Вот недобрая была женщина! Ох, и недобрая! Боже, неужели ты ей это простишь? Пятая – Зофья. Шестая – вновь Агнешка. Красивая, статная, великолепная женщина! А как она ходила! Как со слугами обращалась! Настоящая княгиня!
– Действительно, ладная история – шестерых жен пережить, – сказал квестарь. – Не каждый это сумеет. Знавал я одного, тот еще женихом так высох, что прежде чем ксендз благословил его, бедняга протянул ноги. Меня только удивляет, что ваша милость за седьмой молодкой тянется, словно какой-нибудь подсолнечник за солнцем.
– Тоска меня гложет смертная. Я люблю веселье и супружеские беседы. Пусть бы иногда и покрикивала, лишь бы пусто в доме не было.
– Если так, то пан Литера причинил тебе обиду смертную, за что обязательно попадет в ад. У меня к нему тоже дело есть, так что не избежать ему вечных мук. Я уж постараюсь об этой, но теперь обратим наши помыслы к пище. Мойше все приготовил и ждет.
Молодая еврейка подавала на стол. Пан Гемба, одолеваемый воспоминаниями, все еще продолжал грустить и кушал без всякого аппетита, схватил лишь баранью ножку и, меланхолически орудуя над ней, заглатывал внушительные куски мяса. Брат Макарий действовал более активно и пил по очереди за упокой души всех бывших жен шляхтича.
Эконом в беседу не вмешивался, но подвинулся поближе к столу и тоже занялся едой. Мойше стоял около стола, горестно причмокивал губами, качал головой и при каждом новом кувшине вина печально охал, словно отрывал его от своего сердца.
– Не хнычь ты тут, иудей, – рассердился на него квестарь, – ведь всякую охоту к еде отбиваешь, а это великий грех. Я только хотел тебе сказать, что кормишь ты не хуже Матеуша. Но теперь вижу, что ты никудышный хозяин.
– А разве я могу быть уверен в ваших кошельках?
– Ой, нехорошо, Мойше, – воскликнул брат Макарий, – нехорошо сомневаться в щедрости благородного шляхтича и отбивать аппетит у бедного квестаря.
Пан Гемба повернулся к корчмарю и схватил его за пышную бороду.
– Вот дам я тебе выволочку, как бог свят!
– Ой, пан, зачем вы обижаете? Разве я сказал что-нибудь? Ну, хорошо, хорошо. Ведь я знаю, что вы – пан богатый и кошелек у вас увесистый.
– Ну, так давай еще два кувшина вина, да поскорее!
– Что делать, дам. – Мойше вытащил из рук шляхтича украшение своего лица и убрался в угол.
– Тоскливо мне, почтенный поп. Ты должен придумать какое-нибудь remedium, иначе от меня одни кости останутся и придется мне отправляться в небесную обитель.
Брат Макарий ел так, что за ушами трещало, а речи пана Гембы пропускал мимо ушей и отвечал на них мычанием. Жирная подливка к баранине капала ему на рясу, но он не обращал внимания. Его монашеское одеяние уже давно лоснилось от множества таких пятен и было сильно засалено, это надежно защищало квестаря от дождя и сырости. Шляхтич между тем присматривался к эконому, который под его взглядом весь съежился, пытаясь спрятать лицо.
– Знаю я одну песенку, она тебе слух порадует, – сказал квестарь, уминая жаркое, – но ее не пристало петь вдовцу.
Пан Гемба недовольно поморщился и что-то пробормотал, не спуская глаз с эконома.
У меня была девчонка,
Тра-ля-ля, тра-ля-ля… –
запел квестарь, размахивая полуобгрызенной костью.
– А это кто? – вдруг спросил шляхтич, показывая пальцем на эконома, который, испугавшись, уронил кубок, залез под стол и долго искал его там.
– Да тут один человек хочет в монастырь вступить и ходит вместе со мной, чтобы совершенствоваться в разных добродетелях.
– Я его знаю, – заявил пан Гемба, – только не припомню, где видел.
– Он старый грешник, поэтому ты, пан Гемба, должен его знать, но не забивай этим себе голову – он не стоит твоего внимания. Давай лучше споем. Мотив запомнить легко.
У меня была девчонка,
Тра-ля-ля, тра-ля-ля!
Носик, как у поросенка,
Тра-ля-ля, тра ля-ля.
Шляхтич стал вторить, но голос у него был хриплый и песня не звучала.
Внезапно эконом, сгорбившись, рванулся к двери и скрылся в темноте. Квестарь бросился за ним. Пан Гемба в изумлении раскрыл рот, так и не допев «тра-ля-ля».
Брат Макарий сразу наткнулся на эконома, который бросился к нему и прилип словно репей. Впотьмах квестарь нащупал на шее эконома веревку.
– Отец мой, – испуганно лепетал эконом, – найди какой-нибудь сук покрепче и повесь меня, как раньше хотел.
Брат Макарий догрыз кость и спокойно ответил:
– Я же говорил, что ты балбес, почтенный пан эконом.
– Повесь меня, отче преподобный, – скулил эконом, – пожалей моих деток.
