Они занимали огромную площадь под землей. Здесь вино зреет и сортируется по чанам, бочкам и бутылкам.
В конце погреба, где зреет красное вино, было немного свободного места, где мы обычно дегустировали вина. Сюда-то и вел меня Оливье. Полки с бутылками образовали угол с двумя стенами. Там стояли стулья и стол. На столе – обязательная белая свеча в подсвечнике, коробок со спичками, разная утварь и аккуратно сложенная белая льняная салфетка.
Оливье поставил на стол бутылку вина и два стакана. Первое, что он сделал, – зажег свечу.
Я наблюдал за ним. Он был высок, и начав откупоривать бутылку, слегка наклонился над столом. Оливье – мой наставник, учитель и друг. Спокойный и сдержанный, очень симпатичный человек. Ему шестьдесят лет – в два раза больше, чем мне. Но выглядит он гораздо моложе своих лет. Может быть, потому, что он – счастливый человек. Он любит свою жену, своих детей, работу и очаровательный старый сельский дом, где живет со своей семьей. Этот дом, тоже моя собственность, стоит за полями, у фруктового сада. Оливье и его жена Клодетта устроили там уютное жилище.
Я смотрел, как Оливье открывает бутылку. И, как всегда, поразился тому, как он это делает. Искусно. Осторожно. Как хирург. Надрезав у горлышка красный металлический колпачок, он снял его. Для того, чтобы видеть вино в горлышке. Потом вытер горлышко бутылки внутри с снаружи белой салфеткой. И, наконец, держа бутылку против пламени свечи, стал рассматривать цвет вина в горлышке, кивая самому себе.
На лице его появилась довольная улыбка.
– Ах, Жак, оно вам понравится. Я уверен.
Разлив вино, он протянул мне бокал.
Мы подняли наши бокалы.
– Sante, Жак, – сказал он.
– Sante, Оливье.
Мы пригубили вино.
Смакуя, я держал его в рту. Какой изысканный вкус! Мягкий, бархатистый, богатый. Я поднял бокал против света. Вино было глубокого красного цвета. Красивый цвет. Я поднес бокал к носу и сразу же узнал запах фиалок и чего-то еще, не очень различимого.
– Это красное вино, которое вы заложили в 1986 году, – сказал я, улыбаясь. – Вы взяли виноград трех сортов: Мурведр, Сирах и Сэнсо. Два первых – за глубокий цвет и запах фиалок. Сэнсо – тоже за глубокий цвет и мягкий вкус, который он придал двум другим.
Оливье смотрел на меня, сияя.
– Верно. Молодец, Жак. Оно хорошо выдержано, как вы думаете?
– Прекрасно. Вы создали удивительное вино. Великое вино. Теперь я вспоминаю, какая стояла погода в том году. Вы говорили, что эта погода очень хороша для винограда.
– К счастью, я не ошибся. А теперь, я считаю, нужно выпустить его в мир.
– Одобряю. Так и сделаем. И давайте выпьем еще по стаканчику. Жаль, что я не взял с собой Кэтрин. Ей понравилась бы наша дегустация.
Оливье наполнил мой бокал.
Я поднял его в честь Оливье.
– За вас, Оливье. Поздравляю.
– Ах, Жак, не надо. Мы трудились оба.
Я засмеялся, покачал головой.
– Нет, нет. Мне был двадцать один год. Я тогда ничего не знал, был совсем зеленый. Девять лет назад я все еще учился в Йейле. Это ваше вино, только ваше. Вы создали его. Вы заслуживаете всяческих похвал. Оливье.
– Спасибо, Жак. Вы, как всегда, очень щедры.
* * *
Следующие два часа я просидел в своей конторе на винодельне.
Нужно было заняться счетами, просмотреть цифры. Много дней я откладывал эту работу. Но я знал, что никуда от нее не деться. Сегодняшний день годится для этого, как и всякий другой. Скрепя сердце, я принялся за дело.
