Не успев подняться с постели после третьих петухов, он увидел, как панские слуги гнали по дороге девушку, одержимую дьяволом, из-за которой у коров пропадало молоко; потом лиса утащила поросенка, а под конец ему самому стало как-то не по себе, и с обеда начали у него слезиться глаза. Беда не заставила себя долго ждать. Брат Макарий в последнее время редко заходил в эти края, но для обоих корчмарей он был словно гроза или набег неприятеля, который, сея ужас и смятение, утихал лишь после того, как сваливался под винными бочками.
– Во славу господа нашего, – тянул дальше брат Макарий. – Что это вы, отец мой, так опешили, увидев меня? Разве я василиск прескверный или пес смердящий? Ведь я – слуга божий. In nomine patris, – истово перекрестился он, плутовски поводя глазами.
Бабий угодник медленно, неохотно перекрестился и со вздохом пропустил монаха в дверь. Они вошли в просторную комнату. Там уже царил полумрак, но еще можно было рассмотреть широкую печь в углу, возле которой были развешаны разделанные части свиной туши, прекрасные копченые боковинки, розовые окорока, толстые, как ветви столетнего дуба, копченые колбасы, кишки с фаршем, бараньи туши. У стены жилистые батраки перекатывали пузатые бочки, и к запаху различных блюд примешивался чудесный аромат вина, ожидавший поэта, который сумел бы выразить надлежащими стихами все неземные прелести этого благоухания.
Брат Макарий внимательно осмотрелся, потянул раз-другой носом, сморщившись при этом, как печеное яблоко, и, найдя, очевидно, все в идеальном порядке, успокоенный, развалился на скамье. Он еще не отдышался с дороги, но его голубые глазки уже сверкали веселыми искорками в предвкушении предстоящего отдыха. Он радостно фыркнул и потер руки.
Корчмарь стоял рядом, вертел головой, почесывал заросли, которыми природа щедро его оделила, и наконец выпалил:
– Урожай нынче плох, гостей по целым дням не видишь, в кошельке ветер свищет. Бедность, скажу я тебе, отче, бедность одолела, как жить дальше – ума не приложу.
Брат Макарий добродушно усмехнулся и пальцем поманил Матеуша.
– Подойди-ка, братец, поближе. То, что ты говоришь, для меня неново. Все кругом только и говорят что о твоих невзгодах, братец дорогой, и я слышал о твоих горестях. И поэтому не удивляйся, брат мой, если каждый, кто может, старательно обходит твой порог. Ведь и то сказать: чем же ты угостишь какого-нибудь видного шляхтича и его свиту? Вот они, не желая наносить ущерба твоей былой славе, и объезжают эту дорогу стороной, чтобы не позорить тебя лишний раз. Подойди же, сын мой, мне так тебя жаль, что и сказать не могу.
Лицо корчмаря скривилось, будто кто-то ударил его палкой по голове.
– Неужели это правда? – пробормотал он, с трудом двигая окостеневшим языком.
– Правда, сущая правда, брат мой. И в Кракове, и в слободе все только об этом и твердят. Вот я и пришел взглянуть на твое горе, помочь тебе советом: надо ведь помогать ближнему в беде. А за кусок хлеба и кружку пива я заплачу, чтобы не разорять тебя окончательно.
Квестарь вытащил из-за пазухи туго набитый кошелек и звякнул им о стол.
– Неужели это правда? – простонал корчмарь, уставившись на квестаря.
Брат Макарий сунул Матеушу под нос кошелек и тут же запрятал его поглубже за пазуху.
– Ой, правда, брат мой, сущая правда. Люди знают про твою беду и сочувствуют тебе, как пристало христианам.
– Да ведь… да ведь… я обманул тебя, отче, – выдавил из себя со стоном Матеуш, – есть у меня все, что твоей душеньке захочется.
– Не выкручивайся, брат. Ясновельможный пан Потоцкий поехал в Кшешовицы другой дорогой, чтобы твой двор подальше объехать, а пан Конопка свернул с большака и дал крюк, направляясь в Силезию, Ох, правда, сущая правда.
Матеуш упал на колени и ухватился за рясу квестаря.
– Спаси меня, отче, – закричал он, как на дыбе, – все против меня оборачивается!
Монах заговорил нежным, ангельским голоском:
– Брат мой, затем я и пришел сюда, чтобы спасти тебя. Вижу ведь, ты совсем до ручки дошел.
Корчмарь так горестно застонал, что сидевшая под лавкой на яйцах наседка с перепугу вскочила и заметалась по избе как шальная.
– Нет у тебя больше сочных, тающих во рту поросячьих бочков, лучшей закуски во всей Польше не сыщешь, – продолжал брат Макарий, сложив руки на огромном животе.
Корчмарь заскрежетал зубами так, что эхо прокатилось по комнате.
