Все они принесли «маленькие сувениры» из новогодних запасов. (Теперь она была обеспечена на всю жизнь шелковыми шарфами.) Кто-то привел худосочную дочь или замкнутого сына. Вездесущие репортеры фотографировали людей, которых они снимали на предыдущей вечеринке и будут снимать на следующей…
После Нового года — обратно в Нью-Йорк!
Она обнаружила в ванной первого таракана. Он был мертв, но его братья и сестры наверняка бродили где-то рядом. Не мог же он быть совсем одиноким.
Испуганный звонок Линде.
— Успокойся, Дженюари. В Нью-Йорке они везде. Вызови управляющего. Ты сделала ему на рождество шикарный подарок. Он договорится насчет дезинсекции.
Управляющий поблагодарил ее за врученные ему двадцать долларов, но сказал, что человек, проводящий дезинсекцию, отправился на праздники в Пуэрто-Рико и вернется лишь через десять дней.
Дэвид несколько раз выводил ее в свет. Каждый раз они вместе с другой парой или целой компанией отправлялись в «Лотерею» или в «Клуб», где оглушительная музыка не позволяла беседовать, поэтому все танцевали, обменивались улыбками и махали руками знакомым через зал. Однажды вечером он проводил Дженюари домой и отпустил такси. Мгновение они постояли перед ее подъездом. После неловкого молчания он произнес:
— Ты не хочешь хотя бы пригласить меня к себе посмотреть на тот цветок, что я подарил тебе?
— О, с ним все в порядке. Мне сказали, что весной его следует подрезать.
Ее дыхание на холоде превращалось в белый пар. Снова возникла неловкая тишина.
— Слушай, Дэвид, ты мне нравишься, — сказала Дженюари. — Честное слово. Но то, что произошло в тот вечер между нами, было ошибкой. Как говорят в кино — «Давай останемся друзьями». Он улыбнулся.
— Я не собираюсь тебя насиловать. Ты тоже мне нравишься. Даже больше, чем нравишься. Я… я… в данный момент я замерзаю… нам за весь вечер не удалось поговорить.
Дженюари не понимала, почему этот вечер должен отличаться от всех остальных.
— О'кей, но моя квартира — это всего лишь одна большая комната.
В молчаливом смущении они поднялись на лифте. Она внезапно поняла, что им нечего сказать друг другу. Совершенно нечего. И по какой-то странной причине она волновалась. Открывая дверь, Дженюари принялась нервно болтать.
— У меня беспорядок. У нас с Линдой общая горничная. У нее бурная личная жизнь. Она часто приходит с синяком под глазом. Это — в тех случаях, когда все хорошо. Когда все плохо, она вообще не показывается. Линда говорит — это означает, что он ушёл и она сидит дома, пьет и ждет его.
Дженюари знала, что Дэвиду нет дела до ее горничной.
— Ну… вот. Взгляни на драцену. Она подросла на пять сантиметров, у нее появились три новые веточки.
— Почему ты не избавишься от нее? — спросил Дэвид, остановившись в центре комнаты.
— От чего?
— От горничной.
Он расстегнул пальто и снял шарф, подаренный ему Дженюари.
— Понимаешь, Линда сочувствует всем, кому не везет в любви. А я жалею тех, кто ходит с синяком под глазом.
Она села на диван; Дэвид расположился возле нее в кресле, глядя на пол и зажав руки между коленей.
— Дженюари… я хочу поговорить с тобой о… Дэвид поднял голову.
— Эта штука обязательно должна гореть?
— Тебе не нравится люстра мистера Эдгара Бейли?
— Тут так светло, что мне кажется, будто я в кегельбане.
Она щелкнула выключателем.
— Налить тебе вина… или кока-колы? Это все, что у меня есть.
— Дженюари… сядь. Я не хочу ничего пить. Поговорим о нас с тобой.
— Хорошо, Дэвид.
— Наверно, кое-что вызвало у тебя недоумение, — начал он. — Так вот, у меня были некоторые личные проблемы…
Она улыбнулась.
— Дэвид, я сказала тебе: мы — друзья. Ты не обязан мне ничего объяснять.
Он встал и поискал в кармане сигареты. Потом внезапно повернулся к Дженюари и посмотрел на нее.
— Мы — не друзья. Я… я люблю тебя. Все, что я сказал в тот вечер — правда. Мы обязательно поженимся. Но… чуть позже. Я должен уладить кое-какие дела… это касается работы. Я был бы признателен тебе, если бы ты не говорила об этом Ди.
Он попытался улыбнуться, потом пожал плечами.
— Она старается опекать меня, как мать. Я ценю ее заботу, но хочу, чтобы она сама наслаждалась своей жизнью с твоим отцом. Он — великолепный мужчина, а я способен самостоятельно справиться со своими проблемами. Верь мне, Дженюари… и наберись терпения. Мы в конце концов поженимся. Ты обещаешь всегда помнить это… даже если я не звоню?
