Празднество длилось несколько часов. Агиус явно выбрал место рядом с дверьми и не взял в рот и крошки хлеба. Наконец освободившись, Алан убежал на псарню. Он специально оставил собак свободно гулять внутри ограды, хотя Родлин всегда наказывал ему сковывать их накрепко. Пленник был на месте в клетке.
Действительно ли они хотят его убить? И что это за Нарвонский совет? Алан ничего не знал о церковных делах и советах и совсем ничего о магии, если не считать того, что деревенская диакониса призывала их остерегаться ложных чудес и следов тьмы, что часто бывают в людях скрыты под маской красоты и силы. Остерегала она от соблазнителей духа и плоти, обещавших много, но вместо этого забиравших у смертных все, не давая ничего взамен.
Граф Лавастин не дал согласия участвовать в мятеже, замышляемом принцессой Сабелой, об этом знали все. Он оставался подчеркнуто вежлив, но сторонился ее дел. Точно так же, как несколько месяцев назад он не ответил на призыв короля Генриха, сейчас он отверг просьбы и требования госпожи Сабелы. Граф имел свои планы и не делился ими.
Алан остановился около собак, позволив им облизывать себя, ластиться и толкать. Пусть они и были бесовским отродьем, но, чувствуя их преданность, он не мог не довериться им. Они злобно зарычали, когда епископ Антония с двумя клириками пришла еще раз посмотреть на пленного.
— Мы уезжаем завтра утром, — строго обратилась она к Родлину, — и граф Лавастин отдает нам этого варвара эйка. Все должно быть готово завтра к раннему утру. Не забудьте покрепче приковать собак в эту ночь.
Она быстро вышла, а Родлин стал отчитывать Алана за то, что собаки остались на свободе.
— Они заберут этого урода завтра утром. Наконец-то избавились. — Не скрывая раздражения, он ушел.
Алану было не очень ясно, кто больше раздражал Родлина: вождь эйка или принцесса Сабела со своей свитой, порядочно опустошившие погреба замка и вдобавок забравшие из конюшен пять лучших жеребцов. Но даже если он только злился на принцессу… Алан знал, что никто в замке не будет огорчен смертью или похищением из клетки страшного пленника. Что, если он неожиданно ночью навсегда исчезнет из клетки? Какая кому разница? Дикарь это или нет, в конце концов?
Но разве Господь и Владычица не создали всех тварей на земле? Разве не все создания в их глазах равны? Конечно, не все из них, люди они или нет, вошли в Круг Единства и часто ведут себя против законов божеских и человеческих. Но разве не хотят Единые, чтобы Святое Слово было принесено и им? А что, если он не прав, если плохо расслышал или не понял разговор между Сабелой и Антонией? Но нет, вряд ли. К тому же лучше сожалеть о сделанном, чем о том, что твоя нерешительность стала причиной чьей-то смерти.
Решение пришло на закате. Приковав всех собак, кроме двух самых послушных, он взял в руку деревянный Круг Единства, подаренный ему тетушкой, и отправился в клетку к узнику.
— Ярость и Тоска! Сидеть! — скомандовал он. Животные повиновались. Он отворил дверь клетки. Эйкиец смотрел на него, но заговорить не пытался. Алан надел Круг на шею вождя, затем, вдохнув поглубже и собрав все свое мужество, разомкнул цепи, сковывавшие варвара.
Собаки хранили странное молчание и не сделали ни единого движения в сторону чужака. Тот потянулся, выпрямил руки и ноги и повернулся к Алану.
Двигался он молниеносно, прыгнул и крепко ухватился за левую руку Алана, рванул ее на себя и вонзил белоснежные когти в ладонь Алана. Полилась кровь. Алан замер в испуге и, обескураженный собственной глупостью, подумал: «А сейчас я умру. Но ведь Господь простит меня, я виноват только в излишней доброте». Собаки не двигались, не пытались атаковать вождя, и это было чудом.
Вождь Эйка взял кровоточащую руку Алана в зубы и стал пить его кровь. Алан был в шоке, не реагируя ни на что: просто смотрел на то, как эйка разорвал когтями кожу на своей левой руке и протянул ее… Чтобы Алан отведал и его крови.
— Идти домой, — проговорил вождь. — Paier sanguis. Отплачу кровью.
Тоска заскулил. Ярость подхватила и завыла во все горло, повернув морду в сторону ворот.
Не медля ни минуты, не в силах сдержать дрожи, Алан сделал глоток. Кровь оказалась на удивление сладкой, как мед. Он почувствовал головокружение и слабость. В отдалении послышались голоса нескольких людей, спешивших сюда со стороны внешнего двора. Он услышал звук кинжалов, доставаемых из кожаных ножен. Почувствовал зловонный аромат масляных ламп, будто люди, державшие их в руках, находились с наветренной стороны, хотя они были слишком далеко, чтобы он видел, слышал и обонял все это.
— Mi nom es fil fifte litiere fifte, — сказал вождь и растворился в сумраке. Алан закрыл руками глаза.
Одна из собак чуть подтолкнула его, и, открыв глаза, он увидел неясную тень, поднимавшуюся по лестнице. Она достигла вершины частокола и скрылась из вида. Эйкиец бежал.
Алан поднялся по лестнице и увидел, как что-то быстро двигалось по направлению к лесу. Свободен! Он ощутил боль в руке. Машинально коснулся языком губ и почувствовал резковатый привкус крови.
Ночью в лесу оживают всякие твари. Редко чья нога отваживается ступить на почву, покрытую прошлогодними листьями. Холодно, темно, ветер шуршит, легко взметая ввысь и вплетая тени в ночную тьму.
Юноша чувствовал себя освобожденным. И наконец увидел людей, приближавшихся к частоколу с лампами в руках. Странно, вкус меда все еще сохранялся во рту. И вдруг он узнал посреди идущих епископа Антонию, хотя было еще темно и нельзя было различить лиц.
Они шли сюда. Он спрыгнул с лестницы и освободил всех собак. Завтра он выслушает все, что скажет об этом мастер Родлин, и ответит, что всю ночь проспал. Это было трусливым поступком, он знал. Надо было встретиться с этой женщиной лицом к лицу… Но все же она епископ, сильная мира сего, а он — никто.
Алан в своей комнатушке зарылся в солому, когда они приблизились к воротам. Собаки словно сошли с ума, лаяли, рычали. Спустя некоторое время епископ и ее люди ушли.
— Все готово, — его новый, сверхъестественно обострившийся слух позволял услышать слова Антонии, обращенные к клирикам, — и необходимо действовать. Для освящения алтаря нам нужна жертва. Тот, кого потом не хватятся.
Он представил, как эйкиец вприпрыжку несется по ночному лесу. «Mi nom», — сказал он ему по-салийски. «Мое имя — Пятый Сын Пятого Колена». Алан встряхнул головой. Его знобило от страха, волнения, чувства вины, вкуса крови. «Тот, кого потом не хватятся». Кого? Собаки взорвались лаем. Тоска наконец сумел открыть мордой дверь в комнатушку, где прятался юноша. И забрался внутрь. Он навалился на него всей своей тяжестью и принялся вылизывать лицо, и свежий порез на руке, как лекарь, занимающийся раной. Кроме вождя эйка было еще одно существо в замке, о котором в случае исчезновения никто не заплачет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135