Многие композиторы ставили себя выше оркестрантов и в обществе не снисходили до разговора с ними. Я поел и мне полегчало, хотя я по-прежнему испытывал неловкость, ловя на себе злобный взгляд Сальери. Видимо, он так и не простил мне того случая.
Начался концерт, Моцарту всегда нравилась чистота моей игры; он хвалил меня за точность и за то, что я не увлекаюсь показным неаполитанским стилем «брависсимо», столь любимым Сальери. Стиль этот изобиловал взлетами и падениями и, по словам Моцарта, был рассчитан на то, чтобы ошеломить публику внешними эффектами, а не воздействовать на чувства.
Мы исполняли новое сочинение Моцарта, которое он посвятил жене, серенаду соль мажор, известную теперь под названием «Маленькая ночная серенада»; он дирижировал с вдохновением, и я понял, как дорога ему эта вещь.
Серенада поразила меня, пожалуй, никогда прежде я не слыхал такого мелодичного сочинения. Когда мы закончили, сверху раздался плач сына Моцарта, разбуженного музыкой. Отец принес мальчика из спальни, и все внимание гостей сосредоточилось на ребенке, а я поймал насмешливый взгляд Сальери.
Моцарта явно радовало внимание гостей к его сыну. И вдруг да Понте, которому, видно, наскучил маленький Карл Томас, затеял спор, несмотря на свое стремление сохранять добрые отношения со всяким известным композитором.
«Послушайте, Моцарт, – начал он, – маэстро Сальери утверждает, что писать оперу о Дон Жуане – глупая затея».
«Это не совсем так, я просто заметил, что сюжет не нов», – принялся оправдываться Сальери.
Молчаливый Гайдн, человек неприметной, но приятной наружности, чья дружба с Моцартом была общеизвестна, сказал:
«Я верю, что „Дон Жуан“ у Вольфганга получится и веселым и трагичным одновременно, и, как все его оперы, полным гармонии».
«Он может превзойти все сочиненное доныне», – прибавил да Понте.
Это не понравилось Сальери, и он заметил: «Но сам Дон Жуан личность безнравственная. Он развратник и убийца. Неудивительно, что оперу не ставят в Вене. Это сочли бы оскорблением императорской особы».
«Если опера пройдет с успехом в Праге, то ее поставят и в Вене», – ответил Моцарт.
«Если?… – Сальери сделал многозначительную паузу, а затем улыбнулся притворно-любезной улыбкой. – Вы щедрый хозяин, маэстро. Я в восторге от вашего обеда».
Меня удивило, что за столом Сальери не прикасался к блюду до тех пор, пока сам хозяин его не попробует. И все время следил за тем, каким кушаньям Моцарт отдает предпочтение. Я это хорошо запомнил.
Хотя оркестрантам должны были заплатить завтра, я задержался после ухода гостей. Констанца была недовольна, но Моцарт обрадовался. Он был сильно взволнован вечером и готов был бодрствовать всю ночь. Я спросил, не может ли он уделить мне минуту?
«И не одну, Эрнест», – ответил он, отводя меня в сторону.
Я смущенно молчал.
«Вам нужны деньги, не так ли?»
Я кивнул в ответ, и он с улыбкой протянул мне целую горсть монет. Отмахнувшись от благодарности, он переменил тему и пожелал узнать мое мнение о его новом сочинении.
«Серенада прекрасна и необычайно мелодична», – сказал я.
«Сомневаюсь, понравится ли она при дворе, но как приятно услышать одобрение настоящих музыкантов. Только им и можно доверять».
– Для меня это было большой похвалой, – сказал Мюллер.
– Он дал вам несколько гульденов? – спросил Джэсон.
– Он дал мне двадцать! И нечто большее, нежели деньги. Моцарт заметил, как я растроган. Констанца уже не раз звала его спать, и я догадался, что она не одобряет его чрезмерную щедрость, но он крикнул ей:
«Я скоро приду, Станци».
Он прошел в музыкальную комнату, вернулся с листом бумаги и сел за стол. Начертив нотные линейки он с поразительной быстротой набросал менуэт и протянул его мне со словами:
«Может, это хоть как-то возместит тот ущерб, который причинил вам Сальери, разбив вашу скрипку».
«Я не могу принять вашего подарка, господин капельмейстер», – ответил я.
«Отчего же? Отдайте его музыкальному издателю. С моей подписью за него можно выручить несколько гульденов». – Он подписал: «Вольфганг Амадеус Моцарт». – «Впрочем, – добавил он, – они и так не станут сомневаться в моем авторстве. Им знаком мой стиль, даже если они и не разбираются в качестве».
«Зачем вы пригласили Сальери? Он ваш недруг».
«Знаю. Но да Понте настоял, он хотел, чтобы мы подружились. Он считает, что это может пригодиться. По-моему, это напрасный труд. Вы доберетесь сами до дому?»
«Да, я чувствую себя лучше. Вы очень добры, господин капельмейстер».
«Расплатитесь с доктором и не волнуйтесь попусту».
