Трудно вспомнить, что делалось неделю назад, а прошло два месяца.
– Я узнала о смерти Адамяка на следующий день, это была среда, 26 июня. И сразу подумала, не тятенька ли с ним разделался. Но я помню, что накануне, во вторник, мы целый день перебирали и пропалывали свеклу – тятенька, Витек, я и две соседки, нанятые для этой работы. А когда стемнело, к нам пришел Ян Копыт и вместе с нашими мужчинами полночи ремонтировал трактор. Солтыс наверняка об этом также помнит.
Барбара Шливиньска поблагодарила Ганну за информацию и снова предупредила ее, что об их разговоре никто не должен знать. Ян Копыт подтвердил алиби обоих мужчин. Они действительно работали на свекле, а потом вместе с ним – а он считался лучшим деревенским механиком – до полуночи ремонтировали сломанный трактор Низёлека.
Милиция произвела обыск в домах всех членов банды Адамяка. Искали недолго. В кармане куртки Тадеуша Янушевского нашли нож, по виду похожий на тот, который описала Ганна Низёлек. Янушевского поместили в милицейскую КПЗ. Нож отослали в Катовице на экспертизу. В выемке ножа были обнаружены следы человеческой крови, группа которой соответствовала группе крови Винцента Адамяка.
Вооруженная данными экспертизы, Барбара Шливиньска начала официальный допрос задержанного. Записав данные о личности Янушевского, поручник показала ему нож.
– Это ваш?
– Мой. А что, уже нож нельзя иметь?
– Вы сами хорошо знаете, что без разрешения нельзя иметь огнестрельное оружие. О кастете или стилете (а этот нож можно назвать стилетом) вообще речи нет, так как на них разрешение не выдается.
– Впервые слышу.
– Допустим. Откуда он у вас?
– Купил.
– У кого?
– Я не спрашивал фамилию. Дал две сотни, нож мне понравился. А что, нельзя? – повторил задержанный.
– Такое оружие покупать нельзя.
– Я уже сказал вам, что не знал об этом.
– Нож будет конфискован.
– Жаль. Куплю другой. И чтобы сказать мне об этом, вы два дня держите меня в арестантской?
– Нет. Не поэтому. Мне действительно есть что сказать вам.
– А я ничем не интересуюсь. – Янушевский все больше наглел.
– Тем не менее я скажу. В ваших показаниях нет ни слова правды.
Молодой хулиган рассмеялся.
– Нож, – продолжала Шливиньска, – принадлежал Адамяку.
– Именно у него я и купил, за две сотни.
– Вечером 25 июня, в кустах у Стружанки?
– Что такое?
Шливиньска открыла стол и вынула экспертное заключение.
– На ноже обнаружена кровь Адамяка. Форма и размер ножа соответствуют ране в груди убитого. Адамяк был убит этим ножом.
Только теперь Янушевский понял, что шутки кончились и нужно спасать собственную шкуру.
– Так я вам, пани поручник, все расскажу. Как на святой исповеди.
– Слушаю.
– В Забегово в начале июня находились молодые немцы из Западного Берлина. Адамяк, который немного понимал по-немецки, крутился возле них. У них были такие ножи. Вицек хвалился, что купил один за две сотни, но скорее всего, украл. Мы все завидовали ему. Палюх даже предлагал ему за нож пять сотен, но Адамяк не согласился.
– А как этот нож оказался у вас?
– Я честно говорю, пани поручник. Когда Вицека кокнули и когда менты, извините, милиционеры, пришли к его матери, я вместе с другими рванул на речку. Но там уже была патрульная машина и близко нас не пустили. Только ноги Вицека я увидел издалека. Когда возвращался домой, смотрю – на лугу что-то блестит. Подхожу ближе. Нож, тот самый, Адамяка. Теперь он ему уже не был нужен. Ну, я и взял его себе. Каждый бы так поступил, разве нет?
– Следы крови вашего приятеля на ноже вас не смутили?
– Никакой крови я не видел.
– Странно. Экспертиза через столько недель обнаружила, а вы тогда ничего не заметили.
– Я Адамяка не убивал. Да и зачем? Во вторник мы пили с ним пиво. В том ларьке у железнодорожного вокзала. Потом он исчез, так как деньжата у него кончились, а никто не хотел одолжить. Я остался. Пан Формаковский, который продает пиво, наверняка меня помнит.
Это действительно было так. Показания владельца пивного ларька имелись в деле. Тем не менее Шливиньска спросила:
– А что было потом? Адамяка убили вечером.
– Потом меня немного разобрало. Я сел на лавку у вокзала и заснул. Разбудил меня сержант Бытонь и приказал уходить домой. Но меня ноги не хотели нести. А как раз в это время на вокзале была патрульная машина, ну, меня и увезли.