Проработал я до четырех. Наконец, закончив все, я отложил бухгалтерскую книгу и позвонил в ресторан в Эксе. Заказал столик.
Уходя из конторы, я прихватил с собой недопитую бутылку вина, оставленную Оливье. Пусть Кэтрин попробует. Я гордился этим вином. Гордился тем, что Оливье создал его.
Я вышел на солнце, в сияющий день. Шел медленно, глядя по сторонам. Везде был порядок. Я остался доволен. Мне хочется, чтобы имение было именно таким – ухоженным.
Впереди на плоской площадке возвышается шато. С трех сторон его окружают пологие склоны с виноградниками. За виноградниками – холмы, похожие на огромный расширяющийся кверху воротник. Или, как на днях заметила Кэтрин, на гигантский рюш, который носили во времена Елизаветы I. Сады и поля перед шато великолепны в золотом свете солнца, уже клонящегося к западу.
Это самое идиллическое место в мире, по-моему. Я всегда счастлив здесь. Даже когда я был женат, мои трудные жены не могли разрушить этого ощущения счастья. Я просто выключал их и настраивался на землю и виноградники, шел своей дорогой. И мне никогда не хочется никуда уезжать отсюда.
Краешком глаза я заметил внезапную цветовую вспышку. Повернув налево, я направился к деревянному забору у края дороги.
Облокотясь о забор, я окинул взглядом горизонт. Потом опять увидел это. Ярко-синюю вспышку. И вдруг разглядел вдали Кэтрин, ее рыжие волосы, горящие на фоне синего свитера.
Она скакала галопом по полю, волосы развевались за спиной. Хорошая наездница. Я то знаю. Но почему-то – сам не знаю, почему, – сердце у меня замерло. Когда она перемахнула через первую изгородь, я съежился от страха. Я испугался, что лошадь сбросит ее. Как это случилось с Антуанеттой в тот день, на ферме Лорел Крик.
Я вцепился в перекладину забора и выпустил из рук бутылку. Она упала в траву. Пусть. Я стоял и смотрел на всадницу. Вот-вот упадет…
Часы остановились. Стрелки пошли в обратную сторону. Меня перенесло в детство.
Ужасное воспоминание, которое я хранил взаперти двадцать два года, вырвалось наружу. Всплыло на поверхность.
* * *
Мне опять восемь лет. Я опять на ферме Лорел Крик. Я играю на лугу с красным мячом и лаптой. Антуанетта скачет ко мне, перемахивает через изгородь. И, выбитая из седла, медленно-медленно проплывает в воздухе и падает.
Бросив мяч, я помчался к ней. «Антуанетта! Антуанетта!» кричал я. Я испугался. Испугался, что она умерла. Или сильно изувечилась.
Яркий Тигр сбросил ее, когда брал препятствие. И она лежала неподвижно, такая нескладная и беспомощная. Лицо белое, как мел. Из-за этой смертельной белизны волосы, разметавшиеся вокруг лица казались более огненными, чем когда-либо. Глаза ее были закрыты.
Мой страх нарастал, зубы стучали. Я думал, что она на самом деле умерла. Я опустился перед ней на колени. Коснулся рукой ее лица. Она не шевельнулась. Да, умерла. Слезы хлынули у меня из глаз.
– Антуанетта, Антуанетта, ответь мне, – шептал я, прижавшись к ней лицом. Но я знал, что она никогда уже мне не ответит.
– Джек, уйди, не мешай! – закричал Себастьян, резко остановив свою лошадь и спрыгивая на траву. – Ты ничего тут не сделаешь. Ты всего только маленький мальчик. – Он оттолкнул меня, опустился на колени, коснулся ее лица, как и я.
– Беги, Джек, – сказал он торопливо, – беги на кухню. Скажи Бриджет, чтобы принесла мокрое полотенце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74