Она посмотрела на него и медленно покачала головой.
— Я сойду с тобой с ума! Я не шучу! Что еще я должна сказать, чтобы ты понял — я не собираюсь выходить за тебя замуж? Но если ты хочешь, я постараюсь сделать так, чтобы Ди и отец думали, что мы с тобой часто встречаемся
Он рассерженно посмотрел на нее.
— С чего ты взяла, будто для меня важно, что они думают?
— Потому что это правда. И мне будет легче. Поскольку мы действительно периодически встречаемся… они считают, что у нас роман… Зачем их разубеждать?
Дэвид поглядел в пространство перед собой. Он напоминал сейчас огромную резиновую игрушку, из которой выходит воздух. Дженюари буквально видела, как его тело сдувается.
— Сейчас неудачный момент, — вздохнул он. — Если бы мы встретились в другое время, все было бы чудесно.
Он посмотрел на пол, потом поднял голову и улыбнулся через силу.
— Знаешь что? Ты отличная девущ.ка, Дженюари. О'кей. Позволим им считать, что мы с тобой часто встречаемся, если это тебе удобно. А когда ты немного повзрослеешь, мы прекрасно подойдем друг другу.
Дэвид позвонил Дженюари в конце недели и сообщил, что уезжает в Калифорнию на совещание, о котором он уже говорил ей. Она не была уверена в том, что это правда… Дженюари знала, что Карла прилетела в Лос-Анджелес из Европы. В газетах публиковались фотографии, на которых Карла прикрывала лицо журналом, прячась от объективов. Один из репортеров упомянул, что Карла прибыла в гости к Соне Кинелле, богатой светской даме итальянского происхождения, писавшей стихи. Они дружили еще с той поры, когда Карла начала сниматься в кино.
Но у Дженюари не было времени размышлять о Дэвиде или Карле. Тома Кольта ждали пятого февраля на большом приеме, который устраивал в честь писателя его издатель. До этой даты оставалась неделя; в понедельник Дженюари, потягивая теплый кофе, слушала, как Линда возмущается высокомерием некоей мисс Риты Льюис, не отвечавшей на ее звонки.
— За последние три дня я звонила ей пять раз, — сказала Линда, бросив трубку. — Я даже говорила с секретаршей мистера Лоуренса.
— Кто это?
— Издатель. Я сказала ей, что «Блеск» не получил приглашения на прием в «Сент-Реджис», и спросила, не произошло ли это по случайной оплошности. Она ответила мне таким тоном, будто ее босс — президент страны:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
После Нового года — обратно в Нью-Йорк!
Она обнаружила в ванной первого таракана. Он был мертв, но его братья и сестры наверняка бродили где-то рядом. Не мог же он быть совсем одиноким.
Испуганный звонок Линде.
— Успокойся, Дженюари. В Нью-Йорке они везде. Вызови управляющего. Ты сделала ему на рождество шикарный подарок. Он договорится насчет дезинсекции.
Управляющий поблагодарил ее за врученные ему двадцать долларов, но сказал, что человек, проводящий дезинсекцию, отправился на праздники в Пуэрто-Рико и вернется лишь через десять дней.
Дэвид несколько раз выводил ее в свет. Каждый раз они вместе с другой парой или целой компанией отправлялись в «Лотерею» или в «Клуб», где оглушительная музыка не позволяла беседовать, поэтому все танцевали, обменивались улыбками и махали руками знакомым через зал. Однажды вечером он проводил Дженюари домой и отпустил такси. Мгновение они постояли перед ее подъездом. После неловкого молчания он произнес:
— Ты не хочешь хотя бы пригласить меня к себе посмотреть на тот цветок, что я подарил тебе?
— О, с ним все в порядке. Мне сказали, что весной его следует подрезать.
Ее дыхание на холоде превращалось в белый пар. Снова возникла неловкая тишина.
— Слушай, Дэвид, ты мне нравишься, — сказала Дженюари. — Честное слово. Но то, что произошло в тот вечер между нами, было ошибкой. Как говорят в кино — «Давай останемся друзьями». Он улыбнулся.
— Я не собираюсь тебя насиловать. Ты тоже мне нравишься. Даже больше, чем нравишься. Я… я… в данный момент я замерзаю… нам за весь вечер не удалось поговорить.
Дженюари не понимала, почему этот вечер должен отличаться от всех остальных.
— О'кей, но моя квартира — это всего лишь одна большая комната.
В молчаливом смущении они поднялись на лифте. Она внезапно поняла, что им нечего сказать друг другу. Совершенно нечего. И по какой-то странной причине она волновалась. Открывая дверь, Дженюари принялась нервно болтать.
