– Господи милосердный, прости меня грешника, я же… Артур, он сказал, будет лучше, если я буду мертвый. Как мертвый. Если душа уснет. И я согласился. – Вновь дикий взгляд. Мазнул по Альберту. Зацепился за Артура. – Мой дар, мои песни, моя… гитара моя… Мне нужно. Сейчас.
– У ведьмы этой, зеленой, у нее есть гитара, – напомнил Артур с чуть брезгливым сочувствием, – иди и принеси ее.
– К Ирме? Сейчас?
– Выполняй! – рявкнул Артур так, что даже Альберту захотелось сорваться с места и помчаться к Ирме за инструментом. А Безымянного так просто сдуло.
– Братец, – осторожно окликнул маг, – ты уверен?
– В чем? – Глаза старшего казались темными, и в темноте этой все ярче разгоралось синее пламя.
– Ни в чем, – поспешно ответил Альберт, – все в порядке. Это я так. Ну просто. Артур, вернись немедленно!
– Что? – Синие сполохи постепенно угасали. – …«Другой» явился?
– Уже ушел, – Альберт легонько сжал локоть брата, – все хорошо.
Эх, старший-старший. Трудно это, наверное, быть святым.
Безымянный вылетел на крыльцо весь какой-то встрепанный, нервный. Яркий румянец на скулах виден был даже в сумерках. Ирма, похоже, не обрадовалась тому, что ее побеспокоили посреди ночи.
Но гитару она дала. И сейчас Безымянный осторожно поглаживал инструмент, прижимая его к груди.
Гитара вздохнула чуть слышно, очень-очень чисто и жалобно. Потом улыбнулась так же неуверенно, как только что улыбался Альберт, и маг поспешно сжал губы. А гитара рассыпалась искрами звезд, ярких звезд, что медленно гасли в глазах Артура.
– Господи, – прошептал менестрель, – Господи, прости меня, дурака. Это все страх. Разве можно платить за подарок?
Он сел на теплые доски, одним движением сбросил с плеча ремень. Он больше не смотрел на гриф. Закрыв глаза, Безымянный играл. Пальцы его бегали по струнам, тонкие, ловкие, живые.
– Певун, – пренебрежительно хмыкнул Артур и обернулся к Альберту, – спать пора. Пойдем, этот блаженный тут до утра сидеть может.
– Могу, – не открывая глаз, согласился Безымянный. И накрыл струны ладонью, – подожди, Артур. Кажется, у меня есть для вас песня.
– Прорвало. – Храмовник поморщился, – Может, до вечера отложим?
– Всего одна! – Безымянный взглянул снизу вверх, но уже не грустно, взгляд его был уверенным и серьезным. – Про вас много песен, – сказал он негромко. – Хороших, плохих… разных. А это – моя. Артур, хотя бы поэтому, поверь, ее стоит послушать.
Он снова улыбнулся. И, не дожидаясь ответа, струны забились под пальцами звонко, в пронзительно-тревожном ритме.
Кони устали,
И я тоже был бы отдыху рад.
Нас здесь не ждали,
Так давай войдем в этот дом, брат.
Может, хоть здесь нас встретят тепло.
Брат мой, я верю, в этом доме светло.
Черные тучи,
Вестники смерти, по небу мчат.
Нам будет лучше,
Если укроемся в доме, мой брат.
Меч спрятать в ножны
Время всех битв кануло вдаль.
Брат мой, я верю:
В доме не блещет сталь.
– Что это? – прошептал Альберт, – Артур…
Старший обнял его за плечи:
– Песня, братик. Просто песня.
В спину удары – дело привычки, но я не привык.
Жестокая кара – быть верным тому, кто стремится в тупик.
Но, брат мой, я верю, нам светит звезда,
И эта дорога не зря привела нас сюда.
Северный ветер!
Дай же нам силы, чтобы дойти.
Южный друг, ветер!
Согрей на жестоком и страшном пути.
Пусть это тупик,
Но мы свой путь пройдем до конца.
Брат мой, смотри, вдали я вижу гонца…
Ночь. И звезды. И струны, рокочущие безнадежно и гневно. И песня.
Вдруг изменившийся ритм. Звонкий, тревожный, но полный надежды голос:
Мы все-таки дошли сюда.
Мы все-таки нашли свой дом.
Значит, нас дорога не зря вела…
Брат мой, прости, я не верил, что мы дойдем.
День Гнева
Раздавленный камнями, пронзенный осколками стекла и пластика, погребенный на тридцатиметровой глубине, Мастиф – сейчас лишь набор молекул, связанных между собой эфемерными химическими процессами, – пережидал, пока отбушует пожар на поверхности. Он представлял себе, что происходит в этот момент под почерневшим небом. Он знал, что первым делом двигатель уничтожил стены корпуса, а потом выделившаяся энергия волной огня понеслась дальше. Смела с лица земли институтский городок, покинутые жителями деревни, сейчас уже, наверное, огонь жрет дома на окраинах мегаполиса. Пламя не остановится, пока не докатится до гор. Во всяком случае, докатившись до гор, оно должно остановиться.
