И всех делов. А разговоров-то, разговоров!
Попробовал бы он в одиночку да хоть на красноволка пойти! Не попробует. Такие, они в одиночку только под юбки лазить горазды. А бабы, дурищи, и рады. Вешаются на него… Куда б они делись? Этот… один такой на все три княжества, синеглазый. Бабам, им только и надо, чтобы на других мужиков непохож был. А то, что сопляк, так они разве смотрят?
Миротворец!
А я еще мечтал таким же стать. По молодости, по глупости мечтал. А кто не мечтал? Кто из пацанов не хвастал, что Артур Северный ему не дедом, так прадедом приходится? Вспомнить стыдно. Молодой был, дурной совсем, но… стыдно. Жизнью обязан – вот что всего хуже. Я, Золотой Витязь, этим щенкам жизнью обязан! Спасли они меня. Одолжение сделали.
Гер-рои…
Да черт с ним, обязан или нет, но если б тело не чужое, если б свое, умелое… я бы этого Миротворца тут, в Цитадели, и оставил. Пацан там не пацан, а если назвался героем – оправдывай.
Ночью слегка похолодало. Горы рядом. Под толстыми каменными сводами башни стало совсем хорошо. Артур, проснувшийся по обыкновению рано, с легкой усмешкой поглазел на остальную компанию, разнежившуюся в прохладце и спящую так, что хоть режь их – не проснутся. Будить было жалко. Рыцарь взял топор и пошел во двор, разминаться.
Довольно скоро появился в дверях башни Карнай, постоял на пороге, щурясь на низкое еще солнышко, зевнул:
– Славно у тебя получается.
– А то, – согласился Артур, – присоединяйся.
– Разогреюсь только, – кивнул Карнай.
По холодку работалось славно, радостно так работалось. Карнай только успевал подхватывать вылетающие из рук клинки. Артур, чуть улыбаясь, намечал смертельные удары. Миротворец посвистывал весело.
– Я ни разу не смог достать тебя, – без зависти, скорее с уважением подытожил мечник, когда, закончив развлекаться, они отправились к колодцу. – Дивное дело! Кто учил тебя бою?
– Да все, – легко ответил Артур, – по молодости много с кем рубиться пришлось.
– По молодости?
– Ну.
Карнай покосился странно. Хмыкнул.
Пока разогревали вчерашнюю шурпу, во двор повылезли остальные. Сначала Варг, за ним Ирма с Зако. Только Альберт продолжал спать: ночью младший допоздна засиделся с Флейтистом. Но как ни жалко было, а будить его все-таки пришлось.
Увещевания не подействовали, на призыв просыпаться младший отреагировал вполне ожидаемо: залез в спальник с головой и свернулся в клубочек. Артур сгреб его в охапку вместе с одеялом, отнес к колодцу… по дороге Альберт заподозрил неладное, попытался сбежать, вырывался, укусил даже. Заодно и проснулся. И даже умылся добровольно. Без принуждения. Ну, почти. Ведро воды на голову, это разве принуждение? Это так, дисциплинарный момент.
– Кому шкуру отвезти, помнишь? – поинтересовался Флейтист, когда Артур седлал лошадей.
– Угу. – Змеиная чешуя оказалась тонкой и шелковистой, и заняла на удивление мало места.
Флейтист пригладил и без того аккуратно заплетенные в косу черные волосы, придирчиво оглядел сверкающий вьюк:
– Прикрыл бы чем-нибудь, а то люди всякие бывают. Решат, что золото…
– Много ты в людях смыслишь… – Но совету Артур, правда, внял: завернул свернутую шкуру в попону.
– Кое-что смыслю, – улыбнулся Флейтист. – Кстати, я вчера не сказал… у меня в подвалах опять беспорядок. Похоже, проявился очередной клад. – Сегодня глаза у него были светлые, прозрачные, почему-то оранжевые с горизонтальными щелями зрачков. – Ты командору своему передай, пусть людей пришлет. Только поскорее. Мне Змея выпускать надо, а то повадятся.
– Сколько того клада?
– Да, знаешь, накопилось за сотню лет. – Очень крупные зубы обнажились в дружелюбном оскале. – Лучше на паре подвод приезжать. Найдется у вас в хозяйстве?
– Поищем. – Артур сообразил наконец, что сегодня Флейтист прикидывался Козлоголовым. В общем, то же, что и вчера, только из других сказок.
– Не надоело?
– Машкерад! – В оранжевых глазах масляной пленкой разлилось удовлетворение. – Похож, да?
– Тебе зачем?
– А! Не знаю, – махнул рукой и преобразился в тонколицего, большеглазого, с прозрачными стрекозьими крыльями над худыми плечами. – Так лучше?
Артур только вздохнул.
– Скучно мне, – пожаловался Флейтист совсем другим голосом, чуть жеманным, медоточивым, с синеватым проблеском стали под толстым слоем патоки, – к людям уйду. Брошу все и уйду. Может, Бог твой и вправду меня примет?
