После отъезда из Вудстока я по-прежнему хорошо учился в одной из школ Сент-Катаринса, да к тому же еще пристрастился к американскому футболу.
Некоторые авторитеты считают, что юниоры группы «А» играют если и не в более содержательный, то, во всяком случае, в более захватывающий хоккей, чем представители самой Национальной хоккейной лиги. Такая оценка основывается на предположении, что здесь каждый игрок знает, что за ним внимательно следят руководители клуба и что его в любой момент могут «повысить», призвав в команду Национальной хоккейной лиги, хотя бы для замены травмированного игрока основного состава. Это неослабное внимание, как полагают, и стимулирует юниоров, заставляет их играть все лучше и лучше. Правда, лично я не разделяю этой точки зрения и уверен, что в матчах Национальной хоккейной лиги любитель хоккея увидит более искусную игру, чем у юниоров.
Во время своего первого сезона в Сент-Катаринсе я ни на минуту не забывал, что от «Чикаго Блэк Хокс» меня отделяет всего один шаг. Я играл так, как привык играть: носился очертя голову по всему полю. Но в командах юниоров группы «А» (сейчас их восемь, а в то время было, кажется, шесть) собран цвет молодых талантливых хоккеистов восточной части страны, и я постепенно начал понимать, что, пожалуй, одной физической силой, скоростью и волевым усилием победы не добудешь. Многие юниоры были годом старше, чем я, и это давало им преимущество передо мной – преимущество не в опыте, а в хоккейной мудрости.
С началом сезона в нашей группе я, по-прежнему играя центром нападения, стал замечать, что мои партнеры на краях за мной вполне поспевают, а вот когда мне удавалось ворваться в зону противника с шайбой на клюшке, меня нередко сбивали с ног или же кто-то из обороняющихся едва уловимым кистевым движением «уводил» мою шайбу.
Когда я приехал из Вудстока, тренером команды в Сент-Катаринсе был Руди Пайлос. Считается, как я уже говорил, что из команд юниоров группы «А» спортивный путь прямо ведет в большой хоккей. Так вот, Пайлос был и поныне остается большим тренером большого хоккея.
Несмотря на то что я уже побывал в Хеспелере и Вудстоке, мне было всего шестнадцать лет, когда я прибыл в Сент-Катаринс. Я был неискушенным юнцом, хотя и не таким несмышленым, чтобы не понимать, что потребуется три-четыре года суровой школы в команде юниоров, прежде чем кто-либо из тренеров может всерьез заинтересоваться мною как профессиональным хоккеистом. Я примерно на год был моложе своих товарищей по команде, и моя хоккейная жизнь пока дарила мне только приятное. Почти всегда я был основным бомбардиром команды, а главное в хоккее, по моему разумению, состояло в том, чтобы загонять шайбу в ворота. И если мне удавалось это в одиночку, то тем лучше. Дело не в том, что мне хотелось поважничать, просто у меня было неукротимое желание побеждать, доставлять радость болельщикам и удовольствие себе.
Я был еще новичком в команде Сент-Катаринса, когда Руди Пайлос начал распекать меня за то, что я не пасовал шайбу партнерам. Насмехались надо мной за это и болельщики. «Эй, Халл! Что ты прицепился к шайбе?» – начинали они выкрикивать, как только я появлялся на льду. Это меня огорчало, и больше всего огорчало, конечно, то, что я не мог заслужить похвалы Пайлоса. Я никак не мог сообразить, что же все-таки нужно: упражнение в передаче шайбы или игра на выигрыш. Играл я точно так же, как в командах юниоров группы «Б» и в детском хоккее. И меня брала досада, что мне не удается доставить удовольствие тем, кого мне больше всего хотелось бы порадовать: болельщикам и тренеру.
Свой первый гол как юниор группы «А» я забил лишь в шестой игре сезона, когда мы играли в Монреале с местной командой. Всего за сезон я забил одиннадцать шайб.
Начался новый игровой сезон, и Руди Пайлос как-то вечером сказал мне, что переводит меня из центра на край. «Не дело центрального нападающего все время водить шайбу, – сказал сн мне. – Задача центра – питать шайбами своих партнеров на краях. Говори тебе, не говори – все равно ты никому не отдаешь шайбу, так что иди на левый край и води там шайбу себе на здоровье, глядишь – и команде польза будет».
Я не должен был спорить с Руди Пайлосом, но не сдержался, хотя знаю, что по существу был не прав. Кстати, я по-прежнему осуждаю резкость в его тренерской работе, несмотря на то что мы с ним друзья.
