И я советую тебе выучить его, потому что с этого дня вы будете часто встречаться. Мечелла заплакала.
– Арриго, пожалуйста, прошу тебя, не настаивай на этом хотя бы теперь, когда я ношу под сердцем твоего сына…
– Ты и в прошлый раз говорила, что будет сын, а что получилось?
Она задохнулась, и он понял, что зашел слишком далеко. Он наклонился, взял ее руку и поцеловал.
– Я наговорил лишнего, милая. Я обожаю Терессу. И тебя. Поэтому-то все остальное так нелепо. Чем Тасия может быть тебе опасна?
– Твоя мать тоже так говорит, – всхлипнула она. – О Арриго, давай больше не будем об этом спорить. Я не могу этого вынести, у меня все нервы напряжены.
– Извини, дорогая.
Он погладил ее распущенные золотые волосы. Вскоре она успокоилась и вытерла слезы кулачком, как маленький ребенок.
– Тогда ты.., ты отошлешь ее?
– Что?!
Арриго отшатнулся, как будто она ударила его.
– Я не хочу, чтобы она была здесь. По крайней мере сейчас, когда я такая страшная. Пожалуйста, отошли ее отсюда, Арриго, я тебя больше никогда ни о чем не попрошу, клянусь тебе.
– Отослать ее теперь, – холодно заявил он, – значит публично признать, что я все еще испытываю к ней чувства, которые могут угрожать тебе. Ты об этом подумала? Ты хоть когда-нибудь думаешь о ком-нибудь, кроме себя?
Она закрыла лицо руками и горько зарыдала. Но он уже ушел.
Глава 42
Первая осенняя буря была для Галиерры Веррада настоящим бедствием. Ветер расколол черепицу на крыше и забил осколками водосточный желоб, обнажив толевое покрытие, которое тут же отошло и порвалось. Когда начались дожди, дерево и штукатурка размокли от воды, выливавшейся из засоренного водостока. Капли превратились в струйку, струйка в ручеек. К полудню поток хлынул на чердак, о существовании которого все забыли.
Когда потоп был обнаружен, рабочие, рискуя жизнью, бросились латать крышу, менять черепицу и чистить водосток под струями хлещущего дождя. Слуги с бешеной скоростью вытирали тряпками воду, стекавшую по чердачной лестнице прямо в кладовку, где хранились менее значимые произведения искусства. Другие слуги спешили вынести картины из опасной зоны в помещение Галиерры. Сам Великий герцог Коссимио, напуганный возможным уроном, который могло понести семейное достояние, схватил лом и открывал ящики с картинами. Все Грихальва незамедлительно явились на зов. Первым прибежал Верховный иллюстратор Меквель. Когда он увидел, как пострадало прекрасное полотно Иверина Грихальвы “Обручение Клеменсо I и Луизы до'Кастейа”, его глаза наполнились слезами.
К счастью, это было единственной крупной потерей.
Все остальные повреждения свелись к покоробленным рамам и нескольким грязным пятнам. Все это легко можно было исправить. Главной опасностью оставалась плесень, но она была извечным врагом во влажном климате Мейа-Суэрты, и Грихальва знали, как с ней бороться. Они принесли множество мольбертов и расставили наиболее промокшие картины сушиться прямо в Галиерре. Остальные прислонили к стенам, – пока для них не будут сколочены новые ящики.
Таким образом Мечелла получила возможность изучать всю коллекцию картин до'Веррада. Во время спасательных работ Кабрал трудился в Галиерре, и она часто обращалась к нему по поводу какой-нибудь картины, из тех, что не выставлялись на памяти уже нескольких поколений. Здесь можно было теперь увидеть “Рождение” или “Венчание” некоего родственника до'Веррада, “Запись” на некую собственность Великих герцогов, многочисленные “Завещания”, пейзажи, иконы, портреты Верховных иллюстраторов – словом, все что только возможно, и Мечелла могла изучать хронику в свое удовольствие.
– Это, конечно же, только копия, – сообщил Кабрал, когда они разглядывали “Верховного иллюстратора Тимиуса Грихальву”. – Оригинал находится в нашей Галиерре вместе с другими портретами Верховных иллюстраторов. И если вы хотите сказать, что все они похожи, – эйха, вы правы! Все мы, Грихальва, рождены от кровосмешения. И в наши дни редкость, чтобы кто-нибудь родился с серыми или светло-карими глазами, светлой кожей или не таким огромным носом, как у всех остальных.
Он уныло потрогал свой нос.
– Я один из этих немногих – разве это нос!
– У тебя и глаза зеленоватые! По крайней мере, – поддразнила она его, – по этим признакам тебя можно отличить от твоих многочисленных кузенов. А как должны выглядеть настоящие Грихальва?
– Как Меквель, – сразу ответил он. – Чуть выше среднего роста, черные волосы, темно-карие глаза с длинными ресницами, темная кожа, которая никогда не обгорает…
– Мне остается только завидовать этому. Я собрала уже немыслимую коллекцию шляп!
– Кожа Грихальва и золотые волосы? Нет, ваша светлость, лучше всего вам выглядеть как есть.
– Эйха, я рада, что Тересса не темнеет – по крайней мере я больше не буду единственной блондинкой в Палассо! Что это там за картины?
Он боком протиснулся за вазой с розами – в Галиерре было полно народу – и наклонился над прислоненными к стене картинами.
– Ага, узнаю. Совсем ранние работы Грихальва. Вот это – “Рождение Ренайо”, брата герцога Хоао, умершего в возрасте четырех лет. Видите, тут нет окаймляющих рун? Никто не писал руны в то время. Верховный иллюстратор Сарио ввел их лет на пятьдесят позже.
– Он многое изменил в живописи Грихальва, правда? Кабрал улыбнулся ей через плечо.
– Я вижу, вашей светлости вовсе не надо записывать мои бесконечные лекции!
– Это вызов? – Она рассматривала картину, старательно применяя новые знания о различиях в стиле и композиции. – Примитивно, да? Но мне казалось, “Рождение” того периода обязательно включало образ матери, почему же Эльсева до'Эллеон… – Она оборвала себя, раздраженно тряхнув головой. – Ну конечно! Ренайо был мальчиком, и рисовать его вместе с матерью считалось бы ересью.
Кабрал кивнул.
– Сцены с Матерью и Сыном возможны только на иконах. Поэтому маленький Ренайо на портрете один. Но.., погодите, где же я ее видел? – Он перебрал картины и вытащил маленький портрет женщины в голубом с новорожденной голенькой девочкой на руках.
– Сестра Хоао и ее дочь, – объявил он, Мечелла задумалась, припоминая семейную генеалогию.
– Катерин и… Аланна?
– Алиенна, – поправил он. – Но все равно очень хорошо, ваша светлость. Никто нынче не помнит Катерин.
– Если бы не портрет, можно считать, что ее и не было. Это грустно, Кабрал. Очень грустно.
– Ничуть, ваша светлость. Благодаря портрету она будет жить вечно.
– Заточенная в картине, как все мы будем когда-нибудь. – Мечелла с печальной улыбкой пожала плечами. Она перешла от кучи полотен, которые они рассматривали, к одинокой картине, повернутой изображением к стене. – А это что? Она не повреждена, но стоит отдельно, как будто хранитель еще должен с ней поработать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93