– Крестить тебя никто не возьмется, – чуть жестче, чем хотелось бы, возразил Артур, – другую дорогу ищи.
– Ищу, – как-то на удивление серьезно кивнул Флейтист. – Я их уже три вижу. Одна – твоя. Вторая – Альберта. Третья – для всех. Ты только не промахнись, светлый рыцарь. Осталось-то немного совсем.
– О чем ты?
– Вот, – Флейтист протянул замшевый на легкой раме футляр с гитарой, – отдай Зако. – Радужные крылья затрепетали, пригоршнями разбрасывая солнечные блики, и хозяин Цитадели исчез в слепящей цветной россыпи.
Странный он был сегодня. Он вообще странный, но нынче как не в себе. Случилось что-то? Или случится? А клад – это хорошо. Надо командору сказать. Правда, он опять ругаться будет… Ох и сложная же штука – жизнь. Как ни поверни, все боком выходит.
День Гнева
… Золотая жила? Первое, что почувствовал Мастиф, выбравшись на поверхность, – это необыкновенно чистый, какой-то очень вкусный воздух. Он дышал и не мог надышаться, и с каждым вздохом словно искры бежали по жилам. Улыбнувшись, Мастиф развел руки и даже не удивился вспыхнувшей между ладоней вольтовой дуге.
Вот это, наверное, и имел в виду отчим, когда говорил о «вхождении в силу».
И никак не подумал полковник, хотя должен был бы, зная своих людей, что зависть во взгляде Иляса Фортуны была кристально-черной, не замутненной доброжелательностью.
Потом, позже, проведя соответствующую разведку, удалось выяснить, что черпать силу можно далеко не везде. Ее потоки огибали все сохранившееся после «прыжка» строения, а мегаполис на юге оказался и вовсе мертвым. Примерно тогда же поняли, что двигатель вырвал из естественного пространства огромный кусок суши. Почти миллион квадратных километров, окаймленный с севера неведомо откуда взявшимся горным хребтом, а с востока, запада и юга – непроходимыми болотами. И за горами, и за болотами не было тогда ничего. Большой мир – первый из Больших миров, с которым довелось столкнуться, проявился не сразу. А первое, и самое неожиданное открытие было сделано, когда в развернутый Красным Крестом лагерь стали поступать пострадавшие. Одна из спасательных машин явилась в сопровождении эскорта всадников, выглядевших так, словно они копировали костюмы из исторического фильма. Спрыгнув с коней, неожиданные гости вошли в лагерь, внимательно разглядывая технику, солдат, палатки с алыми крестами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
Попробовал бы он в одиночку да хоть на красноволка пойти! Не попробует. Такие, они в одиночку только под юбки лазить горазды. А бабы, дурищи, и рады. Вешаются на него… Куда б они делись? Этот… один такой на все три княжества, синеглазый. Бабам, им только и надо, чтобы на других мужиков непохож был. А то, что сопляк, так они разве смотрят?
Миротворец!
А я еще мечтал таким же стать. По молодости, по глупости мечтал. А кто не мечтал? Кто из пацанов не хвастал, что Артур Северный ему не дедом, так прадедом приходится? Вспомнить стыдно. Молодой был, дурной совсем, но… стыдно. Жизнью обязан – вот что всего хуже. Я, Золотой Витязь, этим щенкам жизнью обязан! Спасли они меня. Одолжение сделали.
Гер-рои…
Да черт с ним, обязан или нет, но если б тело не чужое, если б свое, умелое… я бы этого Миротворца тут, в Цитадели, и оставил. Пацан там не пацан, а если назвался героем – оправдывай.
Ночью слегка похолодало. Горы рядом. Под толстыми каменными сводами башни стало совсем хорошо. Артур, проснувшийся по обыкновению рано, с легкой усмешкой поглазел на остальную компанию, разнежившуюся в прохладце и спящую так, что хоть режь их – не проснутся. Будить было жалко. Рыцарь взял топор и пошел во двор, разминаться.
Довольно скоро появился в дверях башни Карнай, постоял на пороге, щурясь на низкое еще солнышко, зевнул:
– Славно у тебя получается.
– А то, – согласился Артур, – присоединяйся.
– Разогреюсь только, – кивнул Карнай.
По холодку работалось славно, радостно так работалось. Карнай только успевал подхватывать вылетающие из рук клинки. Артур, чуть улыбаясь, намечал смертельные удары. Миротворец посвистывал весело.
– Я ни разу не смог достать тебя, – без зависти, скорее с уважением подытожил мечник, когда, закончив развлекаться, они отправились к колодцу. – Дивное дело! Кто учил тебя бою?
– Да все, – легко ответил Артур, – по молодости много с кем рубиться пришлось.
– По молодости?
– Ну.
Карнай покосился странно. Хмыкнул.
Пока разогревали вчерашнюю шурпу, во двор повылезли остальные. Сначала Варг, за ним Ирма с Зако. Только Альберт продолжал спать: ночью младший допоздна засиделся с Флейтистом. Но как ни жалко было, а будить его все-таки пришлось.