Стычка с Пайлосом меня, естественно, беспокоила и не замедлила сказаться на моей игре. Я это чувствовал, видел это и тренер. В конце концов, дела у меня пошли так плохо, что меня сняли с игр вообще.
Пришлось мне собрать свои пожитки и уехать домой в Пойнт Энн. Было, конечно, обидно: ведь я уже начал было выбираться на дорогу мастерства в хоккее, хотя незрелость мне страшно мешала. Мне казалось, что моя хоккейная карьера окончилась, и больше всего мне хотелось увидеть родителей и обо всем с ними поговорить. Я верил, что они отнесутся ко мне с исключительным пониманием, и не ошибся, Не было сказано ни слова о том, что я «малодушничаю», «упускаю прекрасную карьеру», ко в то же время отец не пожалел сил и объяснил мне многие житейские истины. Он говорил о необходимости приспосабливаться к новой обстановке, об ответственности Пайлоса за воспитание всесторонне развитых хоккеистов, а больше всего о том, что я сам должен решить, как мне быть дальше. Позднее я услышал поговорку, что «мудрый бамбук всегда гнется по ветру». Она точно отражает решение, которое я тогда принял.
Я снова начал тренироваться, но меня ожидал холодный прием. Руди Пайлос и слышать не хотел, чтобы ставить меня на игры. Тогда я решил прибегнуть к помощи супругов Лиари – известных на весь Сент-Катаринс поклонников хоккея и моих искренних друзей. Господин Лиари без труда разгадал, что упрямство было проявлено с обеих сторон, и организовал мне встречу с Пайлосом. Я принес свои извинения и был возвращен в команду, причем получил место центрального нападающего.
Описывая этот случай, один журналист выразил его суть словами «смиренное покаяние сердитого буки». С этим я не согласен. Каждый может совершить ошибку. Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Нередко трудно заставить себя чистосердечно признать, что ты не прав, и извиниться. Но как зачастую извинение облегчает жизнь!
Раз уж мы говорим об этом случае, могу признаться, что в то время должного урока я из него не извлек. Правда, я и не считал, что одержал какую-то победу, и у меня в мыслях не было – в этом я абсолютно уверен, – что я разбираюсь в хоккее больше, чем мой тренер. Просто мне хотелось играть, и манеры игры я не изменил.
Вернулся я в Пойнт Энн не без чувства удовлетворения, предвкушая к тому же очередной игровой сезон в Сент-Катаринсе, от которого меня отделяли летние месяцы тяжелой физической работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Некоторые авторитеты считают, что юниоры группы «А» играют если и не в более содержательный, то, во всяком случае, в более захватывающий хоккей, чем представители самой Национальной хоккейной лиги. Такая оценка основывается на предположении, что здесь каждый игрок знает, что за ним внимательно следят руководители клуба и что его в любой момент могут «повысить», призвав в команду Национальной хоккейной лиги, хотя бы для замены травмированного игрока основного состава. Это неослабное внимание, как полагают, и стимулирует юниоров, заставляет их играть все лучше и лучше. Правда, лично я не разделяю этой точки зрения и уверен, что в матчах Национальной хоккейной лиги любитель хоккея увидит более искусную игру, чем у юниоров.
Во время своего первого сезона в Сент-Катаринсе я ни на минуту не забывал, что от «Чикаго Блэк Хокс» меня отделяет всего один шаг. Я играл так, как привык играть: носился очертя голову по всему полю. Но в командах юниоров группы «А» (сейчас их восемь, а в то время было, кажется, шесть) собран цвет молодых талантливых хоккеистов восточной части страны, и я постепенно начал понимать, что, пожалуй, одной физической силой, скоростью и волевым усилием победы не добудешь. Многие юниоры были годом старше, чем я, и это давало им преимущество передо мной – преимущество не в опыте, а в хоккейной мудрости.
С началом сезона в нашей группе я, по-прежнему играя центром нападения, стал замечать, что мои партнеры на краях за мной вполне поспевают, а вот когда мне удавалось ворваться в зону противника с шайбой на клюшке, меня нередко сбивали с ног или же кто-то из обороняющихся едва уловимым кистевым движением «уводил» мою шайбу.
Когда я приехал из Вудстока, тренером команды в Сент-Катаринсе был Руди Пайлос. Считается, как я уже говорил, что из команд юниоров группы «А» спортивный путь прямо ведет в большой хоккей. Так вот, Пайлос был и поныне остается большим тренером большого хоккея.