– В КПЗ?
– Нет. Сержант из патрульной машины сказал, что не стоит такими, как я, марать порядочную КПЗ, и высадили около моего дома. Им все равно было по пути. Это видели люди, которые живут в кирпичном доме и могут подтвердить. Мать дала мне раза два по морде за то, что я пропил недельную зарплату.
Янушевского снова отправили в КПЗ, а Шливиньска проверила алиби хулигана. Оба милиционера – Бытонь, несший службу на вокзале, и капрал Вонсиковский, обслуживавший патрульную машину, – подтвердили его показания.
После совещания с майором Зайончковским и городским прокурором Шливиньска пришла к выводу, что нет оснований обвинять Янушевского в совершении убийства. Правда, на другие дни, когда были совершены следующие убийства, Тадеуш не мог представить стопроцентного алиби, но не оставалось сомнений в том, что убийства совершил один человек. Решено было освободить задержанного.
Майор Зайончковский язвительно заметил:
– Я говорил, что все так и кончится. Остались с носом.
– Очевидно, – защищалась Барбара Шливиньска, – Адамяк не был той главной фигурой, которая требовалась убийце. Нужно искать дальше.
– Кто на очереди? – рассмеялся поручник Стефаньский.
– Адам Делькот. Этот след самый свежий. Может, еще полностью не остыл.
Сапожник видит все
Раздумывая о том, кто в городе мог бы дать информацию о людях, убитых таинственным преступником, поручник Барбара Шливиньска с самого начала принимала во внимание такие профессии, как официант в популярном ресторане, продавцы и заведующие магазинами, почтальоны, «старушки в окошках», каждая из которых, безусловно, много знала о соседях. Нужно было только найти информаторов и развязать им языки.
Не могла пани поручник обойти своим вниманием и ремесленников. Особенно сапожников, которых посещают чаще, чем, например, портных. Все больше мужчин и женщин покупают готовое платье, но обувь ремонтируют все.
Проще всего было завязать контакт с Юзефом Кунертом, чья мастерская располагалась напротив комендатуры. Достаточно было подойти к окну, чтобы увидеть мастера, сидящего на низкой скамеечке с каким-нибудь башмаком в руке. Клиентура у Кунерта была весьма многочисленной. К ней принадлежали буквально все сотрудники милиции. Ничего удивительного – ремесленник чинил обувь быстро и качественно.
Барбара знала, что этот уже пожилой, шестидесятилетний человек одинок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– Я узнала о смерти Адамяка на следующий день, это была среда, 26 июня. И сразу подумала, не тятенька ли с ним разделался. Но я помню, что накануне, во вторник, мы целый день перебирали и пропалывали свеклу – тятенька, Витек, я и две соседки, нанятые для этой работы. А когда стемнело, к нам пришел Ян Копыт и вместе с нашими мужчинами полночи ремонтировал трактор. Солтыс наверняка об этом также помнит.
Барбара Шливиньска поблагодарила Ганну за информацию и снова предупредила ее, что об их разговоре никто не должен знать. Ян Копыт подтвердил алиби обоих мужчин. Они действительно работали на свекле, а потом вместе с ним – а он считался лучшим деревенским механиком – до полуночи ремонтировали сломанный трактор Низёлека.
Милиция произвела обыск в домах всех членов банды Адамяка. Искали недолго. В кармане куртки Тадеуша Янушевского нашли нож, по виду похожий на тот, который описала Ганна Низёлек. Янушевского поместили в милицейскую КПЗ. Нож отослали в Катовице на экспертизу. В выемке ножа были обнаружены следы человеческой крови, группа которой соответствовала группе крови Винцента Адамяка.
Вооруженная данными экспертизы, Барбара Шливиньска начала официальный допрос задержанного. Записав данные о личности Янушевского, поручник показала ему нож.
– Это ваш?
– Мой. А что, уже нож нельзя иметь?
– Вы сами хорошо знаете, что без разрешения нельзя иметь огнестрельное оружие. О кастете или стилете (а этот нож можно назвать стилетом) вообще речи нет, так как на них разрешение не выдается.
– Впервые слышу.
– Допустим. Откуда он у вас?
– Купил.
– У кого?
– Я не спрашивал фамилию. Дал две сотни, нож мне понравился. А что, нельзя? – повторил задержанный.
– Такое оружие покупать нельзя.
– Я уже сказал вам, что не знал об этом.
– Нож будет конфискован.
– Жаль. Куплю другой. И чтобы сказать мне об этом, вы два дня держите меня в арестантской?
– Нет. Не поэтому. Мне действительно есть что сказать вам.
– А я ничем не интересуюсь. – Янушевский все больше наглел.
– Тем не менее я скажу. В ваших показаниях нет ни слова правды.
Молодой хулиган рассмеялся.