– Нет у тебя славных жирненьких курочек, искусно начиненных овощами, которые своим видом возбуждали еретические желания, нет их больше у тебя…
Матеуш схватился за голову и стал биться о дощатый пол. А брат Макарий, уставившись в висевшие у печи копчености, вычитывал свой акафист дальше:
– Нет и фаршированных поросяток, приправленных изюмом и заморскими кореньями…
– Хватит, хватит! – взвыл Матеуш. – Спасай меня, отче, только не такими речами.
Брат Макарий прикинулся чрезвычайно удивленным.
– Не такими речами? Ну, я еще и помолюсь за тебя, придет время.
Корчмарь вскочил, поцеловал руку квестарю и воскликнул:
– Врал я, преподобный отче, врал, как сивый мерин! Все у меня есть, – и он обвел рукой по избе. – Есть самые лучшие вина, есть крепкий и душистый липовый мед, что помнит еще моего деда, есть и пиво из самого лучшего хмеля. А закусить – все, что душа пожелает. Ешь, отче, и пей, не побрезгуй угощеньем. Что захочешь, то и кушай, ничего я с тебя не возьму.
– Вот и чудо свершилось, – захлопал в ладоши брат Макарий.
Матеуш молитвенно сложил руки.
– Только, отче преподобный, расскажи всем и каждому, что у меня всего вволю и что я могу принять кого угодно, хоть самого милостивого короля.
– Светлейший король воюет в Лифляндии, так что на его аппетит ты не очень рассчитывай.
– Поговори с другими достойными панами. Я всем сумею угодить.
– Не знаю, смогу ли я убедить их, – вздохнул квестарь.
– Отче преподобный, – рыдал Матеуш, – ты можешь даже дьявола изгнать из человека, как только что выгнал из меня, так уж постарайся восстановить, доброе имя честного человека.
– Но так о тебе думают, брат мой, многие люди, – издевался брат Макарий.
– Ничего, ты расскажи всем, что видел своими глазами.
– О боже, глаза так ошибаются, – вновь вздохнул квестарь.
– Зато брюхо не ошибется! – весело добавил Матеуш, обрадованный благоприятным оборотом дела.
– Да, – согласился и брат Макарий, – вот это верно: брюхо не ошибется.
– Войтек! – крикнул Матеуш. – Иди сюда, чертово отродье, да поживее!
Из-за печи появился дюжий парень, грязный и оборванный, с соломой в волосах, словно его на гумне молотили.
– Войтек, скотина ты несчастная, прислужи святому отцу!
И тут же: на столе – появились кубки и жбаны, а в очаге громко затрещали дрова.
Квестарь с Матеушем хлебнули меду, и сразу же приятное тепло разлилось у них по всему телу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
– Во славу господа нашего, – тянул дальше брат Макарий. – Что это вы, отец мой, так опешили, увидев меня? Разве я василиск прескверный или пес смердящий? Ведь я – слуга божий. In nomine patris, – истово перекрестился он, плутовски поводя глазами.
Бабий угодник медленно, неохотно перекрестился и со вздохом пропустил монаха в дверь. Они вошли в просторную комнату. Там уже царил полумрак, но еще можно было рассмотреть широкую печь в углу, возле которой были развешаны разделанные части свиной туши, прекрасные копченые боковинки, розовые окорока, толстые, как ветви столетнего дуба, копченые колбасы, кишки с фаршем, бараньи туши. У стены жилистые батраки перекатывали пузатые бочки, и к запаху различных блюд примешивался чудесный аромат вина, ожидавший поэта, который сумел бы выразить надлежащими стихами все неземные прелести этого благоухания.
Брат Макарий внимательно осмотрелся, потянул раз-другой носом, сморщившись при этом, как печеное яблоко, и, найдя, очевидно, все в идеальном порядке, успокоенный, развалился на скамье. Он еще не отдышался с дороги, но его голубые глазки уже сверкали веселыми искорками в предвкушении предстоящего отдыха. Он радостно фыркнул и потер руки.
Корчмарь стоял рядом, вертел головой, почесывал заросли, которыми природа щедро его оделила, и наконец выпалил:
– Урожай нынче плох, гостей по целым дням не видишь, в кошельке ветер свищет. Бедность, скажу я тебе, отче, бедность одолела, как жить дальше – ума не приложу.
Брат Макарий добродушно усмехнулся и пальцем поманил Матеуша.
– Подойди-ка, братец, поближе. То, что ты говоришь, для меня неново. Все кругом только и говорят что о твоих невзгодах, братец дорогой, и я слышал о твоих горестях. И поэтому не удивляйся, брат мой, если каждый, кто может, старательно обходит твой порог. Ведь и то сказать: чем же ты угостишь какого-нибудь видного шляхтича и его свиту? Вот они, не желая наносить ущерба твоей былой славе, и объезжают эту дорогу стороной, чтобы не позорить тебя лишний раз. Подойди же, сын мой, мне так тебя жаль, что и сказать не могу.
