Расскажи, как обсуждали детали неудавшегося побега, как предлагал он тебе перекинуться к блатным, как затем принесли тебе свежие простыни и чистое белье, жрачку вон. – Иван Иванович кивнул в сторону тумбочки.
– Вы же сами все знаете… – подавляя дрожь в голосе, выговорил Монахов.
– Вот именно! – поднял Багаев вверх указательный палец. – МЫ знаем ВСЁ! И будем знать о каждом твоем шаге. Говори!!! – заорал Багаев. – Предлагал Лелик к блатным перебраться?! Ну!!! – Он низко склонился над кроватью.
– Не бейте!!! – срывающимся на писк голосом взмолился Монахов, инстинктивно закрывая голову руками. – Предлагал! Предлага-а-ал!!! – Протяжный визг его перешел в захлебывающееся рыдание.
– Полноте, Монахов, – отреагировал Иван Иванович на его истерику. – Не слезы лить нужно, а о судьбе своей побеспокоиться.
Терпеливо подождав, пока Кешка перестанет рыдать, капитан продолжил:
– Будешь выполнять, что я скажу, никто тебя пальцем не тронет. Слово коммуниста. И все у тебя в жизни сложится хорошо. – Надо заметить, что тон у Ивана Ивановича стал размеренным. В нем явственно слышались уже деловые нотки. Судя по всему, он готов был приступить к главной части разговора, и Кешка Монахов немного успокоился.
– Что я должен делать? – спросил он, вытирая слезы и приподнимаясь на больничной койке.
– Через несколько дней ты вернешься в отряд, – начал Багаев. – И для начала подгребешь к Барсуку. Так-то, голубок!.. И еще запомни. Может, я излишне резок с тобой… и с такими, как ты. Но вы для меня – враги. Потому что мешаете спокойно жить нормальным людям. Я рвать вас буду зубами, если понадобится. Пока жив… – Тут он на минуту задумался. – Ну а коли хочешь доказать, что не враг, помогай. Советую определиться, на чьей ты стороне. Будешь с ворами – пропадешь. В общем, думай.
* * *
…Лелик доживал.
Лагерная жизнь его подходила к концу. И жизнь вообще – тоже. «Всему есть барьер!» – кричал частенько майор Загниборода, доведенный проделками зеков до отчаяния. Теперь же старый вор видел перед собой барьер в несколько другом смысле. Предел скитаниям по тюрьмам, лагерям и пересылкам. Как и полагалось вору в законе, семьи у него не было, домом не обзавелся, богатства не нажил. И никто его на воле не ждал. Срок этот был для него последним. В колонии он собирался умереть и быть захороненным на лагерном кладбище под неприметным учетно-регистрационным номером.
Но не этот печальный факт тревожил сейчас академика лагерных наук и корифея отечественного криминалитета.
Чутье подсказывало, что отойти в мир иной он может не естественной смертью, а от заточки, которую с удовольствием вставят ему между ребер любимые кореша. Есть еще один вариант – петля. Повесят и скажут, что так и было. Могут в топку котельной запихать… Да мало ли, чего могут? И не останется тогда на земле этой грешной даже доброго имени честного и благородного вора в законе – Лелика. Не хотелось бы уходить с позором.
А растревожило его появление в зоне Ивана Ивановича Багаева.
Знакомство их было давним. Произошло это в ту пору, когда посты Председателя Президиума Верховного Совета и Генерального секретаря ЦК КПСС занял Никита Сергеевич Хрущев. Политика предыдущего вождя мирового пролетариата была им признана бестолковой, и «бестолковщина» активно искоренялась во всех отраслях народного хозяйства. Преобразования и реформы коснулись в первую очередь Министерства внутренних дел. По исправительно-трудовым учреждениям Страны Советов покатилась мощная волна чисток да проверок. Лелик отбывал тогда срок за разбой, учиненный в подмосковном Щёлкове. Разбомбили в пух и прах магазин военторга. Но, к счастью, никого не убили. Лишь пригрозили обрезами, загнав продавцов и завмага в подсобки, из которых благополучно отгрузили приличную партию монгольских дубленок из ламы. И дали Лелику червонец. Отбыв трёху, он в один прекрасный день был вызван на допрос. Следователь представился Иваном Ивановичем. На вид ему было чуть больше двадцати, и Лелик всерьез его сразу не воспринял. А тот взял да и сообщил между прочим, что дело рецидивиста Леонида Прибаева, то бишь Лелика, подано на пересмотр.
– Никак амнистия светит? – криво усмехнулся Лелик, глядя, как волнуется перед ним молодняк.
А «молодняк» вдруг неожиданно перестал волноваться, вытащил из-под стола кусок арматуры и собственноручно отделал Лелика, как Бог черепаху. Еле откачали тогда вора в тюремной больнице. А когда оклемался Прибаев, спросил у Ивана Ивановича, зачем же тот бил его.