Спешить было уже совершенно некуда. Пока погаснет пламя, пока хоть немного остынет земля наверху – дело долгое. Самое время подумать о том, что для первого провала все получилось просто блестяще. Добиться таких разрушений Провозвестникам не удалось даже во время памятного взрыва в Козлодуйском атомном музее.
Террорист нынче пошел технически грамотный. Религиозный террорист. Обычные, они всегда отличались умом и сообразительностью. А Провозвестники тогда – это была их первая акция, так сказать, выход в свет, – умудрились раскочегарить давным-давно законсервированный ядерный реактор. Все было точно так же: предупреждение за сутки, объявления по всем телеканалам, регулярные, каждый час, выходы в эфир. Группы Мастифа тогда в Козлодуе не было. А еще не было паломников – психов, хуже Провозвестников, – которые спешили со всех концов Земли, дабы оказаться поближе к месту событий и помереть в страшных мучениях.
Паломников до сих пор пытались эвакуировать – уже год, как Провозвестники устраивают массовые самоубийства, уже год, как тянутся к ним самые разные сумасшедшие, уже год, как пора бы понять, что тех, кто хочет умереть, спасать бесполезно, но нет, пытаются все равно. Отдают этим психам места в вертолетах, поездах и автобусах, места, которые могли бы пригодиться другим, тем, кто хочет выжить.
Сколько людей погибло сейчас из-за того, что не успели уехать? Из-за того, что сдвинувшийся на идее конца света маньяк силой усажен в машину, а кто-то другой остался ждать своей очереди, так и не наступившей?
– Я не берусь судить, что за сила им помогает, – признался с полгода назад отец Кристиан, – но могу с уверенностью сказать, что без помощи не обходится. Объяснить успехи Провозвестников естественными причинами невозможно.
Иляс тогда в кои-то веки согласился со священником. А Мастиф заикнулся было, что успехов, кроме Козлодуя, слава богу, не было, но сам понял неубедительность собственных аргументов. Да, самоубийственные акции удавалось предотвращать, но какими силами? Особым подразделением, которое, что уж там, и само действовало в нарушение всех мыслимых законов науки.
Взять хотя бы сегодняшнюю ситуацию с этим проклятым прыжковым двигателем. Ведь на испытательном стенде он тестируется в режиме максимальной безопасности. Окончательная сборка, приведение двигателя в рабочее состояние проводятся уже на орбите, чтобы, не дай бог, в результате какой-нибудь случайности или неполадки не произошло… того, что произошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
– У ведьмы этой, зеленой, у нее есть гитара, – напомнил Артур с чуть брезгливым сочувствием, – иди и принеси ее.
– К Ирме? Сейчас?
– Выполняй! – рявкнул Артур так, что даже Альберту захотелось сорваться с места и помчаться к Ирме за инструментом. А Безымянного так просто сдуло.
– Братец, – осторожно окликнул маг, – ты уверен?
– В чем? – Глаза старшего казались темными, и в темноте этой все ярче разгоралось синее пламя.
– Ни в чем, – поспешно ответил Альберт, – все в порядке. Это я так. Ну просто. Артур, вернись немедленно!
– Что? – Синие сполохи постепенно угасали. – …«Другой» явился?
– Уже ушел, – Альберт легонько сжал локоть брата, – все хорошо.
Эх, старший-старший. Трудно это, наверное, быть святым.
Безымянный вылетел на крыльцо весь какой-то встрепанный, нервный. Яркий румянец на скулах виден был даже в сумерках. Ирма, похоже, не обрадовалась тому, что ее побеспокоили посреди ночи.
Но гитару она дала. И сейчас Безымянный осторожно поглаживал инструмент, прижимая его к груди.
Гитара вздохнула чуть слышно, очень-очень чисто и жалобно. Потом улыбнулась так же неуверенно, как только что улыбался Альберт, и маг поспешно сжал губы. А гитара рассыпалась искрами звезд, ярких звезд, что медленно гасли в глазах Артура.
– Господи, – прошептал менестрель, – Господи, прости меня, дурака. Это все страх. Разве можно платить за подарок?
Он сел на теплые доски, одним движением сбросил с плеча ремень. Он больше не смотрел на гриф. Закрыв глаза, Безымянный играл. Пальцы его бегали по струнам, тонкие, ловкие, живые.
– Певун, – пренебрежительно хмыкнул Артур и обернулся к Альберту, – спать пора. Пойдем, этот блаженный тут до утра сидеть может.
– Могу, – не открывая глаз, согласился Безымянный. И накрыл струны ладонью, – подожди, Артур. Кажется, у меня есть для вас песня.
– Прорвало. – Храмовник поморщился, – Может, до вечера отложим?
