Дядя был известен как ведущий физик долины. Статья называлась: «Синдром отравления сантарожанцев непривычной окружающей средой». Суть ее вот в чем: у сантарожанцев, вынужденных по стечению обстоятельств жить за пределами долины в течение продолжительного времени, проявляется необычная чувствительность к аллергенам. Это является главной причиной, по которой юноши из долины Сантароги оказываются не в состоянии нести воинскую службу.
Постепенно из данных вырисовывалась стройная картина.
Власти Сантароги не сообщали о случаях умственного помешательства или психических отклонениях в Государственный департамент психической гигиены. Ни одного сантарожанца невозможно было обнаружить в какой-либо государственной лечебнице для психических больных. (Доктор Шами Селадор, возглавлявший факультет, где работал Дейсейн, находил этот факт «тревожным».) Сигареты, продаваемые в Сантароге, в основном предназначались для приезжих.
Сантарожанцы оказывали железное сопротивление национальной рекламе (как считал Мейер Дэвидсон, это был симптом, чуждый американцам).
На рынке Сантароги невозможно было купить сыр, вино или пиво, изготовленные во внешнем мире.
Все деловые предприятия долины, включая банк, принадлежали уроженцам Сантароги. Они открыто выступали против денежных инвестиций извне.
Сантарога успешно сопротивлялась всем правительственным проектам о предоставлении дотаций. Готовясь к началу своего расследования, Дейсейн встречался со многими политиками, но лишь немногие среди них считали, что сантарожанцы на самом деле не «скопище чудаков или религиозных фанатиков», как заявил сенатор из Портервилля, расположенного всего в десяти милях от Беркли и значительно дальше от долины.
– Послушайте, доктор Дейсейн, – сказал сенатор, – вся эта чепуха, окутанная мистикой, – не более, чем выдумка.
Сенатора, тощего, чувственного мужчину с копной седых волос и глазами с красными прожилками, звали Барстоу. Он являлся потомком старинного калифорнийского рода.
Барстоу считал:
«Сантарога – последний аванпост американского индивидуализма, типичные янки, населявшие в свое время восточные земли Калифорнии. Ничего таинственного в них нет. Они не требуют к себе никакого особого внимания и не раздражают мой слух глупыми вопросами. Мне бы очень хотелось, чтобы все мои избиратели были бы такими же прямыми и честными».
«Мнение одного человека», – подумал Дейсейн.
Не разделяемое подавляющим большинством.
И вот теперь Дейсейн уже мчится на своем грузовике по этой долине.
Узкая дорога перешла в широкую, по обочинам росли громадные деревья. Это была Авеню Гигантов, извивающихся между великанами секвойями.
Среди деревьев виднелись дома. Как следовало из сообщений, некоторые из этих домов остались здесь со времен золотой лихорадки. Декор, выполненный в готическом стиле, обрамлял карнизы зданий, многие из которых были трехэтажными. Из окон струился желтый свет.
Дейсейн не слышал из этих домов ни звуков работающих телевизоров, ни людских голосов, на стенах не было следов сажи дымоходных труб, и вдруг он понял, что в них никто не живет.
Впереди дорога разветвлялась. Стрелка налево указывала на центр города, а две другие стрелки направляли вправо – к гостинице Сантароги и сыроваренному кооперативу Джаспера.
Дейсейн свернул направо.
Его дорога вилась вверх. Он проехал под аркой: «Сантарога – город, где производят сыр». Вскоре из леса дорога вынырнула в долину, поросшую дубами. Справа за железным забором вырисовывались серо-белые очертания кооператива. А на противоположной стороне дороги слева находилась длинная трехэтажная гостиница, построенная в сумбурном стиле начала двадцатого века, с верандой и крыльцом; здесь-то и хотел Дейсейн побывать в первую очередь. Ряды окон (в основном, темные) выходили на стоянку, покрытую гравием. Надпись на табличке у входа гласила: «Гостиница „Сантарога“. Музей времен золотой лихорадки. Время работы с 9:00 до 17:00».
Большинство припаркованных к краю обочины (которая тянулась параллельно веранде) машин являлись хорошо сохранившимися старыми моделями. Несколько сверкающих новых автомобилей стояло во втором ряду, немного в стороне.
Дейсейн остановился рядом с «шевроле» 1939 года выпуска, сверкающего восковым блеском. Дейсейну показалось, что красно-коричневая кожаная обшивка сидений внутри машины выполнена вручную.