– Чтоб знал, уёжище, с кем дело имеешь, – спокойно ответил тогда лейтенант Багаев. – Я вас, тварей уголовных, пока жив, в землю загонять буду. Чтоб кровь честным людям не пили. – И врубился Лелик, что перед ним волчонок, который очень скоро станет матёрым волком. А тот его еще и папироской угостил.
И сообщил заодно, что не амнистия ждет Лелика, а смертный приговор.
Не поверил Прибаев. Уж ему-то, вскормленному на лагерной баланде, будет этот молокосос лапшу на уши вешать!
– Я на понт тебя не беру, – сказал лейтенант. И ушел.
Лелик долго думал, зачем вообще появился в его жизни Багаев. Пришел, избил, пообещал «вышак» и отвалил как ни в чем не бывало. Но на понт действительно не брал. Потому что вскоре состоялось дополнительное выездное заседание суда и Лелика приговорили-таки к исключительной мере наказания.
Вторая встреча с Иваном Ивановичем состоялась уже в блоке тюрьмы, отведенном для смертников, тех, кто дожидался исполнения приговора. Провел там Прибаев почти полгода. Строчил прошения во все инстанции, требовал разобраться, орал во всю глотку, что произошла судебная ошибка. Без результата. Никому он на хрен не был нужен. Только Милка, деваха с воли, маляву скинула.
«Здравствуй, мой любимый, дорогой Ленечка! Откудова ж ты прознал про сыночка? Я так рада была, когда добры люди передали от тебя посылочку с вещичками да письмецо! И за цветочки тебе спасибо! Значица не забыл ты нас. А сыночка Ленькой назвала – в твою честь. Он родился через полгода после того, как тебя за военторг посадили. Мы ждем тебя и любим. Ты освободишься, и заживем мы счастливо…»
И все такое прочее. Знать не знал Лелик, что у него на воле сын растет. И письма Милке не писал, не говоря уже о цветах и посылке. Но про все забыл, когда строки эти читал. Горло перехватило от волнения, слезы из глаз сами полились, и сердце чуть не остановилось. Любил ведь он эту шалаву Милку. Ох как любил!
И вдруг появляется Багаев. Точнее, Лелика выводят к нему, в комнату для допросов.
Сидит лейтенант за столом, улыбается приветливо. Лелик перед ним стоит в парадном полосатом мундире приговоренного.
– Чего надо? – спросил угрюмо Лелик. Он давно смирился с судьбой и приготовился умереть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
– Вы же сами все знаете… – подавляя дрожь в голосе, выговорил Монахов.
– Вот именно! – поднял Багаев вверх указательный палец. – МЫ знаем ВСЁ! И будем знать о каждом твоем шаге. Говори!!! – заорал Багаев. – Предлагал Лелик к блатным перебраться?! Ну!!! – Он низко склонился над кроватью.
– Не бейте!!! – срывающимся на писк голосом взмолился Монахов, инстинктивно закрывая голову руками. – Предлагал! Предлага-а-ал!!! – Протяжный визг его перешел в захлебывающееся рыдание.
– Полноте, Монахов, – отреагировал Иван Иванович на его истерику. – Не слезы лить нужно, а о судьбе своей побеспокоиться.
Терпеливо подождав, пока Кешка перестанет рыдать, капитан продолжил:
– Будешь выполнять, что я скажу, никто тебя пальцем не тронет. Слово коммуниста. И все у тебя в жизни сложится хорошо. – Надо заметить, что тон у Ивана Ивановича стал размеренным. В нем явственно слышались уже деловые нотки. Судя по всему, он готов был приступить к главной части разговора, и Кешка Монахов немного успокоился.
– Что я должен делать? – спросил он, вытирая слезы и приподнимаясь на больничной койке.
– Через несколько дней ты вернешься в отряд, – начал Багаев. – И для начала подгребешь к Барсуку. Так-то, голубок!.. И еще запомни. Может, я излишне резок с тобой… и с такими, как ты. Но вы для меня – враги. Потому что мешаете спокойно жить нормальным людям. Я рвать вас буду зубами, если понадобится. Пока жив… – Тут он на минуту задумался. – Ну а коли хочешь доказать, что не враг, помогай. Советую определиться, на чьей ты стороне. Будешь с ворами – пропадешь. В общем, думай.
* * *
…Лелик доживал.
Лагерная жизнь его подходила к концу. И жизнь вообще – тоже. «Всему есть барьер!» – кричал частенько майор Загниборода, доведенный проделками зеков до отчаяния. Теперь же старый вор видел перед собой барьер в несколько другом смысле. Предел скитаниям по тюрьмам, лагерям и пересылкам. Как и полагалось вору в законе, семьи у него не было, домом не обзавелся, богатства не нажил. И никто его на воле не ждал. Срок этот был для него последним. В колонии он собирался умереть и быть захороненным на лагерном кладбище под неприметным учетно-регистрационным номером.