«Я вам желаю того же, господин капельмейстер».
«А придется снова туго, приходите ко мне. Мне кажется, если Прага примет „Дон Жуана“, то в Вене ему тоже обеспечен успех».
«Несомненно!» – воскликнул я.
«Я предпочитаю не делать преждевременных выводов, пока не закончу работу. Постарайтесь заручиться услугами самого лучшего врача».
И он распрощался со мной.
– Сколько же вам заплатили за тот менуэт? – спросил Джэсон.
– Я не решился его продать.
– Он у вас сохранился?
– Он всегда при мне. – Мюллер бережно вынул ноты из кожаного портфеля и протянул их Джэсону.
Бумага пожелтела от времени, но хорошо сохранилась, и Джэсон не мог отвести взгляда от ясной и разборчивой подписи, словно сделанной только вчера.
– Разве мог я скрыть эту музыку от людей? Она такая выразительная и прекрасная. Я продал копии, но сохранил оригинал.
Джэсон пожелал сыграть менуэт, но Мюллер воспротивился.
– У нас есть дела поважнее. Вы сообщили Губеру, что собираетесь меня навестить?
– Нет.
– Правильно. Лучше не возбуждать подозрений полицейских чинов.
– Вам известно, кто лечил Моцарта накануне смерти?
– Меня тогда не было в Вене. Когда я вернулся, его уже не было в живых.
– А некоего Йозефа Дейнера вы знали?
– Хозяина таверны, друга Моцарта? Да. Он еще жив.
– Это я и пытаюсь выяснить, – ответил Джэсон. – Мне сказали, что Дейнер не отходил от Моцарта все последние дни.
– Я не видел Дейнера уже много лет, но, возможно, он и жив. В 1791 году, когда Моцарт обращался к нему за помощью, Дейнер был совсем молод.
– Вы знаете, где находится его таверна? Или, вернее, где она находилась?
– Нет. Но могу разузнать.
– Я даже не могу выяснить, где была последняя квартира Моцарта.
– Если не ошибаюсь, на Раухенштейнгассе. Здесь за углом. Пойдемте, я вам покажу.
Джэсон готов был немедленно последовать за Мюллером, но Дебору занимало другое.
– Вы сказали, что Моцарт спас вам жизнь. Каким образом? – спросила она старого музыканта.
– Когда Сальери разбил мою драгоценную скрипку, я увяз в долгах, в придачу заболел, и совсем было отчаялся. Если бы не Моцарт, я бы наложил на себя руки.
16. Последняя квартира Моцарта
Квартира на Раухенштейнгассе, где умер Моцарт, действительно находилась за углом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Начался концерт, Моцарту всегда нравилась чистота моей игры; он хвалил меня за точность и за то, что я не увлекаюсь показным неаполитанским стилем «брависсимо», столь любимым Сальери. Стиль этот изобиловал взлетами и падениями и, по словам Моцарта, был рассчитан на то, чтобы ошеломить публику внешними эффектами, а не воздействовать на чувства.
Мы исполняли новое сочинение Моцарта, которое он посвятил жене, серенаду соль мажор, известную теперь под названием «Маленькая ночная серенада»; он дирижировал с вдохновением, и я понял, как дорога ему эта вещь.
Серенада поразила меня, пожалуй, никогда прежде я не слыхал такого мелодичного сочинения. Когда мы закончили, сверху раздался плач сына Моцарта, разбуженного музыкой. Отец принес мальчика из спальни, и все внимание гостей сосредоточилось на ребенке, а я поймал насмешливый взгляд Сальери.
Моцарта явно радовало внимание гостей к его сыну. И вдруг да Понте, которому, видно, наскучил маленький Карл Томас, затеял спор, несмотря на свое стремление сохранять добрые отношения со всяким известным композитором.
«Послушайте, Моцарт, – начал он, – маэстро Сальери утверждает, что писать оперу о Дон Жуане – глупая затея».
«Это не совсем так, я просто заметил, что сюжет не нов», – принялся оправдываться Сальери.
Молчаливый Гайдн, человек неприметной, но приятной наружности, чья дружба с Моцартом была общеизвестна, сказал:
«Я верю, что „Дон Жуан“ у Вольфганга получится и веселым и трагичным одновременно, и, как все его оперы, полным гармонии».
«Он может превзойти все сочиненное доныне», – прибавил да Понте.
Это не понравилось Сальери, и он заметил: «Но сам Дон Жуан личность безнравственная. Он развратник и убийца. Неудивительно, что оперу не ставят в Вене. Это сочли бы оскорблением императорской особы».
«Если опера пройдет с успехом в Праге, то ее поставят и в Вене», – ответил Моцарт.
«Если?… – Сальери сделал многозначительную паузу, а затем улыбнулся притворно-любезной улыбкой. – Вы щедрый хозяин, маэстро. Я в восторге от вашего обеда».
Меня удивило, что за столом Сальери не прикасался к блюду до тех пор, пока сам хозяин его не попробует. И все время следил за тем, каким кушаньям Моцарт отдает предпочтение. Я это хорошо запомнил.