«Игрушка богатого человека», – решил Дейсейн.
Он достал портфель из грузовика и вернулся ко входу в гостиницу. В воздухе стоял запах свежескошенной травы и слышалось журчание воды. Дейсейну вспомнилось его детство, сад его тетушки, в задней части которого протекал ручей. Сильное чувство ностальгии охватило его.
Внезапно резкие звуки разорвали тишину. С верхних этажей гостинцы донеслись хриплые голоса мужчины и женщины, споривших между собой. Мужчина выражался грубо, а визжащий голос женщины поразительно напоминал крик уличной торговки рыбой.
– Я не останусь еще даже на одну ночь в этой богом забытой дыре! – орала женщина пронзительным голосом. – Им не нужны наши деньги! Мы им не нужны! Поступай, как знаешь, – но я уезжаю!
– Белл, перестань! Ты…
Окно захлопнулось. Их спор теперь был почти не слышен – просто какое-то бормотание.
Дейсейн глубоко вздохнул. Эта ссора вернула его к действительности. Вот еще двое, кто был недоволен Барьером Сантароги.
Дейсейн прошел по гравию, поднялся по четырем ступенькам на веранду и вошел через вращающиеся двери, украшенные затейливой резьбой. Он оказался в вестибюле с высоким потолком, с которого свисали хрустальные люстры. Панельная обшивка из темного дерева, потрескавшаяся от времени, подобно древним письменам, делала пространство замкнутым. Закругленная стойка начиналась от угла и заканчивалась справа от него. За ней виднелась открытая дверь, откуда доносились звуки коммутатора. Справа от этой стойки зияло широкое отверстие, через которое Дейсейн увидел столовую – белые скатерти, хрусталь, серебро. Старинный почтовый дилижанс, словно бы сошедший с экрана вестернов, был установлен слева, рядом с латунными почтовыми ящиками, к которым крепилась бархатная каштановая лента с надписью: «Руками не трогать!»
Дейсейн остановился и внимательно осмотрел дилижанс. Он пах пылью и росой. Табличка в рамке на багажном отделении сообщала его историю: «Обслуживал маршрут „Сан-Франциско – Сантарога“ с 1868 по 1871 год». Ниже, в рамке чуть побольше, желтел лист бумаги с текстом, выведенным буквами медного цвета и гласившим: «Послание от Черного Барта, разбойника с большой дороги, почтовое отделение 8». Далее неровным почерком на желтой бумаге были написаны небольшие стишки:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Постепенно из данных вырисовывалась стройная картина.
Власти Сантароги не сообщали о случаях умственного помешательства или психических отклонениях в Государственный департамент психической гигиены. Ни одного сантарожанца невозможно было обнаружить в какой-либо государственной лечебнице для психических больных. (Доктор Шами Селадор, возглавлявший факультет, где работал Дейсейн, находил этот факт «тревожным».) Сигареты, продаваемые в Сантароге, в основном предназначались для приезжих.
Сантарожанцы оказывали железное сопротивление национальной рекламе (как считал Мейер Дэвидсон, это был симптом, чуждый американцам).
На рынке Сантароги невозможно было купить сыр, вино или пиво, изготовленные во внешнем мире.
Все деловые предприятия долины, включая банк, принадлежали уроженцам Сантароги. Они открыто выступали против денежных инвестиций извне.
Сантарога успешно сопротивлялась всем правительственным проектам о предоставлении дотаций. Готовясь к началу своего расследования, Дейсейн встречался со многими политиками, но лишь немногие среди них считали, что сантарожанцы на самом деле не «скопище чудаков или религиозных фанатиков», как заявил сенатор из Портервилля, расположенного всего в десяти милях от Беркли и значительно дальше от долины.
– Послушайте, доктор Дейсейн, – сказал сенатор, – вся эта чепуха, окутанная мистикой, – не более, чем выдумка.
Сенатора, тощего, чувственного мужчину с копной седых волос и глазами с красными прожилками, звали Барстоу. Он являлся потомком старинного калифорнийского рода.
Барстоу считал:
«Сантарога – последний аванпост американского индивидуализма, типичные янки, населявшие в свое время восточные земли Калифорнии. Ничего таинственного в них нет. Они не требуют к себе никакого особого внимания и не раздражают мой слух глупыми вопросами. Мне бы очень хотелось, чтобы все мои избиратели были бы такими же прямыми и честными».
«Мнение одного человека», – подумал Дейсейн.
Не разделяемое подавляющим большинством.
