А ты гoворила…
– Здравствуй, Артур, – подбирая юбки, девушка вошла в денник, – как съездил?
– Как всегда – Рыцарь застегнул на Серко мягкий ошейник с цепью.
– Ты погостишь, или домой ночевать поедешь?
– Я, вроде, домой приехал.
– Ну конечно, – она улыбнулась, – ты только не подумай, что я… Я просто… я имела в виду, твоя комната в гостинице…
Артур положил на перегородку денника седло, бросил сверху войлочный потник.
– Распорядись-ка, чтобы в гостиную вина принесли. И воды.
– В какую гостиную?
– В круглую. – Артур взглянул на Альберта. – Вы с ней закончили?
– Ага, – гордо кивнул тот, – мы с нее начали.
– Может, ты хоть пообедаешь сначала? – заботливо спросила Ветка.
– Не сегодня.
– Как знаешь, – сказал она уже значительно суше. Развернулась и ушла.
– Понятненько, – уныло подытожил Альберт. И уставился в пол.
– Что тебе понятно?
– Не уживетесь вы.
– Братик, – Артур перестал чистить Серко, развернулся к младшему, – так всегда бывает, или почти всегда. Ревность – паскудная штука. Но ревность, моя или Ветки, еще не означает, что ты должен выбирать. Ясно тебе?
– Нет.
– Врешь.
– Ясно, – вздохнул Альберт, – только неправильно как-то получается.
– Я тебя люблю, – улыбнулся Артур, – и она любит. Что ж тут неправильного? Я через пару дней уеду в Сегед…
– Опять?
– Дела. – Артур виновато пожал плечами. – Здесь мне нужно Старого встретить. Он приедет на днях вассальную клятву герцогу давать.
– Старый – это тот, что у оборотней главный? Крестить их будете?
– Еще не знаю, мы или епископская церковь. Я хотел тебя с собой позвать.
– В Сегед?
– В штабе делать нечего, – хмыкнул Артур, – у меня опять эти… особые поручения.
– Опять по всему герцогству из конца в конец? А на окраинах сейчас чудищ полно.
– Не хочешь, не езди.
– Как это не хочу? – взвился Альберт. – Конечно хочу! Когда?
– Как только торжества закончатся Все. Договорились. Теперь бери вон щетку и помоги мне этого скота вычистить.
– А он не укусит?
– Он маленьких не трогает.
Ветке нравился новый исповедник, священник ордена Пастырей. Он был молодой, с такими красивыми, внимательными глазами, и очень добрый. Нет, он без всякого снисхождения накладывал епитимью, если Ветка действительно была грешна, но исповедь всегда выслушивал с глубоким сочувствием. И Ветка не раз ловила себя на том, что прежде чем сделать что-нибудь не очень хорошее, задумывается: а что сказал бы об этом отец Константин? Зачастую одна только мысль о том, что он расстроится едва ли не сильнее самой грешницы, останавливала от проступка.
Разве это не прекрасно? Чем грешить и каяться, не лучше ли не грешить?
Однако сегодня Ветку угнетали не мысли о ее маленьких прегрешениях. Она прослушала повечерие, хотела поставить свечку иконе Божьей Матери, но показалось: огромные глаза Богородицы сияют той же холодной синевой, что у Артура. Ветка зажгла свечу перед Спасом и сжала в кулачках концы завязанного под подбородком платка.
– Что же мне делать, Господи?
– Ты сегодня припозднилась, дочь моя. – Отец Константин подошел совсем неслышно. – Как же твой жених отпустил тебя через весь город? Скоро стемнеет, а в нашем квартале небезопасно.
– Я пришла исповедаться, отче.
– Право же, Ветка, – он ласково улыбнулся, – от твоего дома куда ближе до церкви святого Михаила, чем до нашего скромного прихода. Впрочем, мы, разумеется, только рады тому, что ты не забываешь свой старый храм.
– От моего дома… – Ветка сильнее сжала уголки платка и неожиданно всхлипнула: – Это не мой дом, отче. Он вернулся, он меня ненавидит, и если… если он скажет, Альберт просто выгонит меня-а… – Она разрыдалась так сразу и взахлеб, как будто вся тревога, весь страх, что копились в душе целый месяц, решили прямо сейчас выплеснуться слезами.
Отец Константин не растерялся и, кажется, не удивился. Взял Ветку под руку и повлек в маленькую комнатушку над молельным залом. Там усадил на стул, протянул кружку с легким вином:
– Выпей, дитя мое. И если хочешь плакать – плачь, слезы облегчают боль.
Потом она рассказала ему все. О страшном рыцаре с глазами, каких у людей быть не должно. О его голосе, от которого становилось страшно и Ветка сама себе казалась замарашкой, случайно оказавшейся на балу Его Высочества, нелепой, выставленной на посмешище, и все смотрят, а дамы брезгливо прикрываются веерами. О том, что его называют Миротворцем, да-да, она знает точно, его называют так, а ведь Миротворец умер сто лет назад. Умер! Даже о его топоре Ветка вспомнила, пока маленькими глотками пила вино из большой кружки. Об огромном, ужасном, сверкающем топоре. И об Альберте, попавшем под власть этого чудовища, нет, не топора… Альберт такой хороший, но он как слепой…
– Я понимаю тебя, Ветка, – кивнул отец Константин, выслушав ее сбивчивый и очень страстный рассказ, – ты чувствуешь, что этот человек толкает тебя к преступлению. Ты хочешь спасти своего жениха и ради этого готова на все, даже, может быть…
– На все! – подтвердила Ветка. – И я боюсь.
– Напрасно. – Священник отечески погладил ее по голове. – Нет такого греха, который не был бы прощен, если он совершается во имя спасения ближнего.
Круглая гостиная была их любимым местом в доме еще тогда, сто лет назад. Может быть, на сложном языке архитекторов эта комната с эркером, далеко выступающим над крыльцом, называлась как-то иначе. Но кого интересуют архитекторы? Для Альберта с Артуром гостиная сразу стала круглой. И точка.
– Все как тогда! – Альберт с довольным видом отвернулся от окна, наблюдая за реакцией старшего.
– Ну да. – Артур огляделся, мягко ступая, прошелся по комнате, пальцами касаясь мебели, стен. – Почти.
– Да ладно! В точности все сделали.
– Ну как скажешь, – покладисто кивнул старший, осмотрел выставленные на каменном столике бутылки. – Хм, – приподнял брови, – погреб сам собирал?
– Нет. Пошел в «Алмаз», как ты и советовал, сказал, что есть много денег, надо хорошие вина. Предупредил, конечно, что на нужды ордена Храма, а то подсунули бы…
– В «Алмазе» люди честные – Артур налил себе вина, упал в кресло и вздохнул: – Хорошо-то как, а!
– Вот. А кто-то в «Звездне» сидел. Нет чтобы сразу домой.
– Дела у меня там были.
– Знаю я твои дела. Ирмой их звать.
– Не только. – Артур нахмурился. – Что же до Ирмы… – Он помолчал. – Ладно, другое важно. Профессор твой не врал – в Долине и вправду непонятное что-то делается.
– Тоже мне новость! – пренебрежительно выдал Альберт. – Здесь все время что-нибудь делается. – Он угнездился на подоконнике, сдвинув штору, и в комнату тут же сунул широкую лапу солнечный луч. – Ну, рассказывай! Ты с Флейтистом разговаривал или сам что-то видел?
Артур развернул привезенную из Цитадели карту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156