– Побойся бога, что тебе вдруг охота припала болтаться на ветке? А что будет с вином, которое ты мне обещал? Ты думаешь так легко отделаться от меня? Ах, подлец, тебе крепкого стало жаль! Нет, брат, не выйдет!
– Отец мой, получишь все, что я обещал, только вешай скорее.
– До сих пор не слыхивал, чтобы повешенный вино отдавал.
– Возьмешь из моей избы все, что пожелаешь.
– Среди монастырской братии дураков нет. Сначала давай вино, а уж потом я тебя повешу, ты этого заслужил. Да что это ты так перепугался, чего это ты заторопился на тот свет?
Эконом упал на колени и принялся целовать ноги квестаря.
– Отче преподобный, я пана Гембу увидел, а это хуже, чем черта рогатого встретить. Я лучше буду висеть на сухой ветке.
– А я тебе сказал, что не будешь.
– Тогда я сам повешусь, отец мой.
– Ах ты, дрянь этакая, дубина стоеросовая, язычник паскудный. Хочешь себя жизни лишить? Да разве ты дал себе жизнь, ослиный выродок? Вот если бы я тебя повесил – туда тебе и дорога, и как только придет охота, я это сделаю не мешкая. Теперь же возвращайся в корчму, я весь дрожу и могу до костей промерзнуть, а это плохо влияет на мочеиспускание.
– Смилуйся, отец мой, ради моих деток, повесь меня, иначе меня ждет страшная участь.
– Не повешу!
– Повесь!
– Что же плохого тебе сделал пан Гемба, что, увидев его, ты заспешил в петлю?
– Да он к моему пану в гости приезжал, вместе мед они попивали и всякие развлечения придумывали.
– Кто пьет мед и развлекается, тот не может быть дьяволом, поэтому твои опасения неосновательны. Я лично знал одного святого, который хлестал водку не хуже, чем шляхтич в осеннюю погоду, а богу все-таки угодил.
Эконом разревелся, как богомолка на паперти.
– Он расскажет моему пану, что я службу бросил и пана своего опозорил, дал себя бабам одолеть.
Брат Макарий засмеялся так громко, что собаки подскочили к ним и принялись обнюхивать.
– Этого ты не бойся, почтеннейший. Пан Гемба храбрый только на словах, сейчас я ему все растолкую, и пусть я не буду достоин носить монашеской одежды, если не сумею его убедить, что он, рассказывая про тебя, повредит лишь самому себе.
– Лучше повесь меня, святой отец.
– О святая Патриция! – закричал, рассердившись, квестарь. Он схватил эконома за шиворот, повернул к себе задом и дал ему такого пинка пониже спины, что тот влетел в корчму и врезался лбом в стену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
– Действительно, ладная история – шестерых жен пережить, – сказал квестарь. – Не каждый это сумеет. Знавал я одного, тот еще женихом так высох, что прежде чем ксендз благословил его, бедняга протянул ноги. Меня только удивляет, что ваша милость за седьмой молодкой тянется, словно какой-нибудь подсолнечник за солнцем.
– Тоска меня гложет смертная. Я люблю веселье и супружеские беседы. Пусть бы иногда и покрикивала, лишь бы пусто в доме не было.
– Если так, то пан Литера причинил тебе обиду смертную, за что обязательно попадет в ад. У меня к нему тоже дело есть, так что не избежать ему вечных мук. Я уж постараюсь об этой, но теперь обратим наши помыслы к пище. Мойше все приготовил и ждет.
Молодая еврейка подавала на стол. Пан Гемба, одолеваемый воспоминаниями, все еще продолжал грустить и кушал без всякого аппетита, схватил лишь баранью ножку и, меланхолически орудуя над ней, заглатывал внушительные куски мяса. Брат Макарий действовал более активно и пил по очереди за упокой души всех бывших жен шляхтича.
Эконом в беседу не вмешивался, но подвинулся поближе к столу и тоже занялся едой. Мойше стоял около стола, горестно причмокивал губами, качал головой и при каждом новом кувшине вина печально охал, словно отрывал его от своего сердца.
– Не хнычь ты тут, иудей, – рассердился на него квестарь, – ведь всякую охоту к еде отбиваешь, а это великий грех. Я только хотел тебе сказать, что кормишь ты не хуже Матеуша. Но теперь вижу, что ты никудышный хозяин.
– А разве я могу быть уверен в ваших кошельках?
– Ой, нехорошо, Мойше, – воскликнул брат Макарий, – нехорошо сомневаться в щедрости благородного шляхтича и отбивать аппетит у бедного квестаря.
Пан Гемба повернулся к корчмарю и схватил его за пышную бороду.
– Вот дам я тебе выволочку, как бог свят!
– Ой, пан, зачем вы обижаете? Разве я сказал что-нибудь? Ну, хорошо, хорошо. Ведь я знаю, что вы – пан богатый и кошелек у вас увесистый.
– Ну, так давай еще два кувшина вина, да поскорее!
– Что делать, дам. – Мойше вытащил из рук шляхтича украшение своего лица и убрался в угол.
