А вскорости – вторая трагедия: игрок, шулер, сильно не ладивший с властями, уплыл в озеро и не вернулся. Наступила зима, прошла, опять весна. Чета молодоженов каталась по озеру, как вдруг из пучины высунулась рука, сверкавшая рубинами (шулер щеголял в рубиновом перстне), и хотела опрокинуть их лодку. Пример оказался заразительным: один купальщик поведал, что его ноги кто-то сжал в могучих объятьях, другой якобы увидел обоих, шулера и мальчишку, – их светлые тела в воде и длинные волосы, зеленые и спутанные, как водоросли. Возмущенные дамы захлопнули веера, в испуганной спешке уложили свои шелка. Тихими стали ночи, безлюдными лужайки, гости отбыли навсегда; сердце миссис Джимми Боб было разбито; она заказала в Билокси сеть и велела пройти с ней все озеро. «Говорил, бесполезно, говорил, никогда она их не выловит, водяной своих не отдает». Миссис Джимми Боб уехала в Сент-Луис, сняла там комнату, облила керосином кровать, легла и чиркнула спичкой. Утопленный пруд. Так прозвали его цветные. Постепенно речная слизь забила известковые ключи и гадостно окрасила воду; одичали лужайки, заросли тропинки и дорога; просела широкая веранда; печи ушли в топкую землю; бурелом навалился на портик, и водяные змеи, пресмыкаясь между струн, извлекали серенады из гнилого рояля в танцевальном зале. Ужасная и странная гостиница. Но Маленький Свет остался; это его законный дом, сказал он, потому что, если он уезжает на новое место – было такое однажды, – другие голоса, другие комнаты, сгинувшие, выморочные голоса гудят в его снах.
Из рассказа у Джоула родилась бессвязная картина – треснутых окон, отразивших сад призраков, закатного мира, где цепкий плющ обвивает сломанные колонны и аллеи закутаны в паучий шелк.
Мисс Флорабела Томпкинс провела гребнем по рыжим, до талии, волосам, белесоватым на резком полуденном солнце, и сказала:
– Слушай, какая прелесть, что ты пришел. Представляешь, как раз сегодня утром я говорю сестре: «Сестра, у меня предчувствие, что будут гости». Говорю: «Так что давай вымоем голову», – для нее это, конечно, пустой звук: наша девочка никогда ничего не моет. Айдабела? А-а, она на ручей пошла, там у нас остужается арбуз – первый за лето; в этом году папа рано сажал.
Флорабела оказалась совсем не такой красивой, как при луне. Лицо у нее было плоское и веснушчатое, как у сестры. Зубы немного торчали, и она то и дело чопорно надувала губы. Она полулежала в гамаке, подвешенном в тени между двумя орехами-пеканами («Мама сама его сделала и сама сшила все мои красивые платья, кроме муслинового, – а сестре ничего не шьет. Мама говорит: Айдабела пусть бегает в чем придется, все равно на ней вещи горят, – скажу тебе откровенно, мистер Нокс: Айдабела – сущее наказание, и мамино и мое»). Она взяла пинцет и, кривясь от боли, стала выщипывать свои розовые брови.
– Сестра объявила… ой!.. что хочет быть фермером.
Джоул сидел на корточках, покусывая лист; он вытянул ноги и спросил:
– А что в этом плохого?
– Ну, мистер Нокс, ты, конечно, шутишь? Слыхано ли это – чтобы порядочная белая девочка хотела стать фермером? Нам с мамой просто стыдно. Я-то, конечно, знаю, что у нее на уме. – Она бросила на Джоула снисходительный взгляд и понизила голос. – Она думает, что папа умрет и оставит ей дом в полное распоряжение. Меня-то она не проведет.
Джоул окинул взглядом предполагаемое наследство Айдабелы: дом стоял в отдалении, затененный деревьями; хороший дом, простой и основательный, в прошлом белый, а теперь сероватый. Вдоль боковой стены шла открытая галерея, а на передней веранде были качели и ящики с геранью. В стороне под маленьким навесом стоял зеленый «шевроле» 1934 года. На чистом дворе с клумбами и декоративными камнями прогуливались куры. За домом была коптильня, ветряк с насосом, и начиналось уходившее вверх по склону хлопковое поле.
