А оборотням, вишь ты, неймется.
В серебряном тяжелом шлеме было страшно неудобно. Дурацкое забрало сужало обзор – куда там лошадиным шорам. Латы нагревались на солнце, и не спасал от злых лучей сияюще-белый шелковый плащ. Спасибо еще, системы охлаждения работают. А каково Недремлющим, честно мучающимся в своих доспехах, правда, не серебряных – стальных?
Руку оттягивал блистающий щит.
Серко тоже было неуютно. В шитой серебром попоне, в серебряных с алой эмалью доспехах, в кретинском единорогом оголовье бедный жеребец, наверное, чувствовал себя гусем в печи. Хорошо еще, за несколько недель знакомства понял он, как тяжела хозяйская рука. Усвоил раз и навсегда, что слушаться дешевле выходит. Так что сейчас, сверкающий белой шерстью, встряхивающий белой гривой, закованный в белое серебро, Серко ступал внушительно и важно бок о бок с вороным скакуном Старого.
Сэр Герман, тоже на сером, отлично выдрессированном мерине, ехал по правую руку от оборотня.
Чуть позади Старого следовал Варг. Надменный и красивый, как подобает принцу. А самого Старого было не разглядеть – сплошной переливающийся плащ, непонятное, но тоже сверкающее сооружение на голове и, конечно, перья, висюльки, камни, чешуйки, бусы…
Обычно Старый одевался иначе (об этом рассказал вчера вечером Варг), владыка оборотней терпеть не мог их парадных одеяний («а кто их любит?!» – взвыл про себя Артур), предпочитая им обычную домашнюю одежду. Он даже доспехами пренебрегал. И то сказать, зачем Старому доспехи? Кто посмеет причинить зло могущественному и мудрому колдуну?
Заклинателю.
Вот тоже, не было печали. Как будто не хватало в Долине разного рода магов, теперь еще и заклинатели появились. Заклинатели – это те, кто духов заклинает. А духи.. элементали, чтоб им, они такие разные бывают, что, право же, трудно вот так вот сразу сказать, с кем схлестнуться предпочтительнее. С тварью, вроде почившего Козлодуйского Лиха, или с этим самым Старым. Обычным, кстати, с виду дедком. Непонятно только, как он в свои сто тридцать лет умудрился родить Варга, которому едва-едва пошел третий десяток.
Боевой дед, ничего не скажешь.
Эти улицы закончатся когда-нибудь или нет?!
Башни замка Элиато маячили вдалеке за острыми крышами и, кажется, не становились ближе. А развеселое солнышко полыхало с небес пекельным жаром, яркие лучи отражались от доспехов, от вымытых камней под ногами, от стен. Не город – духовка.
Галеш, Ирма и Альберт с Веткой наблюдали за шествием в окна одной из гостиных третьего этажа. Лучше всего, конечно, было бы устроиться в заново выстроенном эркере, но Рыжая после той ночи наотрез отказывалась даже близко подходить к страшной комнате.
Ей тогда досталось больше всех: сначала, как в песок, ушли силы; потом, ночью, напали голодные псы и перепугали до полусмерти; а через пару дней, когда Ветка наконец-то пришла в себя, выяснилось, что она утратила талант.
Нельзя было ворожить на Артура. Старший высосал Ветку досуха, но на деле ей еще повезло: могла и совсем помереть, не развей Ирма наложенные на приворотную косичку чары. Артур ведь защищается от магии или колдовства инстинктивно, словно бы вслепую. Отмахивается, и все, не очень даже понимая, что делает. А уж насколько сильно достается колдуну от такой отмашки, никогда не интересовало ни его, ни Альберта.
И теперь старший Ветку жалеет. Но… издалека. Как гласит одна из самых мудрых народных пословиц: «Бойся кошки, затаившей злобу».
Альберт Ветку не жалел. Лишенная сил, она стала безвредна. Да, любви к Артуру у нее не прибавилось, но теперь Ветка была как змея с вырванными зубами. Шипеть может, кусаться – нет.
Все эти дни она была такая несчастная, такая перепуганная. Совсем не похожая на прежнюю веселую искорку.
– Теперь ты меня разлюбишь…
Глупая. При чем тут любовь? Ее интересно было учить, это правда, но все равно после того, что она устроила, занятия пришлось бы прекратить. Альберт не собирался своими руками подкладывать старшему иголки в кресло. В остальном же здесь, в этом большом доме, Ветка на своем месте. Она умело ведет хозяйство, присматривает за слугами, следит за тем, чтобы всегда и всего было в достатке. И с ней не скучно. Ей понравилось читать, и довольно забавно обсуждать с ней книги, вспоминать, о чем думал сам, когда читал их, сравнивать. А уж слушать, как она трогательным, тонким голоском поет песенки про несчастную любовь и героические баллады… Главное, не смеяться вслух.
Кроме того, Ветка поняла наконец, где ее место.
