— Да.
— Ты лишил его бороды.
— Мне казалось, что без бороды будет лучше.
— А разве не должен копиист копировать?
— Скульптор — не копиист.
— А ученик? Разве он не копиист?
— Нет. Ученик должен создавать нечто новое, исходя из старого.
— А откуда берется новое?
— Оттуда же, откуда берется все искусство. Из души художника.
Мальчику показалось, что в глазах Лоренцо что-то дрогнуло. Но прошла секунда, и взгляд их принял обычное выражение.
— Твой Фавн очень стар.
— Он и должен быть старым.
— В этом я не сомневаюсь. Но почему ты оставил у него в целости зубы — все до единого?
Микеланджело посмотрел на свою статую.
— Да, рот я ему сделал совсем по-иному. У вашего Фавна он не в порядке.
— Но ты, разумеется, знаешь, что у людей в таком возрасте что-нибудь всегда не в порядке?
— У людей — да. Но у фавнов? — И, не в силах сдержать себя, Микеланджело мальчишески улыбнулся. — Все считают, что фавны наполовину козлы. А у козлов выпадают зубы?
Лоренцо добродушно рассмеялся:
— Я этого не видал.
Когда Лоренцо ушел, Микеланджело принялся переделывать у Фавна рог. Наутро Лоренцо появился в Садах снова. Погода была в тот день теплая, и вместе с Лоренцо пришел в мастерскую и Бертольдо. Лоренцо направился прямо к верстаку Микеланджело.
— Твой Фавн, по-моему, постарел за одни сутки лет на двадцать.
— Скульптор — властитель над временем: в его силах прибавить лет своему герою или же убавить.
По-видимому, Лоренцо был доволен.
— Видишь, ты срезал ему верхний зуб. И еще два зуба на нижней челюсти с другой стороны.
— Для симметрии.
— Ты даже сделал гладкими десны в тех местах, где были зубы.
Глаза у Микеланджело прыгали.
— Ты проявил большую чуткость, переработав у Фавна весь рот. Другой бы выбил у него несколько зубов и на том кончил дело.
— Нет, тут все вытекало одно из другого.
Лоренцо молча посмотрел на Микеланджело, взгляд его глубоких карих глаз был мрачен.
— Я рад убедиться, что ты не варишь суп в корзине.
С этими словами Лоренцо повернулся и вышел. Микеланджело взглянул на Бертольдо: тот был бледен и даже чуть вздрагивал. Он не произнес ни слона и в ту же минуту тоже вышел из мастерской.
На следующее утро в Садах появился паж из дворца — на нем были разноцветные чулки и алый кафтан. Бертольдо крикнул:
— Микеланджело, тебя зовут во дворец. Сейчас же иди вместе с пажом.
— Вот и достукался! — заметил Баччио. — Попадет тебе, в другой раз мрамор красть не будешь.
Микеланджело посмотрел сначала на Бертольдо, потом на Граначчи. Выражение их лиц ничего ему не сказало. Он двинулся вслед за пажом; под старой стеной с зубцами они прошли в прилегающий ко дворцу сад, где Микеланджело поразили диковинно подстриженные самшитовые деревья — им была придана форма слонов, оленей, кораблей с поднятыми парусами. Он стоял как застывший перед фонтаном с бассейном из гранита, над которым возвышалась бронзовая Донателлова «Юдифь».
— Пожалуйста, синьор, — торопил Микеланджело паж. — Нельзя заставлять ждать Великолепного.
С огромным усилием мальчик оторвал взгляд от могучей поверженной фигуры Олоферна и от меча, занесенного над его шеей Юдифью. Паж провел Микеланджело по деревянному настилу около каретника, и скоро они уже поднимались по узенькой задней лестнице.
Лоренцо сидел за своим письменным столом в библиотеке — большой, загроможденной множеством полок комнате, где хранились книги, собирать которые начал еще его дед пятьдесят лет назад. Здесь было только два скульптурных изваяния: мраморные бюсты отца и дяди Лоренцо работы Мино да Фьезоле.
Микеланджело живо подбежал к бюсту Пьеро, отца Лоренцо; щеки у мальчика пылали.
— Как это чудесно отполировано — внутри камня будто горит тысяча свеч!
Лоренцо поднялся из-за стола и встал перед скульптурой рядом с Микеланджело.
— У Мино на это был особый талант: он умел придать мрамору трепет живого теплого тела.
— Волосы он обрабатывал полукруглой скарпелью. Но посмотрите, как бережно резец входил в мрамор!
Микеланджело пропел пальцами по волнистым волосам изваяния.
— И, однако, линии обозначены четко, — сказал Лоренцо. — Это называют «след железа»: инструмент сам собой делает круговое движение, воспроизводя рисунок волос.
— Камнерезы называют это «длинный ход», — заметил мальчик.
— У Мино была тонкая душа, — продолжал Лоренцо. — Техника у него отнюдь не подменяла чувство. Но этот бюст отца — первый мраморный портрет, который был изваян за всю историю Флоренции.
— Первый! Ну и смельчак же этот Мино!
Затем последовала секунда молчания, и вдруг лицо Микеланджело залилось пунцовой краской. Сгибаясь в пояснице, он неуклюже поклонился.
— Я забыл приветствовать вас, мессере. Меня взволновала скульптура, и я тут же начал трещать, как сорока.
Лоренцо приподнял руку.
— Я прощаю тебя. Сколько тебе лет, Микеланджело?
— Пятнадцать.
— Кто твой отец?
— Лодовико ди Лионардо Буонарроти Симони.
— Слыхал это имя.
Лоренцо открыл стол, достал из него пергаментную папку и вынул из нее, раскладывая на столе, десятка три рисунков. Микеланджело не верил своим глазам.
— Да ведь эти рисунки… мои.
— Именно так.
— Бертольдо мне сказал, что он уничтожил их.
Лоренцо слегка наклонился над столом, чтобы взглянуть в глаза мальчику.
— Мы ставили на твоем пути немало препятствий, Микеланджело. Бертольдо — тяжелый по натуре человек, он постоянно придирается и редко хвалит, еще реже что-либо обещает. Мы просто хотели убедиться… крепок ли ты в кости. Нам было ясно, что ты с талантом, но мы не знали, есть ли у тебя упорство. Бели бы ты покинул нас из-за того, что тебя обходили похвалой и не платили никаких денег…
В чудесной комнате, пропитанной запахом пергаментных свитков, кожаных переплетов и свежеотпечатанных страниц, наступила тишина. Микеланджело блуждал взглядом по стенам и полкам, видел надписи на дюжине языков, ничего не разбирая в них. С чувством отчаяния Он стиснул зубы, язык у него словно прирос к небу.
Лоренцо поднялся из-за стола и стал сбоку от мальчика.
— Микеланджело, у тебя есть задатки ваятеля. Мы с Бертольдо убеждены, что ты способен стать наследником Орканьи, Гиберти и Донателло.
Мальчик молчал.
— Я хотел бы, чтобы ты переехал к нам и жил в моем дворце. Как член семейства. Отныне тебе надо сосредоточиться только на скульптуре.
— Больше всего я люблю работать с мрамором.
Лоренцо усмехнулся:
— Никаких благодарностей, никакой радости по поводу переезда во дворец Медичи. Только и речи, что о твоей любви к мрамору.
— Разве не поэтому вы и пригласили меня?
— Разумеется. Можешь ли ты привести ко мне отца?
— Хоть завтра. Как я вас должен называть?
— Как тебе хочется.
— Только не Великолепный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285