Но химик и точно был каким-то повернутым. В течение трех дней так круто изменить начальный энтузиазм на полное презрение к солдатам-землякам, честно, между прочим, исполнившим приказ полковника об углублении своих убогих знаний о газах, противогазах и всем таком прочем,– это все же ненормально.
«Дыру в противогазной коробке можно залепить прожеванным хлебным мякишем», – вспомнил он бурную жестикуляцию капитана. Кто тебе будет жевать мякиш, когда ты будешь задыхаться от нехватки чистого воздуха, объяснено не было, но об этом можно было и догадаться: сам, наверное. Нет, этот капитан точно или перевоевал, или с самого начала был психом. В некоторых случаях таким на войне было самое место, но сейчас Мэтью с удовлетворением подумал, что это даже хорошо, что он тыловик. Во всяком случае, от него не зависит ничья жизнь.
Перед выходом снайпер роты «Д» рядовой Спрюс тщательно проверил и подогнал всю немудреную амуницию и таким же тщательным образом проверил своего напарника. От раздавшегося не вовремя звяканья или, скажем, от оборвавшегося на бегу ремешка их жизни могли укоротиться самым радикальным образом, поэтому в эту ставшую уже почти ритуальной процедуру Мэтью вложил все свое старание. Напоследок он похлопал себя рукой по одному из нагрудных карманов теплой и пока еще греющей куртки. Завернутый в целлофан, там лежал закаменевший уже кусок масла, проложенный между двумя галетами: самая отличная еда на морозе. За последние сутки все же несколько потеплело, но до таянья снегов со всей накопившейся в них за зиму дрянью было еще далековато, так что можно предположить, что намерзнуться он еще успеет.
– Готов? – спросил он «второго», прыгая на месте.
– Да.
– Тогда пошли.
Проходящая мимо по ходу сообщения короткая цепочка солдат приостановилась, чтобы пропустить их, несколько человек пожелали удачи или просто что-то сказали – он не вслушивался. «Снайперы, – произнес кто-то сзади. –Пошли охотиться. Я бы не хотел». Вот это Мэтью уже услышал, но все равно не обернулся.
Пройдя около полумили по изгибающемуся то влево, то вправо ходу сообщения, они вылезли на утоптанный снежный пятачок, от которого расходились грязноватые тропинки. Одна из стрелок указывала на синюю цифру «3», вписанную в подчеркнутый треугольник – на этот раз им было туда. Высоко в небе выли и стонали двигатели – на север шла волна ночных бомбардировщиков. Судя по звуку – старые поршневые машины: или «Инвейдеры», или что-то из флотских палубников. Бесшумно проплыла длинная светящаяся очередь – позиции корейцев были уже близко.
– Стой! Четыре!
Сказано было с сильным акцентом, но достаточно понятно.
– Девять! – отозвался Мэтью, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
–Да, – тут же отозвались спереди. Пароль был простым, какой и следует заводить, когда имеешь дело с союзниками, говорящими на языке, настолько сильно отличающемся от английского. Ежедневно меняющаяся для всего участка фронта цифра, спускаемая по караулам и «секретам» – сегодня это было «5». Часовой называет любое число, пришедшее ему на ум, и к нему следует прибавить соответствующую цифру. Если получается неправильно, то он не говорит «Да», а стреляет. Переспрашивать в этих краях нельзя.
Подойдя на пять ярдов ближе, Мэтью с напарником разглядели корейца в неверном свете качающихся где-то впереди осветительных ракет. Явно бывалый солдат, он хладнокровно подпустил их почти вплотную – так, чтобы они не сумели шарахнуться в сторону после оклика. Страдай американец заиканием – и кореец срезал бы их обоих одной длинной очередью.
– Аньёнь!– с иронией сказали сбоку. Второй. Пост был, разумеется, парный, и часового прикрывали с самого начала.
Не зная, как надо ответить, американцы просто покивали и прошли дальше. Наличие снайперской винтовки отлично объясняло их появление здесь, и никаких дополнительных расспросов не требовалось. К туркам или колумбийцам, возможно, отнеслись бы иначе, но 2-я пехотная дивизия американцев сражалась в Корее с августа 1950 года, и ее узнаваемая эмблема значила многое, кто бы ее ни носил – собственно американцы, бойцы KATUSA, французы из воюющего в составе дивизии «Battalion de Соree» или добровольцы Западной Голландии.