Но не этот печальный факт тревожил сейчас академика лагерных наук и корифея отечественного криминалитета.
Чутье подсказывало, что отойти в мир иной он может не естественной смертью, а от заточки, которую с удовольствием вставят ему между ребер любимые кореша. Есть еще один вариант – петля. Повесят и скажут, что так и было. Могут в топку котельной запихать… Да мало ли, чего могут? И не останется тогда на земле этой грешной даже доброго имени честного и благородного вора в законе – Лелика. Не хотелось бы уходить с позором.
А растревожило его появление в зоне Ивана Ивановича Багаева.
Знакомство их было давним. Произошло это в ту пору, когда посты Председателя Президиума Верховного Совета и Генерального секретаря ЦК КПСС занял Никита Сергеевич Хрущев. Политика предыдущего вождя мирового пролетариата была им признана бестолковой, и «бестолковщина» активно искоренялась во всех отраслях народного хозяйства. Преобразования и реформы коснулись в первую очередь Министерства внутренних дел. По исправительно-трудовым учреждениям Страны Советов покатилась мощная волна чисток да проверок. Лелик отбывал тогда срок за разбой, учиненный в подмосковном Щёлкове. Разбомбили в пух и прах магазин военторга. Но, к счастью, никого не убили. Лишь пригрозили обрезами, загнав продавцов и завмага в подсобки, из которых благополучно отгрузили приличную партию монгольских дубленок из ламы. И дали Лелику червонец. Отбыв трёху, он в один прекрасный день был вызван на допрос. Следователь представился Иваном Ивановичем. На вид ему было чуть больше двадцати, и Лелик всерьез его сразу не воспринял. А тот взял да и сообщил между прочим, что дело рецидивиста Леонида Прибаева, то бишь Лелика, подано на пересмотр.
– Никак амнистия светит? – криво усмехнулся Лелик, глядя, как волнуется перед ним молодняк.
А «молодняк» вдруг неожиданно перестал волноваться, вытащил из-под стола кусок арматуры и собственноручно отделал Лелика, как Бог черепаху. Еле откачали тогда вора в тюремной больнице. А когда оклемался Прибаев, спросил у Ивана Ивановича, зачем же тот бил его.
– Чтоб знал, уёжище, с кем дело имеешь, – спокойно ответил тогда лейтенант Багаев. – Я вас, тварей уголовных, пока жив, в землю загонять буду. Чтоб кровь честным людям не пили. – И врубился Лелик, что перед ним волчонок, который очень скоро станет матёрым волком. А тот его еще и папироской угостил.
И сообщил заодно, что не амнистия ждет Лелика, а смертный приговор.
Не поверил Прибаев. Уж ему-то, вскормленному на лагерной баланде, будет этот молокосос лапшу на уши вешать!
– Я на понт тебя не беру, – сказал лейтенант. И ушел.
Лелик долго думал, зачем вообще появился в его жизни Багаев. Пришел, избил, пообещал «вышак» и отвалил как ни в чем не бывало. Но на понт действительно не брал. Потому что вскоре состоялось дополнительное выездное заседание суда и Лелика приговорили-таки к исключительной мере наказания.
Вторая встреча с Иваном Ивановичем состоялась уже в блоке тюрьмы, отведенном для смертников, тех, кто дожидался исполнения приговора. Провел там Прибаев почти полгода. Строчил прошения во все инстанции, требовал разобраться, орал во всю глотку, что произошла судебная ошибка. Без результата. Никому он на хрен не был нужен. Только Милка, деваха с воли, маляву скинула.
«Здравствуй, мой любимый, дорогой Ленечка! Откудова ж ты прознал про сыночка? Я так рада была, когда добры люди передали от тебя посылочку с вещичками да письмецо! И за цветочки тебе спасибо! Значица не забыл ты нас. А сыночка Ленькой назвала – в твою честь. Он родился через полгода после того, как тебя за военторг посадили. Мы ждем тебя и любим. Ты освободишься, и заживем мы счастливо…»
И все такое прочее. Знать не знал Лелик, что у него на воле сын растет. И письма Милке не писал, не говоря уже о цветах и посылке. Но про все забыл, когда строки эти читал. Горло перехватило от волнения, слезы из глаз сами полились, и сердце чуть не остановилось. Любил ведь он эту шалаву Милку. Ох как любил!
И вдруг появляется Багаев. Точнее, Лелика выводят к нему, в комнату для допросов.
Сидит лейтенант за столом, улыбается приветливо. Лелик перед ним стоит в парадном полосатом мундире приговоренного.
– Чего надо? – спросил угрюмо Лелик. Он давно смирился с судьбой и приготовился умереть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102