– Я тоже, – кивнул Артур. – Профессор сказал, вы его предупреждали, чтобы он при мне о Ветхом Завете ни словом, ни полсловом. Ну и зря. Я не знаю, почему ему так важно, чтобы Господь был понятным, но это дурь. Он живет так, как будто одним глазом на мир смотрит. Оттого и злится, наверное.
– А Бог, – совсем уж непонятным тоном спросил сэр Герман, – Бог с ним?
– Конечно! – Синие глаза взглянули на старого рыцаря с искренним изумлением. – Вы что же, думаете, Он его оставит? Да ни за что. Профессор, он ведь не мужеложец все-таки.
– О да! – Сэр Герман расплылся в широкой, совершенно искренней улыбке. – Брат Артур, не обижайся, но я только сейчас поверил, что это и вправду ты. Имя, душа и Бог – так это было?
– Со мной мое имя, моя душа и Господь, – спокойно подтвердил Артур, – я все тот же придурок с топором, господин командор. И в суждениях моих все гак же нет ни проблеска мысли, ни тени греха.
– Не обижаешься?
– Ничуть.
– Ну и славно. Кстати, о грехах, наши с тобой монахи хоть и не моются, но пахнут отнюдь не потом.
– Угу, – хмыкнул Артур, – ладаном.
– Уже заметил? – удивился сэр Герман. Артур поперхнулся вином и вытаращился на командора поверх узорного кубка:
– Что, правда, ладаном?
Сэр Герман лишь развел руками.
Вино допили молча.
– Ладно, – сказал глава храмовников после долгой, вдумчивой паузы, – отдохнуть тебе надо. Переночуй здесь, в замке, познакомься с рыцарями. Если будут спрашивать, а они будут, скажи, что воспитывался в… скажем, в Зволане и, как отец умер, отправился сюда. Засвидетельствовать, так сказать, и вообще, при деле быть. Знаю-знаю, врать ты не любишь, но тут уж, извини, выбирать не приходится. Грех этот я тебе отпускаю. К имени ты относишься трепетно и менять его не захочешь, так?
– Не захочу. – Артур поставил кубок и поднялся на ноги.
– Смеяться будут, – честно предупредил сэр Герман, тоже вставая, – хотя… – он вновь оглядел рыцаря от светлого золота волос до мысков запыленных сапог, – начнут смеяться, можешь сунуть в зубы. Перестанут. Но в то, что ты настоящий, все равно никто не поверит. Лучше и не доказывай.
– И не буду. – Артур шевельнул плечами. – Если поверят – сожгут, и вся недолга.
– Ну, сжечь тебя я, пожалуй, не позволю… да, чуть не забыл, это же твое. – Из ящика стола сэр Герман достал небольшую золотую печать на кожаном шнурке. – Без дела ее не используй… ну, ты сам все знаешь. Теперь ступай. Иди, я сказал, – рыкнул он, увидев, что Артур собирается поблагодарить, – трепло ты высокогорное.
И когда Артур поклонился, добавил по-прежнему сурово:
– Не вздумай где-нибудь сдохнуть. Не прощу. Ты мне живым нужен. Чтоб через две недели был здесь, целый и невредимый.
День Гнева
…Обыденная работа. Изъять и демонтировать активатор. Вот так. Велик соблазн перестрелять всех до единого в этом уютном зальчике с мониторами вместо окон – ни единого настоящего окна нет и не может быть в испытательном корпусе Международного института исследований космоса. Убить всех троих: и белого от ярости командира группы, и двух его охранников, все еще сжимающих в окостеневших руках так и не пригодившиеся им лучевые кольты.
Мастиф знал за собой эту тягу к убийству и никогда не давал себе воли. Стоит начать и уже не остановишься – это он знал тоже. И все же в таких ситуациях, как сейчас, когда держишь в своих руках жизни сумасшедших, считающих себя вправе решать за сотни людей и за самого Господа, в таких ситуациях бороться с демоном в себе было невыносимо трудно.
Он так и не позволил пленникам шевелиться. Вышел, как и пришел, сквозь стену, оставив в комнате отдыха три безмолвные, почти бездыханные статуи.
Захватив испытательный корпус института исследований космоса, Провозвестники взялись решать уже не за сотни, даже не за тысячи – за миллионы людей. Осталась последняя группа. Последний активатор. Последний шанс Провозвестников запустить тестируемый сейчас на стенде экспериментальный прыжковый двигатель.
Благодаря Дитриху и вездесущим журналистам весь мир знал теперь о том, что бывает, когда такой двигатель запускается в атмосфере планеты. Дитрих ни при чем, а сейчас уже, наверное, и не найти виноватых, но это означает лишь, что полетят головы невиновных. В том, что головы полетят, Мастиф не сомневался. А здесь, скорее всего, все обойдется. Остался еще один бросок, возможно, придется снять еще один пост, но все пройдет как надо. Люди не погибнут, и уцелеет трехмиллионный город, лежащий в непосредственной близости от институтских лабораторий, и тем, чей бизнес пострадал в результате срочной эвакуации, выплатят компенсацию…
Так. Четверо за стеной. Еще один пост?
Работай, Мастиф, командир особого подразделения…
С юга и запада Сегед окружал Серый лес, отделенный от города все той же бесконечной стеной. С севера бежала река. Отсюда, с крепостной стены, Артур видел блеск воды, растянутые для просушки рыбачьи сети, черные лодки на берегу и серые языки каменных причалов. Сейчас, в сезон орошения, вода ушла далеко от набережной, открыв илистое, уже подсохшее и растрескавшееся дно.
И ни единой горки вокруг – равнина, не отличить от Пустошей, если бы не зеленые пятна полей вдоль берегов. Серая, потрескавшаяся земля, серая взвесь серой пыли, серые камни и серые скалки, в щелях которых живут серые ящерицы. А вот в Пустошах водились черные змеи. И разнообразная разноцветная нечисть. Все веселее. Сэр Герман сказал, что в Развалинах неладно. Но когда в них было ладно, в этих Развалинах? До Дня Гнева? Что же такое там случилось, если сам командор считает нужным отдельно об этом упомянуть?
Далеко справа над лесом, там, куда село солнце, расплывалась алая полоса. Размазанные по светлому небу облака просвечивали розовым. Облака были над равниной, облака были над Пустошами, облака были над горами на севере. Облакам не мешал накрывший Долину стеклянный купол. Что они видели оттуда, сверху? Каким стал Большой мир снаружи? И что там с развалинами крепости на Ледяном перевале? Жива ли еще деревня, жители которой обязались следить за маленьким кладбищем, где похоронены все рыцари монастыря Приснодевы?
– А вот когда по Пустошам едешь, – просвещал Артура брат Теодорих, средних лет рыцарь, приставленный к юноше не то в качестве проводника, не то как наставник, – там от Развалин дышать тяжело. Громада – три дня нужно, чтобы объехать. Давит так, что душа к земле жмется. Стыдно, конечно, но не любят наши в Пустоши ходить. Приходится – куда ж денешься? Вот и монастырь там стоит. Если нечисть не стращать, она ведь к самым стенам придет, как эльфы приходили. Но не любят. Страшно там. И ладно бы твари какие, от которых не крестом, так мечом оборонишься, а то ведь не пойми что. Зло в Развалинах завелось. Да что я вам рассказываю, сами еще все увидите, на своей шкуре испытаете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156