– Тоскливо мне, почтенный поп. Ты должен придумать какое-нибудь remedium, иначе от меня одни кости останутся и придется мне отправляться в небесную обитель.
Брат Макарий ел так, что за ушами трещало, а речи пана Гембы пропускал мимо ушей и отвечал на них мычанием. Жирная подливка к баранине капала ему на рясу, но он не обращал внимания. Его монашеское одеяние уже давно лоснилось от множества таких пятен и было сильно засалено, это надежно защищало квестаря от дождя и сырости. Шляхтич между тем присматривался к эконому, который под его взглядом весь съежился, пытаясь спрятать лицо.
– Знаю я одну песенку, она тебе слух порадует, – сказал квестарь, уминая жаркое, – но ее не пристало петь вдовцу.
Пан Гемба недовольно поморщился и что-то пробормотал, не спуская глаз с эконома.
У меня была девчонка,
Тра-ля-ля, тра-ля-ля… –
запел квестарь, размахивая полуобгрызенной костью.
– А это кто? – вдруг спросил шляхтич, показывая пальцем на эконома, который, испугавшись, уронил кубок, залез под стол и долго искал его там.
– Да тут один человек хочет в монастырь вступить и ходит вместе со мной, чтобы совершенствоваться в разных добродетелях.
– Я его знаю, – заявил пан Гемба, – только не припомню, где видел.
– Он старый грешник, поэтому ты, пан Гемба, должен его знать, но не забивай этим себе голову – он не стоит твоего внимания. Давай лучше споем. Мотив запомнить легко.
У меня была девчонка,
Тра-ля-ля, тра-ля-ля!
Носик, как у поросенка,
Тра-ля-ля, тра ля-ля.
Шляхтич стал вторить, но голос у него был хриплый и песня не звучала.
Внезапно эконом, сгорбившись, рванулся к двери и скрылся в темноте. Квестарь бросился за ним. Пан Гемба в изумлении раскрыл рот, так и не допев «тра-ля-ля».
Брат Макарий сразу наткнулся на эконома, который бросился к нему и прилип словно репей. Впотьмах квестарь нащупал на шее эконома веревку.
– Отец мой, – испуганно лепетал эконом, – найди какой-нибудь сук покрепче и повесь меня, как раньше хотел.
Брат Макарий догрыз кость и спокойно ответил:
– Я же говорил, что ты балбес, почтенный пан эконом.
– Повесь меня, отче преподобный, – скулил эконом, – пожалей моих деток.
– Побойся бога, что тебе вдруг охота припала болтаться на ветке? А что будет с вином, которое ты мне обещал? Ты думаешь так легко отделаться от меня? Ах, подлец, тебе крепкого стало жаль! Нет, брат, не выйдет!
– Отец мой, получишь все, что я обещал, только вешай скорее.
– До сих пор не слыхивал, чтобы повешенный вино отдавал.
– Возьмешь из моей избы все, что пожелаешь.
– Среди монастырской братии дураков нет. Сначала давай вино, а уж потом я тебя повешу, ты этого заслужил. Да что это ты так перепугался, чего это ты заторопился на тот свет?
Эконом упал на колени и принялся целовать ноги квестаря.
– Отче преподобный, я пана Гембу увидел, а это хуже, чем черта рогатого встретить. Я лучше буду висеть на сухой ветке.
– А я тебе сказал, что не будешь.
– Тогда я сам повешусь, отец мой.
– Ах ты, дрянь этакая, дубина стоеросовая, язычник паскудный. Хочешь себя жизни лишить? Да разве ты дал себе жизнь, ослиный выродок? Вот если бы я тебя повесил – туда тебе и дорога, и как только придет охота, я это сделаю не мешкая. Теперь же возвращайся в корчму, я весь дрожу и могу до костей промерзнуть, а это плохо влияет на мочеиспускание.
– Смилуйся, отец мой, ради моих деток, повесь меня, иначе меня ждет страшная участь.
– Не повешу!
– Повесь!
– Что же плохого тебе сделал пан Гемба, что, увидев его, ты заспешил в петлю?
– Да он к моему пану в гости приезжал, вместе мед они попивали и всякие развлечения придумывали.
– Кто пьет мед и развлекается, тот не может быть дьяволом, поэтому твои опасения неосновательны. Я лично знал одного святого, который хлестал водку не хуже, чем шляхтич в осеннюю погоду, а богу все-таки угодил.
Эконом разревелся, как богомолка на паперти.
– Он расскажет моему пану, что я службу бросил и пана своего опозорил, дал себя бабам одолеть.
Брат Макарий засмеялся так громко, что собаки подскочили к ним и принялись обнюхивать.
– Этого ты не бойся, почтеннейший. Пан Гемба храбрый только на словах, сейчас я ему все растолкую, и пусть я не буду достоин носить монашеской одежды, если не сумею его убедить, что он, рассказывая про тебя, повредит лишь самому себе.
– Лучше повесь меня, святой отец.
– О святая Патриция! – закричал, рассердившись, квестарь. Он схватил эконома за шиворот, повернул к себе задом и дал ему такого пинка пониже спины, что тот влетел в корчму и врезался лбом в стену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71