Лицо корчмаря скривилось, будто кто-то ударил его палкой по голове.
– Неужели это правда? – пробормотал он, с трудом двигая окостеневшим языком.
– Правда, сущая правда, брат мой. И в Кракове, и в слободе все только об этом и твердят. Вот я и пришел взглянуть на твое горе, помочь тебе советом: надо ведь помогать ближнему в беде. А за кусок хлеба и кружку пива я заплачу, чтобы не разорять тебя окончательно.
Квестарь вытащил из-за пазухи туго набитый кошелек и звякнул им о стол.
– Неужели это правда? – простонал корчмарь, уставившись на квестаря.
Брат Макарий сунул Матеушу под нос кошелек и тут же запрятал его поглубже за пазуху.
– Ой, правда, брат мой, сущая правда. Люди знают про твою беду и сочувствуют тебе, как пристало христианам.
– Да ведь… да ведь… я обманул тебя, отче, – выдавил из себя со стоном Матеуш, – есть у меня все, что твоей душеньке захочется.
– Не выкручивайся, брат. Ясновельможный пан Потоцкий поехал в Кшешовицы другой дорогой, чтобы твой двор подальше объехать, а пан Конопка свернул с большака и дал крюк, направляясь в Силезию, Ох, правда, сущая правда.
Матеуш упал на колени и ухватился за рясу квестаря.
– Спаси меня, отче, – закричал он, как на дыбе, – все против меня оборачивается!
Монах заговорил нежным, ангельским голоском:
– Брат мой, затем я и пришел сюда, чтобы спасти тебя. Вижу ведь, ты совсем до ручки дошел.
Корчмарь так горестно застонал, что сидевшая под лавкой на яйцах наседка с перепугу вскочила и заметалась по избе как шальная.
– Нет у тебя больше сочных, тающих во рту поросячьих бочков, лучшей закуски во всей Польше не сыщешь, – продолжал брат Макарий, сложив руки на огромном животе.
Корчмарь заскрежетал зубами так, что эхо прокатилось по комнате.
– Нет у тебя славных жирненьких курочек, искусно начиненных овощами, которые своим видом возбуждали еретические желания, нет их больше у тебя…
Матеуш схватился за голову и стал биться о дощатый пол. А брат Макарий, уставившись в висевшие у печи копчености, вычитывал свой акафист дальше:
– Нет и фаршированных поросяток, приправленных изюмом и заморскими кореньями…
– Хватит, хватит! – взвыл Матеуш. – Спасай меня, отче, только не такими речами.
Брат Макарий прикинулся чрезвычайно удивленным.
– Не такими речами? Ну, я еще и помолюсь за тебя, придет время.
Корчмарь вскочил, поцеловал руку квестарю и воскликнул:
– Врал я, преподобный отче, врал, как сивый мерин! Все у меня есть, – и он обвел рукой по избе. – Есть самые лучшие вина, есть крепкий и душистый липовый мед, что помнит еще моего деда, есть и пиво из самого лучшего хмеля. А закусить – все, что душа пожелает. Ешь, отче, и пей, не побрезгуй угощеньем. Что захочешь, то и кушай, ничего я с тебя не возьму.
– Вот и чудо свершилось, – захлопал в ладоши брат Макарий.
Матеуш молитвенно сложил руки.
– Только, отче преподобный, расскажи всем и каждому, что у меня всего вволю и что я могу принять кого угодно, хоть самого милостивого короля.
– Светлейший король воюет в Лифляндии, так что на его аппетит ты не очень рассчитывай.
– Поговори с другими достойными панами. Я всем сумею угодить.
– Не знаю, смогу ли я убедить их, – вздохнул квестарь.
– Отче преподобный, – рыдал Матеуш, – ты можешь даже дьявола изгнать из человека, как только что выгнал из меня, так уж постарайся восстановить, доброе имя честного человека.
– Но так о тебе думают, брат мой, многие люди, – издевался брат Макарий.
– Ничего, ты расскажи всем, что видел своими глазами.
– О боже, глаза так ошибаются, – вновь вздохнул квестарь.
– Зато брюхо не ошибется! – весело добавил Матеуш, обрадованный благоприятным оборотом дела.
– Да, – согласился и брат Макарий, – вот это верно: брюхо не ошибется.
– Войтек! – крикнул Матеуш. – Иди сюда, чертово отродье, да поживее!
Из-за печи появился дюжий парень, грязный и оборванный, с соломой в волосах, словно его на гумне молотили.
– Войтек, скотина ты несчастная, прислужи святому отцу!
И тут же: на столе – появились кубки и жбаны, а в очаге громко затрещали дрова.
Квестарь с Матеушем хлебнули меду, и сразу же приятное тепло разлилось у них по всему телу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71