Александр Васильевич посмотрел Ефимову в глаза. Он выдержал его взгляд.
– Трудно будет, Ефимов, – сказал генерал. – Это вы правильно сказали. Бойтесь легких успехов. Относитесь к ним настороженно.
Он встал, протянул Ефимову руку:
– Поздравляю и желаю удачи.
– Служу Советскому Союзу! – эти слова как-то сами вырвались у Ефимова. Он прижал руки к бедрам и напряженно вытянулся.
– Женат? – спросил генерал.
– Никак нет, – Ефимов сразу расслабился, понял, что Волков ничего не сказал генералу.
– Ну, что ж, этот недостаток легко устраняется. Вопросы есть?
– Вопросов нет.
Командующий улыбнулся, обхватил Ефимова за плечо и подвел к двери.
– Самые радужные воспоминания, – сказал он на прощание, – связаны у меня с тем временем, когда я командовал эскадрильей. Хорошая должность. Станете генералом – вспомните мои слова.
– Все в порядке? – спросил его на улице Волков. – Поздравил?
– Поздравил.
– Ну и я поздравляю. Извините, что сразу не сказал.
Ефимов только пожал плечами. Так оно, наверное, лучше.
– Втягиваться в должность времени не будет, – продолжал Волков, – придется, как говорят, с места в карьер.
«Не отпустит», – подумал Ефимов и, заранее смирившись с отказом, бросил пробный шар:
– Мы сразу домой?
Волков уже распахнул дверцу машины и занес ногу на ступеньку. Услышав вопрос Ефимова, он повернулся к нему и тихо сказал:
– Вы меня извините, Федор Николаевич. За что – вы знаете.
– Товарищ командир…
– Существуют, Ефимов, трудности, которые объективно мешают жить. – Он сделал ударение на слове «объективно». – Смерть, например. Все остальное – субъективно. От лукавого. Все остальное – в наших руках. – И неожиданно предложил: – Можете быть свободным сегодня. Завтра в восемь ноль-ноль на совещание в штаб.
– Спасибо. – Ефимов улыбнулся. – Разрешите отбыть?
На противоположной стороне улицы его ждал телефон-автомат.
А через полчаса он увидел Нину на Университетской набережной. С Невы тянуло свежим ветром, и ее волосы путались, захлестывали лицо, но она не обращала на них внимания, шла быстро, глядела только вперед. Одной рукой Нина придерживала перекинутую через плечо сумку, другой делала быстрые взмахи, откидывая в сторону кисть, словно хотела ускорить свое движение. У гранитного спуска, где здание бывших Двенадцати коллегий торцом выходило к Неве, они встретились. Ефимов остановился, а Нина так стремительно припала лицом к его груди, что ему пришлось сделать шаг назад, чтобы устоять на ногах.
– Не знаю даже, как тебе все рассказать, – голос Нины изменился и звучал болезненно сухо. – Я, видно, слишком безоглядно радовалась счастью. В разряд великих грешниц угодила. И ударила меня жизнь, Феденька, наотмашь. Больно-больно.
– Я видел Катю, – сказал Ефимов, – все знаю. Не отчаивайся, я с тобой.
– Ах ты мой хороший, – она еще крепче вдавила лоб в его грудь. – Не обижайся только, но мне уже не раз приходило в голову: не будь тебя – и не было бы мук моих. Знаю, плохо тебе из-за меня, больно, но будет еще больнее, Феденька. Я не могу оставить его одного. Из-за меня он влип в эту историю. Обо всем, оказывается, догадывался, чувствовал мою измену, нервничал, запустил работу, стал небрежен, утратил осторожность. Погубил девочку, погубил себя. Нет у меня сил его бросить в такую годину. Нет, Феденька. Прожитые вместе годы, дочка наша – все это оказалось сильнее моей любви к тебе. Хотела сказать, что я не способна на предательство. А тебя предала, любовь нашу предала. Побил бы ты меня, что ли?
Странное чувство вдруг овладело Ефимовым. Рушились его мечты, гибло такое близкое счастье, от него навсегда уходила любимая, а он, вместо того чтобы грызть локти от отчаяния, хотел гордо крикнуть прохожим, студентам, рассевшимся на гранитном парапете, всему миру: «Вот! Это – Нина! Ну, похвастайтесь, кого еще любит такая женщина?» Только так она и могла поступить. В противном случае он бы не смог ответить на вопрос, за что он любит Нину.
– Какой срок может быть у него?
– До семи лет, говорят.
– Тебе будет только тридцать пять. Впереди вся жизнь.
– Ох, Феденька, Феденька, какую же трудную ношу ты берешь на свои плечи. Не сломался бы под ее тяжестью. Я же тогда сразу умру, мгновенно.
27
Новиков перелистывал свою летную книжку и чувствовал, как его обволакивает беспричинная тягучая тоска. Словно подводил итоги прожитого, подводил у той черты, за которой уже останутся только воспоминания. Хотя на самом деле в его жизни, в работе почти ничего не изменится. Просто будут рядом новые люди. В принципе вопрос решен – он не меняет адреса. Осталось уточнить детали: полетит он с полком или нет.
Зазвонил телефон, он нехотя снял трубку.
– Новиков, слушаю.
– Здравствуй, Новиков, – с сердитой нежностью сказала Алина, – ты думаешь меня из госпиталя забирать или хочешь без меня улетать?
– Выписывают? – встрепенулся он.
– Выписали. Сижу у доктора, слушаю рекомендации.
– Я мигом! – пообещал Новиков и, бросив летную книжку в сейф, выбежал во двор.
– Здравия желаю, Сергей Петрович, – чуть не столкнулся с ним капитан Большов.
– Где твой «мерседес»? – Новиков протянул Большову руку. – Жену из госпиталя надо забрать.
Большов улыбнулся.
– Я ее туда отвозил, значит надо и назад вывезти. Прошу! – Он сделал картинный жест в сторону стоящих неподалеку «Жигулей».
– Чувствуете, как шепчет моторчик? – спросил Большов, когда они выехали за ворота части. – Шведские свечи поставил. Вы пристегнитесь на всякий случай. ГАИ цепляется… Нет, не так. Это инерционные ремни. Тоже шведские. Прямо натягивайте – и в замок.
– Да, – нарочно восхитился Новиков, – тачка у тебя – класс!
– Так это ж не всем дано оценить, – в голосе Большова звучало огорчение, – вот вы сразу поняли, а другому рассказываешь, показываешь, а он только плечами пожимает.
– Многие просто высказать не могут, – успокоил его Новиков, – а хорошее каждый понимает.
Он говорил еще какие-то приятные слова водителю, вполне заслуженные, потому что салон его автомобиля и в самом деле свидетельствовал о влюбленном отношении к технике, а сам путано думал о предстоящем разговоре с Алиной. Он должен помочь Волкову обосноваться на новом месте, ну хотя бы месяца три-четыре еще побыть в полку. А уж потом вернется сюда. Но как все это преподнести Алине, чтобы не взволновать ее? Он точно знал: самое действенное лекарство для нее – хорошее настроение, душевное равновесие. Любое прикосновение к запретной теме отзовется болью. Вообще не говорить – тоже нельзя. Алина сразу учует, что за недомолвками скрыто нечто тревожное.
– Цветы бы купить, – попросил он Большова.
– Понятно, – сказал водитель и включил сигнал поворота. Справа была улочка, ведущая к вокзальному рынку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201