– Нож, – продолжала Шливиньска, – принадлежал Адамяку.
– Именно у него я и купил, за две сотни.
– Вечером 25 июня, в кустах у Стружанки?
– Что такое?
Шливиньска открыла стол и вынула экспертное заключение.
– На ноже обнаружена кровь Адамяка. Форма и размер ножа соответствуют ране в груди убитого. Адамяк был убит этим ножом.
Только теперь Янушевский понял, что шутки кончились и нужно спасать собственную шкуру.
– Так я вам, пани поручник, все расскажу. Как на святой исповеди.
– Слушаю.
– В Забегово в начале июня находились молодые немцы из Западного Берлина. Адамяк, который немного понимал по-немецки, крутился возле них. У них были такие ножи. Вицек хвалился, что купил один за две сотни, но скорее всего, украл. Мы все завидовали ему. Палюх даже предлагал ему за нож пять сотен, но Адамяк не согласился.
– А как этот нож оказался у вас?
– Я честно говорю, пани поручник. Когда Вицека кокнули и когда менты, извините, милиционеры, пришли к его матери, я вместе с другими рванул на речку. Но там уже была патрульная машина и близко нас не пустили. Только ноги Вицека я увидел издалека. Когда возвращался домой, смотрю – на лугу что-то блестит. Подхожу ближе. Нож, тот самый, Адамяка. Теперь он ему уже не был нужен. Ну, я и взял его себе. Каждый бы так поступил, разве нет?
– Следы крови вашего приятеля на ноже вас не смутили?
– Никакой крови я не видел.
– Странно. Экспертиза через столько недель обнаружила, а вы тогда ничего не заметили.
– Я Адамяка не убивал. Да и зачем? Во вторник мы пили с ним пиво. В том ларьке у железнодорожного вокзала. Потом он исчез, так как деньжата у него кончились, а никто не хотел одолжить. Я остался. Пан Формаковский, который продает пиво, наверняка меня помнит.
Это действительно было так. Показания владельца пивного ларька имелись в деле. Тем не менее Шливиньска спросила:
– А что было потом? Адамяка убили вечером.
– Потом меня немного разобрало. Я сел на лавку у вокзала и заснул. Разбудил меня сержант Бытонь и приказал уходить домой. Но меня ноги не хотели нести. А как раз в это время на вокзале была патрульная машина, ну, меня и увезли.
– В КПЗ?
– Нет. Сержант из патрульной машины сказал, что не стоит такими, как я, марать порядочную КПЗ, и высадили около моего дома. Им все равно было по пути. Это видели люди, которые живут в кирпичном доме и могут подтвердить. Мать дала мне раза два по морде за то, что я пропил недельную зарплату.
Янушевского снова отправили в КПЗ, а Шливиньска проверила алиби хулигана. Оба милиционера – Бытонь, несший службу на вокзале, и капрал Вонсиковский, обслуживавший патрульную машину, – подтвердили его показания.
После совещания с майором Зайончковским и городским прокурором Шливиньска пришла к выводу, что нет оснований обвинять Янушевского в совершении убийства. Правда, на другие дни, когда были совершены следующие убийства, Тадеуш не мог представить стопроцентного алиби, но не оставалось сомнений в том, что убийства совершил один человек. Решено было освободить задержанного.
Майор Зайончковский язвительно заметил:
– Я говорил, что все так и кончится. Остались с носом.
– Очевидно, – защищалась Барбара Шливиньска, – Адамяк не был той главной фигурой, которая требовалась убийце. Нужно искать дальше.
– Кто на очереди? – рассмеялся поручник Стефаньский.
– Адам Делькот. Этот след самый свежий. Может, еще полностью не остыл.
Сапожник видит все
Раздумывая о том, кто в городе мог бы дать информацию о людях, убитых таинственным преступником, поручник Барбара Шливиньска с самого начала принимала во внимание такие профессии, как официант в популярном ресторане, продавцы и заведующие магазинами, почтальоны, «старушки в окошках», каждая из которых, безусловно, много знала о соседях. Нужно было только найти информаторов и развязать им языки.
Не могла пани поручник обойти своим вниманием и ремесленников. Особенно сапожников, которых посещают чаще, чем, например, портных. Все больше мужчин и женщин покупают готовое платье, но обувь ремонтируют все.
Проще всего было завязать контакт с Юзефом Кунертом, чья мастерская располагалась напротив комендатуры. Достаточно было подойти к окну, чтобы увидеть мастера, сидящего на низкой скамеечке с каким-нибудь башмаком в руке. Клиентура у Кунерта была весьма многочисленной. К ней принадлежали буквально все сотрудники милиции. Ничего удивительного – ремесленник чинил обувь быстро и качественно.
Барбара знала, что этот уже пожилой, шестидесятилетний человек одинок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45