И вот теперь Дейсейн уже мчится на своем грузовике по этой долине.
Узкая дорога перешла в широкую, по обочинам росли громадные деревья. Это была Авеню Гигантов, извивающихся между великанами секвойями.
Среди деревьев виднелись дома. Как следовало из сообщений, некоторые из этих домов остались здесь со времен золотой лихорадки. Декор, выполненный в готическом стиле, обрамлял карнизы зданий, многие из которых были трехэтажными. Из окон струился желтый свет.
Дейсейн не слышал из этих домов ни звуков работающих телевизоров, ни людских голосов, на стенах не было следов сажи дымоходных труб, и вдруг он понял, что в них никто не живет.
Впереди дорога разветвлялась. Стрелка налево указывала на центр города, а две другие стрелки направляли вправо – к гостинице Сантароги и сыроваренному кооперативу Джаспера.
Дейсейн свернул направо.
Его дорога вилась вверх. Он проехал под аркой: «Сантарога – город, где производят сыр». Вскоре из леса дорога вынырнула в долину, поросшую дубами. Справа за железным забором вырисовывались серо-белые очертания кооператива. А на противоположной стороне дороги слева находилась длинная трехэтажная гостиница, построенная в сумбурном стиле начала двадцатого века, с верандой и крыльцом; здесь-то и хотел Дейсейн побывать в первую очередь. Ряды окон (в основном, темные) выходили на стоянку, покрытую гравием. Надпись на табличке у входа гласила: «Гостиница „Сантарога“. Музей времен золотой лихорадки. Время работы с 9:00 до 17:00».
Большинство припаркованных к краю обочины (которая тянулась параллельно веранде) машин являлись хорошо сохранившимися старыми моделями. Несколько сверкающих новых автомобилей стояло во втором ряду, немного в стороне.
Дейсейн остановился рядом с «шевроле» 1939 года выпуска, сверкающего восковым блеском. Дейсейну показалось, что красно-коричневая кожаная обшивка сидений внутри машины выполнена вручную.
«Игрушка богатого человека», – решил Дейсейн.
Он достал портфель из грузовика и вернулся ко входу в гостиницу. В воздухе стоял запах свежескошенной травы и слышалось журчание воды. Дейсейну вспомнилось его детство, сад его тетушки, в задней части которого протекал ручей. Сильное чувство ностальгии охватило его.
Внезапно резкие звуки разорвали тишину. С верхних этажей гостинцы донеслись хриплые голоса мужчины и женщины, споривших между собой. Мужчина выражался грубо, а визжащий голос женщины поразительно напоминал крик уличной торговки рыбой.
– Я не останусь еще даже на одну ночь в этой богом забытой дыре! – орала женщина пронзительным голосом. – Им не нужны наши деньги! Мы им не нужны! Поступай, как знаешь, – но я уезжаю!
– Белл, перестань! Ты…
Окно захлопнулось. Их спор теперь был почти не слышен – просто какое-то бормотание.
Дейсейн глубоко вздохнул. Эта ссора вернула его к действительности. Вот еще двое, кто был недоволен Барьером Сантароги.
Дейсейн прошел по гравию, поднялся по четырем ступенькам на веранду и вошел через вращающиеся двери, украшенные затейливой резьбой. Он оказался в вестибюле с высоким потолком, с которого свисали хрустальные люстры. Панельная обшивка из темного дерева, потрескавшаяся от времени, подобно древним письменам, делала пространство замкнутым. Закругленная стойка начиналась от угла и заканчивалась справа от него. За ней виднелась открытая дверь, откуда доносились звуки коммутатора. Справа от этой стойки зияло широкое отверстие, через которое Дейсейн увидел столовую – белые скатерти, хрусталь, серебро. Старинный почтовый дилижанс, словно бы сошедший с экрана вестернов, был установлен слева, рядом с латунными почтовыми ящиками, к которым крепилась бархатная каштановая лента с надписью: «Руками не трогать!»
Дейсейн остановился и внимательно осмотрел дилижанс. Он пах пылью и росой. Табличка в рамке на багажном отделении сообщала его историю: «Обслуживал маршрут „Сан-Франциско – Сантарога“ с 1868 по 1871 год». Ниже, в рамке чуть побольше, желтел лист бумаги с текстом, выведенным буквами медного цвета и гласившим: «Послание от Черного Барта, разбойника с большой дороги, почтовое отделение 8». Далее неровным почерком на желтой бумаге были написаны небольшие стишки:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77