Артур сказал, что лучше избавиться от нее. Артур сказал, что хуже нет, чем женщина, смирившаяся с ролью собачонки. Артур… Да, Артур многое знает о женщинах, но у него никогда не было такой, как Ветка. Дамы сэра Артура Северного – это совсем, совсем другое дело.
И каково ему сейчас, бедному, в парадных доспехах да под таким солнцем!
Бело-синие ряды гвардейцев неподвижно стояли на площади Становления Веры. Два ровных прямоугольника. Даже лошади, кажется, не шевелились. А к ним по широкой улице текла так же ровно пестрая лента, окаймленная по краям красно-белыми плащами храмовников.
– Вон он, гляди! – Альберт высунулся в окно, узнав не Артура – Миротворец. От топора разливалось, мешаясь с солнечными бликами, ровное голубое сияние. – Красив, да?
– Ой, батюшки, и Варг там же! – Ирма чуть не свалилась с подоконника, пытаясь выглянуть как можно дальше. – Смотри, Альберт, это же Варг!
– Это который оборотень? – заинтересовалась Ветка. – Симпатичный.
– Еще бы! – Ирма просияла. – А вон, видишь, первый справа, во главе отряда – это Карнай.
– Староват, – оценивающе заметила Рыжая.
– Да ладно! Но Артур все равно лучше всех.
В серебряно-алой башне, восседающей на громадном, сверкающем жеребце, очень трудно было распознать Артура. Вообще все храмовники походили друг на друга, различаясь лишь мастью лошадей. Под братьями-бойцами были тяжелые гнедые кони, мерно и тяжко бьющие копытами в грохочущую мостовую. А белые, в серебряных латах скакуны командора и первого рыцаря из-за красивых оголовий походили на единорогов. Они и двигались так же легко, словно вовсе не касаясь грешной земли. Плыли или летели – прекрасные. Грозные.
– Удачно, – оценила Ирма, – все выстроено на контрастах, и как умело! Эти двое впереди, словно спустившиеся на землю ангелы.
Альберт покосился на нее с легким удивлением. Хмыкнул загадочно.
Впрочем, насколько удачен замысел сэра Германа, собравшаяся у окон компания оценила, лишь когда кортеж ступил на площадь.
Рыцари все, как один, сняли шлемы, склоняя голову под сенью крестов кафедрального собора, и солнце вспыхнуло над золотыми волосами Артура, ярким светом облило серебряные латы, алмазной радугой искр засверкал висящий у седла топор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
В серебряном тяжелом шлеме было страшно неудобно. Дурацкое забрало сужало обзор – куда там лошадиным шорам. Латы нагревались на солнце, и не спасал от злых лучей сияюще-белый шелковый плащ. Спасибо еще, системы охлаждения работают. А каково Недремлющим, честно мучающимся в своих доспехах, правда, не серебряных – стальных?
Руку оттягивал блистающий щит.
Серко тоже было неуютно. В шитой серебром попоне, в серебряных с алой эмалью доспехах, в кретинском единорогом оголовье бедный жеребец, наверное, чувствовал себя гусем в печи. Хорошо еще, за несколько недель знакомства понял он, как тяжела хозяйская рука. Усвоил раз и навсегда, что слушаться дешевле выходит. Так что сейчас, сверкающий белой шерстью, встряхивающий белой гривой, закованный в белое серебро, Серко ступал внушительно и важно бок о бок с вороным скакуном Старого.
Сэр Герман, тоже на сером, отлично выдрессированном мерине, ехал по правую руку от оборотня.
Чуть позади Старого следовал Варг. Надменный и красивый, как подобает принцу. А самого Старого было не разглядеть – сплошной переливающийся плащ, непонятное, но тоже сверкающее сооружение на голове и, конечно, перья, висюльки, камни, чешуйки, бусы…
Обычно Старый одевался иначе (об этом рассказал вчера вечером Варг), владыка оборотней терпеть не мог их парадных одеяний («а кто их любит?!» – взвыл про себя Артур), предпочитая им обычную домашнюю одежду. Он даже доспехами пренебрегал. И то сказать, зачем Старому доспехи? Кто посмеет причинить зло могущественному и мудрому колдуну?
Заклинателю.
Вот тоже, не было печали. Как будто не хватало в Долине разного рода магов, теперь еще и заклинатели появились. Заклинатели – это те, кто духов заклинает. А духи.. элементали, чтоб им, они такие разные бывают, что, право же, трудно вот так вот сразу сказать, с кем схлестнуться предпочтительнее. С тварью, вроде почившего Козлодуйского Лиха, или с этим самым Старым. Обычным, кстати, с виду дедком. Непонятно только, как он в свои сто тридцать лет умудрился родить Варга, которому едва-едва пошел третий десяток.
Боевой дед, ничего не скажешь.
Эти улицы закончатся когда-нибудь или нет?!