Несмотря на то что я уже побывал в Хеспелере и Вудстоке, мне было всего шестнадцать лет, когда я прибыл в Сент-Катаринс. Я был неискушенным юнцом, хотя и не таким несмышленым, чтобы не понимать, что потребуется три-четыре года суровой школы в команде юниоров, прежде чем кто-либо из тренеров может всерьез заинтересоваться мною как профессиональным хоккеистом. Я примерно на год был моложе своих товарищей по команде, и моя хоккейная жизнь пока дарила мне только приятное. Почти всегда я был основным бомбардиром команды, а главное в хоккее, по моему разумению, состояло в том, чтобы загонять шайбу в ворота. И если мне удавалось это в одиночку, то тем лучше. Дело не в том, что мне хотелось поважничать, просто у меня было неукротимое желание побеждать, доставлять радость болельщикам и удовольствие себе.
Я был еще новичком в команде Сент-Катаринса, когда Руди Пайлос начал распекать меня за то, что я не пасовал шайбу партнерам. Насмехались надо мной за это и болельщики. «Эй, Халл! Что ты прицепился к шайбе?» – начинали они выкрикивать, как только я появлялся на льду. Это меня огорчало, и больше всего огорчало, конечно, то, что я не мог заслужить похвалы Пайлоса. Я никак не мог сообразить, что же все-таки нужно: упражнение в передаче шайбы или игра на выигрыш. Играл я точно так же, как в командах юниоров группы «Б» и в детском хоккее. И меня брала досада, что мне не удается доставить удовольствие тем, кого мне больше всего хотелось бы порадовать: болельщикам и тренеру.
Свой первый гол как юниор группы «А» я забил лишь в шестой игре сезона, когда мы играли в Монреале с местной командой. Всего за сезон я забил одиннадцать шайб.
Начался новый игровой сезон, и Руди Пайлос как-то вечером сказал мне, что переводит меня из центра на край. «Не дело центрального нападающего все время водить шайбу, – сказал сн мне. – Задача центра – питать шайбами своих партнеров на краях. Говори тебе, не говори – все равно ты никому не отдаешь шайбу, так что иди на левый край и води там шайбу себе на здоровье, глядишь – и команде польза будет».
Я не должен был спорить с Руди Пайлосом, но не сдержался, хотя знаю, что по существу был не прав. Кстати, я по-прежнему осуждаю резкость в его тренерской работе, несмотря на то что мы с ним друзья.
Стычка с Пайлосом меня, естественно, беспокоила и не замедлила сказаться на моей игре. Я это чувствовал, видел это и тренер. В конце концов, дела у меня пошли так плохо, что меня сняли с игр вообще.
Пришлось мне собрать свои пожитки и уехать домой в Пойнт Энн. Было, конечно, обидно: ведь я уже начал было выбираться на дорогу мастерства в хоккее, хотя незрелость мне страшно мешала. Мне казалось, что моя хоккейная карьера окончилась, и больше всего мне хотелось увидеть родителей и обо всем с ними поговорить. Я верил, что они отнесутся ко мне с исключительным пониманием, и не ошибся, Не было сказано ни слова о том, что я «малодушничаю», «упускаю прекрасную карьеру», ко в то же время отец не пожалел сил и объяснил мне многие житейские истины. Он говорил о необходимости приспосабливаться к новой обстановке, об ответственности Пайлоса за воспитание всесторонне развитых хоккеистов, а больше всего о том, что я сам должен решить, как мне быть дальше. Позднее я услышал поговорку, что «мудрый бамбук всегда гнется по ветру». Она точно отражает решение, которое я тогда принял.
Я снова начал тренироваться, но меня ожидал холодный прием. Руди Пайлос и слышать не хотел, чтобы ставить меня на игры. Тогда я решил прибегнуть к помощи супругов Лиари – известных на весь Сент-Катаринс поклонников хоккея и моих искренних друзей. Господин Лиари без труда разгадал, что упрямство было проявлено с обеих сторон, и организовал мне встречу с Пайлосом. Я принес свои извинения и был возвращен в команду, причем получил место центрального нападающего.
Описывая этот случай, один журналист выразил его суть словами «смиренное покаяние сердитого буки». С этим я не согласен. Каждый может совершить ошибку. Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Нередко трудно заставить себя чистосердечно признать, что ты не прав, и извиниться. Но как зачастую извинение облегчает жизнь!
Раз уж мы говорим об этом случае, могу признаться, что в то время должного урока я из него не извлек. Правда, я и не считал, что одержал какую-то победу, и у меня в мыслях не было – в этом я абсолютно уверен, – что я разбираюсь в хоккее больше, чем мой тренер. Просто мне хотелось играть, и манеры игры я не изменил.
Вернулся я в Пойнт Энн не без чувства удовлетворения, предвкушая к тому же очередной игровой сезон в Сент-Катаринсе, от которого меня отделяли летние месяцы тяжелой физической работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70