— У меня беспорядок. У нас с Линдой общая горничная. У нее бурная личная жизнь. Она часто приходит с синяком под глазом. Это — в тех случаях, когда все хорошо. Когда все плохо, она вообще не показывается. Линда говорит — это означает, что он ушёл и она сидит дома, пьет и ждет его.
Дженюари знала, что Дэвиду нет дела до ее горничной.
— Ну… вот. Взгляни на драцену. Она подросла на пять сантиметров, у нее появились три новые веточки.
— Почему ты не избавишься от нее? — спросил Дэвид, остановившись в центре комнаты.
— От чего?
— От горничной.
Он расстегнул пальто и снял шарф, подаренный ему Дженюари.
— Понимаешь, Линда сочувствует всем, кому не везет в любви. А я жалею тех, кто ходит с синяком под глазом.
Она села на диван; Дэвид расположился возле нее в кресле, глядя на пол и зажав руки между коленей.
— Дженюари… я хочу поговорить с тобой о… Дэвид поднял голову.
— Эта штука обязательно должна гореть?
— Тебе не нравится люстра мистера Эдгара Бейли?
— Тут так светло, что мне кажется, будто я в кегельбане.
Она щелкнула выключателем.
— Налить тебе вина… или кока-колы? Это все, что у меня есть.
— Дженюари… сядь. Я не хочу ничего пить. Поговорим о нас с тобой.
— Хорошо, Дэвид.
— Наверно, кое-что вызвало у тебя недоумение, — начал он. — Так вот, у меня были некоторые личные проблемы…
Она улыбнулась.
— Дэвид, я сказала тебе: мы — друзья. Ты не обязан мне ничего объяснять.
Он встал и поискал в кармане сигареты. Потом внезапно повернулся к Дженюари и посмотрел на нее.
— Мы — не друзья. Я… я люблю тебя. Все, что я сказал в тот вечер — правда. Мы обязательно поженимся. Но… чуть позже. Я должен уладить кое-какие дела… это касается работы. Я был бы признателен тебе, если бы ты не говорила об этом Ди.
Он попытался улыбнуться, потом пожал плечами.
— Она старается опекать меня, как мать. Я ценю ее заботу, но хочу, чтобы она сама наслаждалась своей жизнью с твоим отцом. Он — великолепный мужчина, а я способен самостоятельно справиться со своими проблемами. Верь мне, Дженюари… и наберись терпения. Мы в конце концов поженимся. Ты обещаешь всегда помнить это… даже если я не звоню?
Она посмотрела на него и медленно покачала головой.
— Я сойду с тобой с ума! Я не шучу! Что еще я должна сказать, чтобы ты понял — я не собираюсь выходить за тебя замуж? Но если ты хочешь, я постараюсь сделать так, чтобы Ди и отец думали, что мы с тобой часто встречаемся
Он рассерженно посмотрел на нее.
— С чего ты взяла, будто для меня важно, что они думают?
— Потому что это правда. И мне будет легче. Поскольку мы действительно периодически встречаемся… они считают, что у нас роман… Зачем их разубеждать?
Дэвид поглядел в пространство перед собой. Он напоминал сейчас огромную резиновую игрушку, из которой выходит воздух. Дженюари буквально видела, как его тело сдувается.
— Сейчас неудачный момент, — вздохнул он. — Если бы мы встретились в другое время, все было бы чудесно.
Он посмотрел на пол, потом поднял голову и улыбнулся через силу.
— Знаешь что? Ты отличная девущ.ка, Дженюари. О'кей. Позволим им считать, что мы с тобой часто встречаемся, если это тебе удобно. А когда ты немного повзрослеешь, мы прекрасно подойдем друг другу.
Дэвид позвонил Дженюари в конце недели и сообщил, что уезжает в Калифорнию на совещание, о котором он уже говорил ей. Она не была уверена в том, что это правда… Дженюари знала, что Карла прилетела в Лос-Анджелес из Европы. В газетах публиковались фотографии, на которых Карла прикрывала лицо журналом, прячась от объективов. Один из репортеров упомянул, что Карла прибыла в гости к Соне Кинелле, богатой светской даме итальянского происхождения, писавшей стихи. Они дружили еще с той поры, когда Карла начала сниматься в кино.
Но у Дженюари не было времени размышлять о Дэвиде или Карле. Тома Кольта ждали пятого февраля на большом приеме, который устраивал в честь писателя его издатель. До этой даты оставалась неделя; в понедельник Дженюари, потягивая теплый кофе, слушала, как Линда возмущается высокомерием некоей мисс Риты Льюис, не отвечавшей на ее звонки.
— За последние три дня я звонила ей пять раз, — сказала Линда, бросив трубку. — Я даже говорила с секретаршей мистера Лоуренса.
— Кто это?
— Издатель. Я сказала ей, что «Блеск» не получил приглашения на прием в «Сент-Реджис», и спросила, не произошло ли это по случайной оплошности. Она ответила мне таким тоном, будто ее босс — президент страны:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134