— Да, Чарли, я тут. Как вы себя чувствуете?
— Ужасно, Тед. Что это? Где я?
— У вас была авария. Ничего страшного.
— Вы отвезете меня домой?
— Пока не могу. Вам надо спокойно полежать. В темноте. У вас легкое сотрясение мозга.
— Клара будет беспокоиться.
— Не волнуйтесь. Я ей объясню.
— Не надо ее тревожить, Тед. Ребенок…
— Я же ее врач, Чарли.
— Конечно, дорогой, я просто старый дурак. Она сможет меня навестить?
— Через несколько дней вы поедете домой.
— Через несколько дней? А выпить что-нибудь тут найдется?
— Нет. Я дам вам кое-что получше, чтобы вы заснули.
— Вы настоящий друг, Тед. А кто эти люди там рядом? Почему вы светите себе фонариком?
— Не работает электричество. Когда вы проснетесь, будет светло.
— Вы заедете меня проведать?
— Конечно.
Чарли Фортнум минутку полежал спокойно, а потом спросил так громко, что его должны были слышать в соседней комнате:
— Ведь это же была не авария, Тед?
— Конечно, это была авария!
— Солнечные очки… где мои солнечные очки?
— Какие очки?
— Очки были Кларины, — сказал Чарли Фортнум. — Она их так любит. Не надо было мне их брать. Не нашел своих. — Он подтянул повыше колени и со вздохом повернулся на бок. — Важно знать норму, — произнес он и замер — точь-в-точь как состарившийся зародыш, который так и не сумел появиться на свет.
Отец Ривас сидел в соседней комнате, положив голову на скрещенные руки и прикрыв глаза. Доктор Пларр, войдя туда, подумал, что он молится, а может быть, только прислушивается к словам Чарли Фортнума, как когда-то прислушивался в исповедальне к незнакомому голосу, решая, какую назначить епитимью…
— Ну и шляпы же вы, — попрекнул его доктор Пларр. — Ну и любители!
— На нашей стороне только любители. Полиция и солдаты — вот те профессионалы.
— Почетный консул, да еще алкоголик, — вместо посла!
— Да. Че Гевара тоже снимал фотографии как турист, а потом их терял. Тут хотя бы ни у кого нет аппарата. И никто не ведет дневник. На ошибках мы учимся.
— Твоему шоферу придется отвезти меня домой, — сказал доктор Пларр.
— Хорошо.
— Я завтра заеду…
— Ты здесь больше не понадобишься, Эдуардо.
— Тебе, может, и нет, но…
— Лучше, чтобы он тебя больше не видел, пока мы не решили…
— Леон, — сказал доктор Пларр, — неужели ты серьезно? Старый Чарли Фортнум…
— Он не в наших руках, Эдуардо. Он в руках правительства. И в божьих, конечно. Как видишь, я не забыл той моей трескотни, но мне еще ни разу не приходилось видеть, чтобы бог хоть как-то вмешивался в наши войны или в нашу политику.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
Доктор Пларр хорошо помнил, как он познакомился с Чарли Фортнумом. Встреча произошла через несколько недель после его приезда из Буэнос-Айреса. Почетный консул был в стельку пьян и не держался на ногах. Доктор Пларр шел в «Боливар», когда из окна Итальянского клуба высунулся пожилой джентльмен и попросил помочь.
— Проклятый официант ушел домой, — объяснил он по-английски.
Когда доктор Пларр вошел в клуб, он увидел пьяного, но вполне жизнерадостного человека, он, правда, не мог встать на ноги, но это его ничуть не смущало. Он заявил, что ему вполне удобно и на полу.
— Я сиживал и на кое-чем похуже, — пробормотал он, — в том числе на лошадях.
— Если вы возьмете его за одну руку, — сказал старик, — я возьму за другую.
— А кто он такой?
— Джентльмен, который, как видите, сидит на полу и не желает вставать, наш почетный консул, мистер Чарлз Фортнум. А вы ведь доктор Пларр? Рад познакомиться. Я — доктор Хэмфрис. Доктор филологии, а не медицины. Мы трое, так сказать, столпы местной английской колонии, но один из столпов рухнул.
Фортнум объяснил:
— Не рассчитал норму… — И добавил что-то насчет того, что стакан был не тот. — Надо пить из стакана одного размера, не то запутаешься.
— Он что-нибудь празднует? — спросил доктор Пларр.
— На прошлой неделе ему доставили новый «кадиллак», а сегодня нашелся покупатель.
— Вы здесь ужинали?
— Он хотел повести меня в «Националь», но такого пьяного не только в «Националь», но и в мой отель не пустят. Теперь нам надо как-нибудь довести его домой. Но он настаивает на том, чтобы пойти к сеньоре Санчес.
— Кто это, его приятельница?
— Приятельница половины мужчин этого города. Держит единственный здесь приличный бордель, так по крайней мере говорят. Лично я не судья в этих делах.
— Но бордели запрещены законом, — заметил доктор Пларр.
— Не у нас в городе. Мы ведь все же военный гарнизон. А военные не желают, чтобы ими командовали из Буэнос-Айреса.
— Почему бы не пустить его туда?
— Вы же сами видите почему: он не держится на ногах.
— Но ведь все назначение публичного дома в том, чтобы там лежать.
— Кое-что должно стоять, — неожиданно грубо сказал доктор Хэмфрис и сморщился от отвращения.
В конце концов они вдвоем кое-как перетащили Чарли Фортнума через улицу, в маленькую комнатку, которую доктор Хэмфрис занимал в отеле «Боливар». В те дни на ее стенах висело не так много картинок, потому что было поменьше сырых пятен и душ еще не тек. Неодушевленные предметы меняются быстрее, чем люди. Доктор Хэмфрис и Чарли Фортнум в ту ночь были почти такими же, как теперь; трещины в штукатурке запущенного дома углубляются быстрее, чем морщины на лице, краски выцветают быстрее, чем волосы, а разруха в доме происходит безостановочно; она никогда не стоит на одном и том же уровне, на котором человек может довольно долго прожить, не меняясь. Доктор Хэмфрис находился на этом уровне уже много лет, а Чарли Фортнум, хоть и был лишь на подходе к нему, нашел верное оружие в борьбе со старческим маразмом: он заспиртовал жизнерадостность и простодушие своих молодых лет. Годы шли, но доктор Пларр почти не замечал перемен в своих старых знакомцах — быть может, Хэмфрис медленнее преодолевал расстояние между «Боливаром» и Итальянским клубом, а на хорошо укупоренном благодушии Чарли Фортнума, как пятна плесени, все чаще проступала меланхолия.
В тот раз доктор Пларр оставил консула у Хэмфриса в отеле «Боливар» и пошел за своей машиной. Он жил тогда в той же квартире того же дома, что и теперь. В порту еще горели огни, там работали всю ночь. На плоскодонную баржу поставили металлическую вышку, и железный стержень бил с нее по дну Параны. Стук-стук-стук — удары отдавались, как бой ритуальных барабанов. А с другой баржи были спущены трубы, соединенные под водой с мотором; они высасывали гравий с речного дна и с лязгом и грохотом перебрасывали его по набережной на островок в полумиле отсюда. Губернатор, назначенный последним президентом после coup d'etat [государственный переворот (франц.)] этого года, задумал углубить дно бухты, чтобы порт мог принимать с берега Чако грузовые паромы более глубокой осадки и пассажирские суда покрупнее из столицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75