Хотя оркестрантам должны были заплатить завтра, я задержался после ухода гостей. Констанца была недовольна, но Моцарт обрадовался. Он был сильно взволнован вечером и готов был бодрствовать всю ночь. Я спросил, не может ли он уделить мне минуту?
«И не одну, Эрнест», – ответил он, отводя меня в сторону.
Я смущенно молчал.
«Вам нужны деньги, не так ли?»
Я кивнул в ответ, и он с улыбкой протянул мне целую горсть монет. Отмахнувшись от благодарности, он переменил тему и пожелал узнать мое мнение о его новом сочинении.
«Серенада прекрасна и необычайно мелодична», – сказал я.
«Сомневаюсь, понравится ли она при дворе, но как приятно услышать одобрение настоящих музыкантов. Только им и можно доверять».
– Для меня это было большой похвалой, – сказал Мюллер.
– Он дал вам несколько гульденов? – спросил Джэсон.
– Он дал мне двадцать! И нечто большее, нежели деньги. Моцарт заметил, как я растроган. Констанца уже не раз звала его спать, и я догадался, что она не одобряет его чрезмерную щедрость, но он крикнул ей:
«Я скоро приду, Станци».
Он прошел в музыкальную комнату, вернулся с листом бумаги и сел за стол. Начертив нотные линейки он с поразительной быстротой набросал менуэт и протянул его мне со словами:
«Может, это хоть как-то возместит тот ущерб, который причинил вам Сальери, разбив вашу скрипку».
«Я не могу принять вашего подарка, господин капельмейстер», – ответил я.
«Отчего же? Отдайте его музыкальному издателю. С моей подписью за него можно выручить несколько гульденов». – Он подписал: «Вольфганг Амадеус Моцарт». – «Впрочем, – добавил он, – они и так не станут сомневаться в моем авторстве. Им знаком мой стиль, даже если они и не разбираются в качестве».
«Зачем вы пригласили Сальери? Он ваш недруг».
«Знаю. Но да Понте настоял, он хотел, чтобы мы подружились. Он считает, что это может пригодиться. По-моему, это напрасный труд. Вы доберетесь сами до дому?»
«Да, я чувствую себя лучше. Вы очень добры, господин капельмейстер».
«Расплатитесь с доктором и не волнуйтесь попусту».
«Я вам желаю того же, господин капельмейстер».
«А придется снова туго, приходите ко мне. Мне кажется, если Прага примет „Дон Жуана“, то в Вене ему тоже обеспечен успех».
«Несомненно!» – воскликнул я.
«Я предпочитаю не делать преждевременных выводов, пока не закончу работу. Постарайтесь заручиться услугами самого лучшего врача».
И он распрощался со мной.
– Сколько же вам заплатили за тот менуэт? – спросил Джэсон.
– Я не решился его продать.
– Он у вас сохранился?
– Он всегда при мне. – Мюллер бережно вынул ноты из кожаного портфеля и протянул их Джэсону.
Бумага пожелтела от времени, но хорошо сохранилась, и Джэсон не мог отвести взгляда от ясной и разборчивой подписи, словно сделанной только вчера.
– Разве мог я скрыть эту музыку от людей? Она такая выразительная и прекрасная. Я продал копии, но сохранил оригинал.
Джэсон пожелал сыграть менуэт, но Мюллер воспротивился.
– У нас есть дела поважнее. Вы сообщили Губеру, что собираетесь меня навестить?
– Нет.
– Правильно. Лучше не возбуждать подозрений полицейских чинов.
– Вам известно, кто лечил Моцарта накануне смерти?
– Меня тогда не было в Вене. Когда я вернулся, его уже не было в живых.
– А некоего Йозефа Дейнера вы знали?
– Хозяина таверны, друга Моцарта? Да. Он еще жив.
– Это я и пытаюсь выяснить, – ответил Джэсон. – Мне сказали, что Дейнер не отходил от Моцарта все последние дни.
– Я не видел Дейнера уже много лет, но, возможно, он и жив. В 1791 году, когда Моцарт обращался к нему за помощью, Дейнер был совсем молод.
– Вы знаете, где находится его таверна? Или, вернее, где она находилась?
– Нет. Но могу разузнать.
– Я даже не могу выяснить, где была последняя квартира Моцарта.
– Если не ошибаюсь, на Раухенштейнгассе. Здесь за углом. Пойдемте, я вам покажу.
Джэсон готов был немедленно последовать за Мюллером, но Дебору занимало другое.
– Вы сказали, что Моцарт спас вам жизнь. Каким образом? – спросила она старого музыканта.
– Когда Сальери разбил мою драгоценную скрипку, я увяз в долгах, в придачу заболел, и совсем было отчаялся. Если бы не Моцарт, я бы наложил на себя руки.
16. Последняя квартира Моцарта
Квартира на Раухенштейнгассе, где умер Моцарт, действительно находилась за углом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107