Увещевания не подействовали, на призыв просыпаться младший отреагировал вполне ожидаемо: залез в спальник с головой и свернулся в клубочек. Артур сгреб его в охапку вместе с одеялом, отнес к колодцу… по дороге Альберт заподозрил неладное, попытался сбежать, вырывался, укусил даже. Заодно и проснулся. И даже умылся добровольно. Без принуждения. Ну, почти. Ведро воды на голову, это разве принуждение? Это так, дисциплинарный момент.
– Кому шкуру отвезти, помнишь? – поинтересовался Флейтист, когда Артур седлал лошадей.
– Угу. – Змеиная чешуя оказалась тонкой и шелковистой, и заняла на удивление мало места.
Флейтист пригладил и без того аккуратно заплетенные в косу черные волосы, придирчиво оглядел сверкающий вьюк:
– Прикрыл бы чем-нибудь, а то люди всякие бывают. Решат, что золото…
– Много ты в людях смыслишь… – Но совету Артур, правда, внял: завернул свернутую шкуру в попону.
– Кое-что смыслю, – улыбнулся Флейтист. – Кстати, я вчера не сказал… у меня в подвалах опять беспорядок. Похоже, проявился очередной клад. – Сегодня глаза у него были светлые, прозрачные, почему-то оранжевые с горизонтальными щелями зрачков. – Ты командору своему передай, пусть людей пришлет. Только поскорее. Мне Змея выпускать надо, а то повадятся.
– Сколько того клада?
– Да, знаешь, накопилось за сотню лет. – Очень крупные зубы обнажились в дружелюбном оскале. – Лучше на паре подвод приезжать. Найдется у вас в хозяйстве?
– Поищем. – Артур сообразил наконец, что сегодня Флейтист прикидывался Козлоголовым. В общем, то же, что и вчера, только из других сказок.
– Не надоело?
– Машкерад! – В оранжевых глазах масляной пленкой разлилось удовлетворение. – Похож, да?
– Тебе зачем?
– А! Не знаю, – махнул рукой и преобразился в тонколицего, большеглазого, с прозрачными стрекозьими крыльями над худыми плечами. – Так лучше?
Артур только вздохнул.
– Скучно мне, – пожаловался Флейтист совсем другим голосом, чуть жеманным, медоточивым, с синеватым проблеском стали под толстым слоем патоки, – к людям уйду. Брошу все и уйду. Может, Бог твой и вправду меня примет?
– Крестить тебя никто не возьмется, – чуть жестче, чем хотелось бы, возразил Артур, – другую дорогу ищи.
– Ищу, – как-то на удивление серьезно кивнул Флейтист. – Я их уже три вижу. Одна – твоя. Вторая – Альберта. Третья – для всех. Ты только не промахнись, светлый рыцарь. Осталось-то немного совсем.
– О чем ты?
– Вот, – Флейтист протянул замшевый на легкой раме футляр с гитарой, – отдай Зако. – Радужные крылья затрепетали, пригоршнями разбрасывая солнечные блики, и хозяин Цитадели исчез в слепящей цветной россыпи.
Странный он был сегодня. Он вообще странный, но нынче как не в себе. Случилось что-то? Или случится? А клад – это хорошо. Надо командору сказать. Правда, он опять ругаться будет… Ох и сложная же штука – жизнь. Как ни поверни, все боком выходит.
День Гнева
… Золотая жила? Первое, что почувствовал Мастиф, выбравшись на поверхность, – это необыкновенно чистый, какой-то очень вкусный воздух. Он дышал и не мог надышаться, и с каждым вздохом словно искры бежали по жилам. Улыбнувшись, Мастиф развел руки и даже не удивился вспыхнувшей между ладоней вольтовой дуге.
Вот это, наверное, и имел в виду отчим, когда говорил о «вхождении в силу».
И никак не подумал полковник, хотя должен был бы, зная своих людей, что зависть во взгляде Иляса Фортуны была кристально-черной, не замутненной доброжелательностью.
Потом, позже, проведя соответствующую разведку, удалось выяснить, что черпать силу можно далеко не везде. Ее потоки огибали все сохранившееся после «прыжка» строения, а мегаполис на юге оказался и вовсе мертвым. Примерно тогда же поняли, что двигатель вырвал из естественного пространства огромный кусок суши. Почти миллион квадратных километров, окаймленный с севера неведомо откуда взявшимся горным хребтом, а с востока, запада и юга – непроходимыми болотами. И за горами, и за болотами не было тогда ничего. Большой мир – первый из Больших миров, с которым довелось столкнуться, проявился не сразу. А первое, и самое неожиданное открытие было сделано, когда в развернутый Красным Крестом лагерь стали поступать пострадавшие. Одна из спасательных машин явилась в сопровождении эскорта всадников, выглядевших так, словно они копировали костюмы из исторического фильма. Спрыгнув с коней, неожиданные гости вошли в лагерь, внимательно разглядывая технику, солдат, палатки с алыми крестами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156