– Всего одна! – Безымянный взглянул снизу вверх, но уже не грустно, взгляд его был уверенным и серьезным. – Про вас много песен, – сказал он негромко. – Хороших, плохих… разных. А это – моя. Артур, хотя бы поэтому, поверь, ее стоит послушать.
Он снова улыбнулся. И, не дожидаясь ответа, струны забились под пальцами звонко, в пронзительно-тревожном ритме.
Кони устали,
И я тоже был бы отдыху рад.
Нас здесь не ждали,
Так давай войдем в этот дом, брат.
Может, хоть здесь нас встретят тепло.
Брат мой, я верю, в этом доме светло.
Черные тучи,
Вестники смерти, по небу мчат.
Нам будет лучше,
Если укроемся в доме, мой брат.
Меч спрятать в ножны
Время всех битв кануло вдаль.
Брат мой, я верю:
В доме не блещет сталь.
– Что это? – прошептал Альберт, – Артур…
Старший обнял его за плечи:
– Песня, братик. Просто песня.
В спину удары – дело привычки, но я не привык.
Жестокая кара – быть верным тому, кто стремится в тупик.
Но, брат мой, я верю, нам светит звезда,
И эта дорога не зря привела нас сюда.
Северный ветер!
Дай же нам силы, чтобы дойти.
Южный друг, ветер!
Согрей на жестоком и страшном пути.
Пусть это тупик,
Но мы свой путь пройдем до конца.
Брат мой, смотри, вдали я вижу гонца…
Ночь. И звезды. И струны, рокочущие безнадежно и гневно. И песня.
Вдруг изменившийся ритм. Звонкий, тревожный, но полный надежды голос:
Мы все-таки дошли сюда.
Мы все-таки нашли свой дом.
Значит, нас дорога не зря вела…
Брат мой, прости, я не верил, что мы дойдем.
День Гнева
Раздавленный камнями, пронзенный осколками стекла и пластика, погребенный на тридцатиметровой глубине, Мастиф – сейчас лишь набор молекул, связанных между собой эфемерными химическими процессами, – пережидал, пока отбушует пожар на поверхности. Он представлял себе, что происходит в этот момент под почерневшим небом. Он знал, что первым делом двигатель уничтожил стены корпуса, а потом выделившаяся энергия волной огня понеслась дальше. Смела с лица земли институтский городок, покинутые жителями деревни, сейчас уже, наверное, огонь жрет дома на окраинах мегаполиса. Пламя не остановится, пока не докатится до гор. Во всяком случае, докатившись до гор, оно должно остановиться.
Спешить было уже совершенно некуда. Пока погаснет пламя, пока хоть немного остынет земля наверху – дело долгое. Самое время подумать о том, что для первого провала все получилось просто блестяще. Добиться таких разрушений Провозвестникам не удалось даже во время памятного взрыва в Козлодуйском атомном музее.
Террорист нынче пошел технически грамотный. Религиозный террорист. Обычные, они всегда отличались умом и сообразительностью. А Провозвестники тогда – это была их первая акция, так сказать, выход в свет, – умудрились раскочегарить давным-давно законсервированный ядерный реактор. Все было точно так же: предупреждение за сутки, объявления по всем телеканалам, регулярные, каждый час, выходы в эфир. Группы Мастифа тогда в Козлодуе не было. А еще не было паломников – психов, хуже Провозвестников, – которые спешили со всех концов Земли, дабы оказаться поближе к месту событий и помереть в страшных мучениях.
Паломников до сих пор пытались эвакуировать – уже год, как Провозвестники устраивают массовые самоубийства, уже год, как тянутся к ним самые разные сумасшедшие, уже год, как пора бы понять, что тех, кто хочет умереть, спасать бесполезно, но нет, пытаются все равно. Отдают этим психам места в вертолетах, поездах и автобусах, места, которые могли бы пригодиться другим, тем, кто хочет выжить.
Сколько людей погибло сейчас из-за того, что не успели уехать? Из-за того, что сдвинувшийся на идее конца света маньяк силой усажен в машину, а кто-то другой остался ждать своей очереди, так и не наступившей?
– Я не берусь судить, что за сила им помогает, – признался с полгода назад отец Кристиан, – но могу с уверенностью сказать, что без помощи не обходится. Объяснить успехи Провозвестников естественными причинами невозможно.
Иляс тогда в кои-то веки согласился со священником. А Мастиф заикнулся было, что успехов, кроме Козлодуя, слава богу, не было, но сам понял неубедительность собственных аргументов. Да, самоубийственные акции удавалось предотвращать, но какими силами? Особым подразделением, которое, что уж там, и само действовало в нарушение всех мыслимых законов науки.
Взять хотя бы сегодняшнюю ситуацию с этим проклятым прыжковым двигателем. Ведь на испытательном стенде он тестируется в режиме максимальной безопасности. Окончательная сборка, приведение двигателя в рабочее состояние проводятся уже на орбите, чтобы, не дай бог, в результате какой-нибудь случайности или неполадки не произошло… того, что произошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156