– Ой! – крикнула Флорабела и бросила пинцет. Потом оттолкнулась в гамаке и стала раскачиваться, нелепо надув губы. – Вот я, например, хочу быть артисткой… или учительницей. Только если стану артисткой, не знаю, как нам быть с сестрой. Когда ты знаменитая, все начинают копаться в твоей биографии. Не хочу сказать ничего плохого о ней, мистер Нокс, но разговор этот завела потому, что она в тебя втрескалась… – Флорабела с видом скромницы потупилась. – А у нашей бедной девочки репутация.
Джоул был приятно польщен, хотя никогда бы не признался в этом даже по секрету.
– Какая репутация? – спросил он, боясь улыбнуться.
Флорабела выпрямилась.
– Полно, сэр, – произнесла она тоном старой дамы, причем воспроизведенным с пугающей точностью. – Я думала, вы человек, искушенный в жизни. – И вдруг, заметно встревожившись, повалилась в гамак. – А-а, э-э, сестра… посмотри, кто к нам пришел.
– Здорово. – На пушистом лице сестры не выразилось ни малейшего удивления или удовольствия. Айдабела несла огромный арбуз, а за ней по пятам трусил черно-белый охотничий пес. Она катнула арбуз по траве, пригладила вихры на голове, привалилась к дереву, зацепила большими пальцами петли на джинсах. Кроме брюк, на ней были грубые фермерские башмаки и фуфайка с линялой надписью «Пей кока-колу». Она посмотрела сперва на Джоула, потом на сестру и, как бы вместо оскорбительного замечания, с шиком сплюнула сквозь пальцы. Старый пес рухнул на землю у ее ног. – Это Генри, – сказала она Джоулу, поглаживая пса ногой по ребрам. – Он хочет поспать, так что давайте громко не разговаривать, поняли?
– Подумаешь! – сказала ее сестра. – Видел бы мистер Нокс, что творится, когда я хочу вздремнуть: трам-бам-барам!
– Генри, по-моему, совсем заболел, – объяснила Айдабела. – Что-то ему нехорошо.
– Да мне самой нехорошо. Много от чего нехорошо.
Джоулу померещилось, что Айдабела улыбнулась ему. Улыбнулась не как все люди, а цинично скривила угол рта: на манер того, как Рандольф вздергивал бровь. Она задрала штанину и начала сколупывать болячку на колене.
– Ну как тебе там, в Лендинге, малец?
– Да, – сказала Флорабела и наклонилась вперед с лукавой ухмылкой. – Ничего такого не видел?
– Дом красивый, а так – ничего, – уклончиво ответил Джоул.
– Ну, а… – Флорабела соскользнула с гамака и уселась рядом с ним, облокотившись на арбуз. – Я хотела спросить…
– Смотри, – предупредила Айдабела, – сейчас выпытывать начнет.
И это позволило Джоулу разрядить напряжение смехом. В числе его грехов были ложь, воровство и дурные мысли; но неверность его натуре была чужда. Он понимал, что низостью будет исповедоваться Флорабеле, хотя ни в чем не нуждался сейчас так, как в сочувственном слушателе.
– Больно? – спросил он ее сестру, этим интересом к болячке желая показать свою благодарность.
– Эта? Старая? – сказала она и корябнула струп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Из рассказа у Джоула родилась бессвязная картина – треснутых окон, отразивших сад призраков, закатного мира, где цепкий плющ обвивает сломанные колонны и аллеи закутаны в паучий шелк.
Мисс Флорабела Томпкинс провела гребнем по рыжим, до талии, волосам, белесоватым на резком полуденном солнце, и сказала:
– Слушай, какая прелесть, что ты пришел. Представляешь, как раз сегодня утром я говорю сестре: «Сестра, у меня предчувствие, что будут гости». Говорю: «Так что давай вымоем голову», – для нее это, конечно, пустой звук: наша девочка никогда ничего не моет. Айдабела? А-а, она на ручей пошла, там у нас остужается арбуз – первый за лето; в этом году папа рано сажал.
Флорабела оказалась совсем не такой красивой, как при луне. Лицо у нее было плоское и веснушчатое, как у сестры. Зубы немного торчали, и она то и дело чопорно надувала губы. Она полулежала в гамаке, подвешенном в тени между двумя орехами-пеканами («Мама сама его сделала и сама сшила все мои красивые платья, кроме муслинового, – а сестре ничего не шьет. Мама говорит: Айдабела пусть бегает в чем придется, все равно на ней вещи горят, – скажу тебе откровенно, мистер Нокс: Айдабела – сущее наказание, и мамино и мое»). Она взяла пинцет и, кривясь от боли, стала выщипывать свои розовые брови.
