– Не на твои пью.
– И не на свои, – отрезал Тарас Маркелович.
Вспыхнуть новой ссоре не дал Василий. Успокоив снова начавшего шуметь Буянова, он без всяких околичностей заявил, что имеет желание поехать работать на Синешиханский прииск в качестве бухгалтера.
Суханова теперь уже тянуло к этому человеку. Он стал рассматривать его пристально и по-таежному пытливо и сторожко. Ему бросился в глаза крутой, резко выпуклый лоб. Нос был крупный, слегка приплюснутый, придававший лицу упрямое и насмешливое выражение.
– Вы ведь, кажется, имеете службу? – спросил Суханов, но в душе уже решил пристроить этого человека на прииске.
– Имел службу, да отказался, – ответил Василий.
Немного отрезвевший Буянов все время прислушивался к их разговору. Самый страшный его враг может на самом деле покинуть службу у Барышниковой. Это было непостижимо! Услышав последние слова Кондрашова, он резко отодвинул бутылку.
Василий с усмешкой следил за выражением лица Буянова, безошибочно угадывая надежду купца, что забудется его долг Барышниковой.
– Отказались от должности? – переспросил Суханов.
– Да. Не по мне дело.
– Правильно! – не утерпел Буянов. Хмелея от нахлынувшего восторга, он выкрикивал: – Да и какое там дело, боже мой! По образованности господину Кондрашову надо не с вонючей рыбой дело иметь, а большим капиталом управлять! И ты, любезный Тарас Маркелыч, – душевно тебе говорю – должен такому человеку предоставить пост соответственный!
Василий слушал, протирал очки и улыбался.
– А тебе, милушка моя, – продолжал Буянов, мотая головой и пуская пьяную слезу, – тебе я по гроб жизни не забуду, как ты меня сегодня от смертоубийства спас! Помилуй господи! Молебен отслужу!
– Уймись ты наконец! Вот ералашный человек! – крикнул вышедший из себя Суханов. – Все равно твоему молению бог не поверит. Ты лучше объясни-ка свою загадочку, которую обещал загадать, а то мне идти пора. – И тут же, повернувшись к Василию, добавил: – Вам, господин Кондрашов, без всяких загадок скажу: приезжайте, дело найдется. На месте и вам будет виднее и нам. А тебя, Матвей Никитич, прошу, говори, пожалуйста, покороче и без загадок, а то, ей-ей, слушать не буду, уйду.
– Экий ты нетерпеливый! Дай хоть мне чуточку на человека порадоваться да и самому душой отдохнуть.
Буянов вынул из кармана платок, вытер вспотевшее лицо, покрякивая и блаженно улыбаясь.
– Не томи, Никитич, не коня любимого продаешь, – урезонивал его Суханов.
– Тут не один конь-то, а четыре дюжины! Не угадал ты, милушка моя Тарас Маркелыч. Четыре, братец, дюжинки да материалу тысяч на восемьдесят! Ваш доверенный все сегодня обсмотрел и довольнехонек остался.
– Какие материалы, что за доверенный? Не городи ты, хмельной человек, слушать тебя тошно, да и некогда.
– Может, и хмельной, а я свое дело знаю, – обидчиво возразил Буянов. Он и не подозревал, что Суханов о новом проекте Шпака еще ничего не знает.
Василий коротко объяснил управляющему, что из Синего Шихана прибыл агент, закупающий для строительства золотопромывательной фабрики материалы, инструмент и лошадей.
– Для какой фабрики? – недоуменно спросил Суханов.
– Разве вы не знаете?
– Ни святым духом, – ответил Тарас Маркелович, начиная соображать, почему его отправили в командировку на такой длительный срок.
Удивился и Буянов.
– Ну что ж… – после напряженного молчания сдержанно, чтобы не уронить своего достоинства, проговорил Суханов. – Я в отлучке уже давно. Значит, без меня начали. И то хорошо, что поторопились. Крупное дело застоя не любит. Говори, Матвей Никитич, цену, товар я твой знаю, видел.
Буянов назвал. Сумма превышала действительную стоимость товара в три раза, но он надеялся получить ее. Доверенный Шпака почти не возражал, а после того, как Буянов намекнул, что на этом деле даст ему заработать, сразу на все согласился. Дело оставалось только за задатком.
– Разбойничью цену не запрашивай, не дам, – категорически заявил Суханов.
– Дело ваше… Но мне думается, что мой товарец прииску вот как нужен!
Буянов самодовольно захихикал и, сузив раскосые глаза, победоносно посмотрел на Тараса Маркеловича.
Василий, закурив коротенькую трубочку, спокойно заговорил:
– Аппетит на деньги у вас, Матвей Никитич, неистощимый.
– А у кого нет его, позвольте спросить? – перебил Буянов.
– Однако у вас особенный! – продолжал Василий. – Кстати сказать, госпожа Барышникова тоже очень любит денежки. Не забудьте ей заплатить по векселям и распискам. До суда доводить не советую. А в отношении стоимости материалов и инструмента: накиньте десять процентов – и делу конец…
– Это будет по совести, – подхватил Суханов.
– Да это ж грабеж! – крикнул Матвей Никитич.
– По справедливости, господин Буянов, по справедливости! Еще раз напоминаю: рассчитайтесь по рыбным делам. Если не сделаете этого, то ваша тухлая рыба всплывет наверх. А может быть, и того хуже…
Василий говорил негромко, по с твердой, беспощадной прямотой. Смешно было видеть, как Буянов лихорадочно расстегнул воротник рубахи и вытащил золотой крест. Прижимая его к круглому животу, он приглушенно сказал:
– Последний крест хотите снять, сымайте! Все отдам, все!
Василий резко поднялся со стула, кивнув Суханову. Вместе они направились к выходу. Продолжать разговор с охмелевшим Буяновым было бесполезно. На другой день они уехали на Синий Шихан. Часа за четыре до их отъезда проспавшийся Буянов, проклиная «мошенников», согласился на их условия.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Прожив две недели в Зарецке, Дмитрий Степанов и Марфа собрались в Петербург. Авдей Иннокентьевич торопил их с отъездом.
После свадьбы Марфа от кучера узнала, куда отлучался отец во время их свадьбы.
Когда Авдей Иннокентьевич приехал с Кочкарского прииска в Зарецк, Марфа спросила его:
– Вы, говорят, папаша, жениться собираетесь, да еще на бывшей Митиной невесте… Может, это неправда?
– Тебе что… сорока на хвосте принесла? – Авдей Иннокентьевич решил отделаться шуточками, но Марфа была дочь своего отца и умела быть упрямой.
– Слыхала… Может быть, боишься правду сказать?
– Ну, а ежели правда, тогда что?
– Ежели сраму не боишься, тогда ничего, – опустив голову, сказала Марфа. – Только знай, что признавать я ее не буду.
– Ах, как испугала! Может, и меня признавать не захочешь?
– Я этого не говорю.
– Вот что, дочь моя, – немного помолчав, продолжал Авдей Иннокентьевич. – Ты ломоть отрезанный. У тебя есть муж, за ним и присматривай, а уж о себе я сам позабочусь. Поезжайте в Питер, да не мешкайте.
– Гонишь?
– Как хочешь… Оставайся… Только я советую. Да смотри, мужу не проболтайся. Скажу тебе одно, но ты меня вряд ли поймешь. Я тебя растил и мачехи в дом не привел. Молодость свою ногами топтал, тебя жалел;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122