Башни замка Элиато маячили вдалеке за острыми крышами и, кажется, не становились ближе. А развеселое солнышко полыхало с небес пекельным жаром, яркие лучи отражались от доспехов, от вымытых камней под ногами, от стен. Не город – духовка.
Галеш, Ирма и Альберт с Веткой наблюдали за шествием в окна одной из гостиных третьего этажа. Лучше всего, конечно, было бы устроиться в заново выстроенном эркере, но Рыжая после той ночи наотрез отказывалась даже близко подходить к страшной комнате.
Ей тогда досталось больше всех: сначала, как в песок, ушли силы; потом, ночью, напали голодные псы и перепугали до полусмерти; а через пару дней, когда Ветка наконец-то пришла в себя, выяснилось, что она утратила талант.
Нельзя было ворожить на Артура. Старший высосал Ветку досуха, но на деле ей еще повезло: могла и совсем помереть, не развей Ирма наложенные на приворотную косичку чары. Артур ведь защищается от магии или колдовства инстинктивно, словно бы вслепую. Отмахивается, и все, не очень даже понимая, что делает. А уж насколько сильно достается колдуну от такой отмашки, никогда не интересовало ни его, ни Альберта.
И теперь старший Ветку жалеет. Но… издалека. Как гласит одна из самых мудрых народных пословиц: «Бойся кошки, затаившей злобу».
Альберт Ветку не жалел. Лишенная сил, она стала безвредна. Да, любви к Артуру у нее не прибавилось, но теперь Ветка была как змея с вырванными зубами. Шипеть может, кусаться – нет.
Все эти дни она была такая несчастная, такая перепуганная. Совсем не похожая на прежнюю веселую искорку.
– Теперь ты меня разлюбишь…
Глупая. При чем тут любовь? Ее интересно было учить, это правда, но все равно после того, что она устроила, занятия пришлось бы прекратить. Альберт не собирался своими руками подкладывать старшему иголки в кресло. В остальном же здесь, в этом большом доме, Ветка на своем месте. Она умело ведет хозяйство, присматривает за слугами, следит за тем, чтобы всегда и всего было в достатке. И с ней не скучно. Ей понравилось читать, и довольно забавно обсуждать с ней книги, вспоминать, о чем думал сам, когда читал их, сравнивать. А уж слушать, как она трогательным, тонким голоском поет песенки про несчастную любовь и героические баллады… Главное, не смеяться вслух.
Кроме того, Ветка поняла наконец, где ее место.
Артур сказал, что лучше избавиться от нее. Артур сказал, что хуже нет, чем женщина, смирившаяся с ролью собачонки. Артур… Да, Артур многое знает о женщинах, но у него никогда не было такой, как Ветка. Дамы сэра Артура Северного – это совсем, совсем другое дело.
И каково ему сейчас, бедному, в парадных доспехах да под таким солнцем!
Бело-синие ряды гвардейцев неподвижно стояли на площади Становления Веры. Два ровных прямоугольника. Даже лошади, кажется, не шевелились. А к ним по широкой улице текла так же ровно пестрая лента, окаймленная по краям красно-белыми плащами храмовников.
– Вон он, гляди! – Альберт высунулся в окно, узнав не Артура – Миротворец. От топора разливалось, мешаясь с солнечными бликами, ровное голубое сияние. – Красив, да?
– Ой, батюшки, и Варг там же! – Ирма чуть не свалилась с подоконника, пытаясь выглянуть как можно дальше. – Смотри, Альберт, это же Варг!
– Это который оборотень? – заинтересовалась Ветка. – Симпатичный.
– Еще бы! – Ирма просияла. – А вон, видишь, первый справа, во главе отряда – это Карнай.
– Староват, – оценивающе заметила Рыжая.
– Да ладно! Но Артур все равно лучше всех.
В серебряно-алой башне, восседающей на громадном, сверкающем жеребце, очень трудно было распознать Артура. Вообще все храмовники походили друг на друга, различаясь лишь мастью лошадей. Под братьями-бойцами были тяжелые гнедые кони, мерно и тяжко бьющие копытами в грохочущую мостовую. А белые, в серебряных латах скакуны командора и первого рыцаря из-за красивых оголовий походили на единорогов. Они и двигались так же легко, словно вовсе не касаясь грешной земли. Плыли или летели – прекрасные. Грозные.
– Удачно, – оценила Ирма, – все выстроено на контрастах, и как умело! Эти двое впереди, словно спустившиеся на землю ангелы.
Альберт покосился на нее с легким удивлением. Хмыкнул загадочно.
Впрочем, насколько удачен замысел сэра Германа, собравшаяся у окон компания оценила, лишь когда кортеж ступил на площадь.
Рыцари все, как один, сняли шлемы, склоняя голову под сенью крестов кафедрального собора, и солнце вспыхнуло над золотыми волосами Артура, ярким светом облило серебряные латы, алмазной радугой искр засверкал висящий у седла топор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156