– Сестра объявила… ой!.. что хочет быть фермером.
Джоул сидел на корточках, покусывая лист; он вытянул ноги и спросил:
– А что в этом плохого?
– Ну, мистер Нокс, ты, конечно, шутишь? Слыхано ли это – чтобы порядочная белая девочка хотела стать фермером? Нам с мамой просто стыдно. Я-то, конечно, знаю, что у нее на уме. – Она бросила на Джоула снисходительный взгляд и понизила голос. – Она думает, что папа умрет и оставит ей дом в полное распоряжение. Меня-то она не проведет.
Джоул окинул взглядом предполагаемое наследство Айдабелы: дом стоял в отдалении, затененный деревьями; хороший дом, простой и основательный, в прошлом белый, а теперь сероватый. Вдоль боковой стены шла открытая галерея, а на передней веранде были качели и ящики с геранью. В стороне под маленьким навесом стоял зеленый «шевроле» 1934 года. На чистом дворе с клумбами и декоративными камнями прогуливались куры. За домом была коптильня, ветряк с насосом, и начиналось уходившее вверх по склону хлопковое поле.
– Ой! – крикнула Флорабела и бросила пинцет. Потом оттолкнулась в гамаке и стала раскачиваться, нелепо надув губы. – Вот я, например, хочу быть артисткой… или учительницей. Только если стану артисткой, не знаю, как нам быть с сестрой. Когда ты знаменитая, все начинают копаться в твоей биографии. Не хочу сказать ничего плохого о ней, мистер Нокс, но разговор этот завела потому, что она в тебя втрескалась… – Флорабела с видом скромницы потупилась. – А у нашей бедной девочки репутация.
Джоул был приятно польщен, хотя никогда бы не признался в этом даже по секрету.
– Какая репутация? – спросил он, боясь улыбнуться.
Флорабела выпрямилась.
– Полно, сэр, – произнесла она тоном старой дамы, причем воспроизведенным с пугающей точностью. – Я думала, вы человек, искушенный в жизни. – И вдруг, заметно встревожившись, повалилась в гамак. – А-а, э-э, сестра… посмотри, кто к нам пришел.
– Здорово. – На пушистом лице сестры не выразилось ни малейшего удивления или удовольствия. Айдабела несла огромный арбуз, а за ней по пятам трусил черно-белый охотничий пес. Она катнула арбуз по траве, пригладила вихры на голове, привалилась к дереву, зацепила большими пальцами петли на джинсах. Кроме брюк, на ней были грубые фермерские башмаки и фуфайка с линялой надписью «Пей кока-колу». Она посмотрела сперва на Джоула, потом на сестру и, как бы вместо оскорбительного замечания, с шиком сплюнула сквозь пальцы. Старый пес рухнул на землю у ее ног. – Это Генри, – сказала она Джоулу, поглаживая пса ногой по ребрам. – Он хочет поспать, так что давайте громко не разговаривать, поняли?
– Подумаешь! – сказала ее сестра. – Видел бы мистер Нокс, что творится, когда я хочу вздремнуть: трам-бам-барам!
– Генри, по-моему, совсем заболел, – объяснила Айдабела. – Что-то ему нехорошо.
– Да мне самой нехорошо. Много от чего нехорошо.
Джоулу померещилось, что Айдабела улыбнулась ему. Улыбнулась не как все люди, а цинично скривила угол рта: на манер того, как Рандольф вздергивал бровь. Она задрала штанину и начала сколупывать болячку на колене.
– Ну как тебе там, в Лендинге, малец?
– Да, – сказала Флорабела и наклонилась вперед с лукавой ухмылкой. – Ничего такого не видел?
– Дом красивый, а так – ничего, – уклончиво ответил Джоул.
– Ну, а… – Флорабела соскользнула с гамака и уселась рядом с ним, облокотившись на арбуз. – Я хотела спросить…
– Смотри, – предупредила Айдабела, – сейчас выпытывать начнет.
И это позволило Джоулу разрядить напряжение смехом. В числе его грехов были ложь, воровство и дурные мысли; но неверность его натуре была чужда. Он понимал, что низостью будет исповедоваться Флорабеле, хотя ни в чем не нуждался сейчас так, как в сочувственном слушателе.
– Больно? – спросил он ее сестру, этим интересом к болячке желая показать свою благодарность.
– Эта? Старая? – сказала она и корябнула струп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43