– Могу, но не всё, что пишет писатель, принимают журналы. Этот рассказ им приглянулся, и они его напечатали.
Я это говорил для того, чтобы жена моя не очень-то надеялась на будущие гонорары. Однако мысль о писании других рассказов была для меня не чуждой. Для начала я решил писать маленькие рассказы в газеты, – вроде этюдов, которые набрасывает художник для своей картины. Присматривал разные сценки из жизни солдат и живописал их, придумывал сцены, диалоги. Один такой рассказ послал в харьковскую военную газету «На страже Родины», другой – в газету местную, но большую, окружную. Оба рассказа были напечатаны, и я за них также получил гонорар. После этого писать стал чаще и в разные газеты и журналы; большинство моих рассказов печатали, но были такие случаи, когда мне отвечали, что напечатать корреспонденцию не могут из-за недостатка места или по другой какой-нибудь причине.
Подобные миниатюрные рассказы писал и в свою газету; и хотя у моего начальства не было причин обвинять меня в плохой работе, но частое мелькание моей фамилии в других газетах и Львова и Арустамяна раздражало, и я видел, как глаза их при встрече со мной всё больше темнели.
Однажды меня снова вызвал Арустамян.
– От нас нужен молодой офицер, желательно фронтовик, для учёбы в Москве в специальном заведении.
И замолчал, смотрел на меня чёрными выпуклыми торжествующими глазами, будто хотел ещё и сказать: «Ага, попался! Вот и случай нам от тебя избавиться».
Я спросил:
– Что значит, «специальное заведение»?
– А то и значит: специальное, и – всё! Разговор наш секретный. Я тебе скажу, а ты разболтаешь. Ты говори: согласен или нет?
– Ну, болтать я ни о чём не собираюсь, а знать должен: куда меня сватают. В конце концов речь идёт о моей судьбе, о жизни. И если мне ничего не говорят, я тоже отвечать не стану.
– Ты солдат и отвечать обязан! Ишь ты – Геворк Саакян нашёлся!
– Кто такой – Геворк Саакян?
– Поэт есть такой в Армении. Он хорошие стихи пишет. Таких ты никогда не напишешь.
– И не надо мне писать стихи. Я поэтом быть не собираюсь.
– Ну, хорошо, а что ты мне голову морочишь. Ты говори: поедешь в Москву на учёбу или нет?
– Не поеду, если не скажете, что это за секретное заведение.
– Большое заведение! Почётным человеком будешь, не то, что теперь. И будешь в масле, как сыр. В чужой стране смотреть будешь и слушать что надо. Понял теперь, куда тебя посылают?
– Понял, но не хочу. Не поеду.
– Как не хочешь? Трусишь – да? Я знал, что ты будешь трусить.
– В Москву не поеду. Я хочу стать писателем.
Вот это – «хочу стать писателем» я сказал напрасно. Арустамяна эти слова словно ужалили. Он вскочил из-за стола, стал бегать по кабинету, потрясать кулаками.
– Писателем – да? Смотрите на него, писатель нашёлся! Да писатели раз в сто лет родятся. Наш Саакян – вот кто писатель! Эренбург писатель! Бабель! Мариэтта Шагинян! Сильва Капутикян! Да ещё Лев Кассиль. А ты какой писатель! Ну, ладно – иди. Будем считать, что струсил. Другого найдём.
С лёгким сердцем уходил я от полковника. То было время, когда я уже окончательно решил посвятить себя литературе и никакой другой судьбы для себя не желал. Радовался тому, что меня насильно не отослали в школу разведчиков. Мне эта судьба казалась романтической, и в другое время я бы с радостью согласился, но теперь, повторяю, слишком глубоко засела мысль о писательстве и предложи мне звание генерала или должность министра, но только брось перо – я бы отказался.
Возмечтал появиться с серьёзной публикацией в центральной военной газете «Красная звезда». Но о чём написать? О воспитании или обучении солдат? Такая статья мне в голову не приходила, не чувствовал я в себе сил разговаривать о важных проблемах; очерк из солдатской жизни? – эта мысль была ближе, но тоже грызло сомнение: справлюсь ли?.. Однако и тут меня выручил случай. Однажды у окна редакции остановился «Виллис», на котором ездили многие военные начальники. Из него вышел и направился в нашу дверь высокий и прямой как атлет подполковник. Вошёл к нам в комнату и спросил меня. Я поднялся, кинулась в голову мысль: по поводу школы разведчиков! Но нет, он заговорил о другом: правда ли, что я летал на самолётах? И когда я согласно кивнул: правда, мол, он взял меня за локоть, сказал:
– Выйдем, поговорить надо.
Саша Семёнов поднялся:
– Говорите здесь. Я пойду в библиотеку.
Мы остались вдвоём.
– Я корреспондент «Красной звезды», мне нужна ваша помощь. Тут, видите ли, такое дело: получил заказ из редакции подготовить «Письма из авиаэскадрильи» за подписью комэска. А я в авиации ни бум-бум. Помоги, браток, а?..
Мне было лестно обращение с просьбой такого важного человека. Я согласился почти с радостью. Он назвал имя командира эскадрильи и дал адрес его проживания. Я в тот же день и явился к нему. Меня встретил молодой капитан и, узнав в чём дело, признался: я писать не умею, а рассказать могу. На том мы и порешили, и я стал записывать его рассказ. Приходил к нему ещё два раза, исписал весь блокнот. А потом раза три вставал ночью и обрабатывал свои заметки. Подполковник забрал их, сделал небольшие исправления и отослал в редакцию. Вскоре их напечатали в трёх номерах. И хотя под ними стояла подпись командира эскадрильи, я был очень рад от сознания того, что могу писать и для такой важной газеты. А вскоре ко мне пришёл комэск, принёс гонорар. Я не брал, но капитан обиделся.
– Что же, выходит, вы меня принимаете за человека, который возьмёт чужие деньги? Вы же писали статьи, ваш и гонорар!
Деньги пришлось взять, на том, как я думал, и кончился эпизод с письмами. Но, оказалось, история с ними только начиналась и именно ей, этой истории, суждено было сыграть в моей жизни важную, может быть, решающую роль. Ко мне приехал из редакции полковник. И этот захотел говорить со мной наедине. И когда Саша «пошёл в библиотеку», полковник вынул из портфеля письма, сказал:
– Это вы писали?
– Да, – признался я, холодея от страха. На этот раз я серьёзно думал, что сделал какой-нибудь ляп. Иначе зачем же полковник с моими письмами едет из Москвы и вопрошает меня с таким грозным видом? А он продолжает:
– А вы почему их писали?
Я назвал подполковника, который просил меня об этом. Полковник кивал головой, сохранял строгое выражение, но я увидел в его глазах весёлые зайчики. Он даже как будто бы ласково, по-отечески смотрел на меня. Потом поднялся, подошёл и положил руку на плечо. Сказал:
– Молодец, капитан! Письма ты написал лихо. Сразу видно – лётчик.
Помолчал с минуту и затем добавил:
– Можно тебя попросить: никому не рассказывай о нашем разговоре. Будто его и не было.
Эпизод этот, как догадывается читатель, будет иметь своё развитие. Но развивался он уже в Москве, в редакции «Красной звезды».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142