– Видал? – поинтересовался Мак-Найт, когда они миновали охраняющий тылы корейского батальона пост. Такой вопрос ответа не требовал, поэтому Мэтью раздраженно пожал плечами. Видал, конечно, не слепой же он. Все-таки тот солдат из 3-го взвода был в чем-то прав: настоящей войны он пока так и не видел. Такой, чтобы снаряды рвались от горизонта до горизонта, над головой крутились в беспощадной схватке эскадрильи реактивных истребителей, а колючую проволоку над вражескими позициями рвали цепи «Шерманов», «Паттонов» и «Першингов» с белыми звездами на бортах. В общем, чтобы все как в иллюстрированных журналах – яркое и впечатляющее.
Считая, что воюют, на самом деле они стоят сейчас во втором эшелоне, дожидаясь, когда 3-я дивизия РК будет обескровлена окончательно. И вокруг только снег и замерзшая грязь, а танки стоят глубоко в тылу, грязные от текущего масла и испятнанные пулями, а увидеть в небе летящий самолет – событие, которое перевариваешь в час караула. Вражеских самолетов Мэтью не видел до сих пор, несмотря на обещание давно воюющих здесь солдат взвода. Не то чтобы это его огорчало, но все-таки война была в итоге совсем не такая, какой он представлял ее раньше. И даже гибель Закария Спринга в бою за невзрачный клочок земли между двумя рядами траншей – корейских и с той, и с другой стороны – не меняла в этом ничего.
Пройдя еще один пост, снайперы добрались до собственно тыловой стороны передовых позиций. Стемнело уже почти полностью, и лишь в северной части горизонта смутным силуэтом виднелась черная пирамида крупного многоамбразурного дота, известного в их батальоне под труднообъяснимым названием «Дробь-точка». Он контролировал почти четыре квадратных мили пространства, и коммунисты регулярно предпринимали попытки что-нибудь с ним сделать. Снаряды их артиллерии даже 4,8-дюймового (то есть 122-миллиметрового) калибра пробивали армированный бетон стен только при наиболее удачных попаданиях, а поскольку американская авиация жгла все, что было по размерам больше мотоцикла, то за несколько более или менее точных огневых налетов, сопровождающихся разрушениями и гибелью людей, коммунистам пришлось дорого заплатить: здесь им приходилось непросто.
Шестиорудийная гаубичная батарея корейской дивизии тоже не оставалась в стороне, и пространство на несколько миль вокруг было давно изрыто долго неоплывающими воронками от ее 105-мм снарядов. Все это вместе взятое привело к тому, что в январе обе стороны положили вокруг дота по полнокровному полку, не считая разнообразной боевой техники, и с тех пор старались ограничиваться взводами и отделениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
«Дыру в противогазной коробке можно залепить прожеванным хлебным мякишем», – вспомнил он бурную жестикуляцию капитана. Кто тебе будет жевать мякиш, когда ты будешь задыхаться от нехватки чистого воздуха, объяснено не было, но об этом можно было и догадаться: сам, наверное. Нет, этот капитан точно или перевоевал, или с самого начала был психом. В некоторых случаях таким на войне было самое место, но сейчас Мэтью с удовлетворением подумал, что это даже хорошо, что он тыловик. Во всяком случае, от него не зависит ничья жизнь.
Перед выходом снайпер роты «Д» рядовой Спрюс тщательно проверил и подогнал всю немудреную амуницию и таким же тщательным образом проверил своего напарника. От раздавшегося не вовремя звяканья или, скажем, от оборвавшегося на бегу ремешка их жизни могли укоротиться самым радикальным образом, поэтому в эту ставшую уже почти ритуальной процедуру Мэтью вложил все свое старание. Напоследок он похлопал себя рукой по одному из нагрудных карманов теплой и пока еще греющей куртки. Завернутый в целлофан, там лежал закаменевший уже кусок масла, проложенный между двумя галетами: самая отличная еда на морозе. За последние сутки все же несколько потеплело, но до таянья снегов со всей накопившейся в них за зиму дрянью было еще далековато, так что можно предположить, что намерзнуться он еще успеет.
– Готов? – спросил он «второго», прыгая на месте.
– Да.
– Тогда пошли.
Проходящая мимо по ходу сообщения короткая цепочка солдат приостановилась, чтобы пропустить их, несколько человек пожелали удачи или просто что-то сказали – он не вслушивался. «Снайперы, – произнес кто-то сзади. –Пошли охотиться. Я бы не хотел». Вот это Мэтью уже услышал, но все равно не обернулся.
Пройдя около полумили по изгибающемуся то влево, то вправо ходу сообщения, они вылезли на утоптанный снежный пятачок, от которого расходились грязноватые тропинки. Одна из стрелок указывала на синюю цифру «3», вписанную в подчеркнутый треугольник – на этот раз им было туда. Высоко в небе выли и стонали двигатели – на север шла волна ночных бомбардировщиков. Судя по звуку – старые поршневые машины: или «Инвейдеры», или что-то из флотских палубников. Бесшумно проплыла длинная светящаяся очередь – позиции корейцев были уже близко.
– Стой! Четыре!
Сказано было с сильным акцентом, но достаточно понятно.
– Девять! – отозвался Мэтью, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
–Да, – тут же отозвались спереди. Пароль был простым, какой и следует заводить, когда имеешь дело с союзниками, говорящими на языке, настолько сильно отличающемся от английского. Ежедневно меняющаяся для всего участка фронта цифра, спускаемая по караулам и «секретам» – сегодня это было «5». Часовой называет любое число, пришедшее ему на ум, и к нему следует прибавить соответствующую цифру. Если получается неправильно, то он не говорит «Да», а стреляет. Переспрашивать в этих краях нельзя.
Подойдя на пять ярдов ближе, Мэтью с напарником разглядели корейца в неверном свете качающихся где-то впереди осветительных ракет. Явно бывалый солдат, он хладнокровно подпустил их почти вплотную – так, чтобы они не сумели шарахнуться в сторону после оклика. Страдай американец заиканием – и кореец срезал бы их обоих одной длинной очередью.
– Аньёнь!– с иронией сказали сбоку. Второй. Пост был, разумеется, парный, и часового прикрывали с самого начала.
Не зная, как надо ответить, американцы просто покивали и прошли дальше. Наличие снайперской винтовки отлично объясняло их появление здесь, и никаких дополнительных расспросов не требовалось. К туркам или колумбийцам, возможно, отнеслись бы иначе, но 2-я пехотная дивизия американцев сражалась в Корее с августа 1950 года, и ее узнаваемая эмблема значила многое, кто бы ее ни носил – собственно американцы, бойцы KATUSA, французы из воюющего в составе дивизии «Battalion de Соree» или добровольцы Западной Голландии.
– Видал? – поинтересовался Мак-Найт, когда они миновали охраняющий тылы корейского батальона пост. Такой вопрос ответа не требовал, поэтому Мэтью раздраженно пожал плечами. Видал, конечно, не слепой же он. Все-таки тот солдат из 3-го взвода был в чем-то прав: настоящей войны он пока так и не видел. Такой, чтобы снаряды рвались от горизонта до горизонта, над головой крутились в беспощадной схватке эскадрильи реактивных истребителей, а колючую проволоку над вражескими позициями рвали цепи «Шерманов», «Паттонов» и «Першингов» с белыми звездами на бортах. В общем, чтобы все как в иллюстрированных журналах – яркое и впечатляющее.
Считая, что воюют, на самом деле они стоят сейчас во втором эшелоне, дожидаясь, когда 3-я дивизия РК будет обескровлена окончательно. И вокруг только снег и замерзшая грязь, а танки стоят глубоко в тылу, грязные от текущего масла и испятнанные пулями, а увидеть в небе летящий самолет – событие, которое перевариваешь в час караула. Вражеских самолетов Мэтью не видел до сих пор, несмотря на обещание давно воюющих здесь солдат взвода. Не то чтобы это его огорчало, но все-таки война была в итоге совсем не такая, какой он представлял ее раньше. И даже гибель Закария Спринга в бою за невзрачный клочок земли между двумя рядами траншей – корейских и с той, и с другой стороны – не меняла в этом ничего.
Пройдя еще один пост, снайперы добрались до собственно тыловой стороны передовых позиций. Стемнело уже почти полностью, и лишь в северной части горизонта смутным силуэтом виднелась черная пирамида крупного многоамбразурного дота, известного в их батальоне под труднообъяснимым названием «Дробь-точка». Он контролировал почти четыре квадратных мили пространства, и коммунисты регулярно предпринимали попытки что-нибудь с ним сделать. Снаряды их артиллерии даже 4,8-дюймового (то есть 122-миллиметрового) калибра пробивали армированный бетон стен только при наиболее удачных попаданиях, а поскольку американская авиация жгла все, что было по размерам больше мотоцикла, то за несколько более или менее точных огневых налетов, сопровождающихся разрушениями и гибелью людей, коммунистам пришлось дорого заплатить: здесь им приходилось непросто.
Шестиорудийная гаубичная батарея корейской дивизии тоже не оставалась в стороне, и пространство на несколько миль вокруг было давно изрыто долго неоплывающими воронками от ее 105-мм снарядов. Все это вместе взятое привело к тому, что в январе обе стороны положили вокруг дота по полнокровному полку, не считая разнообразной боевой техники, и с тех пор старались ограничиваться взводами и отделениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169