Подписано:
Адольф Гитлер».
Это решение – начать наступление на западном фронте – вызвало жестокое столкновение между Гитлером и маршалом фон-Браухичем.
Победа над Полыней, эта блестящая 18-ти дневная кампания, не примирила Гитлера с его генералами. Или, лучше сказать, она не рассеяла предубеждения Гитлера против них.
Генерал Гудериан рассказал в Нюрнберге следующую историю:
«Вскоре после польской кампании фюрер обратился к офицерам Главного Штаба со следующим заявлением: „Я питаю полное доверие к генералам авиации: райхсмаршал Геринг – член партии и он отвечает мне за них. Я питаю доверие к адмиралам: старший адмирал Редер отвечает мне за них. Но у меня нет доверия к генералам армии“.
«Я почувствовал себя оскорбленным, – говорит Гудериан. – Вместе с маршалом фон-Манштейном, который разделял мои ощущения, я отправился к маршалу фон-Рунштедту и просил его, как старшего из генералов, обратиться к фюреру за разъяснением точного смысла его слов. Рунштедт уклонился от этого и его поведение произвело впечатление на Манштейна, который также отказался от этой идеи.
Я решил сам испросить аудиенции у фюрера. Он принял меня, выслушал спокойно и ответил мне, что я лично не должен чувствовать себя задетым его словами. Он имел в виду прежде всего главнокомандующего армией, маршала фон-Браухича.
Гитлер изложил мне причины своего нерасположения к Браухичу. Он включал его в категорию тех, кого он ненавидел – Бломберга, Фрича и Бека – ибо Браухич постоянно пытался давать ему неуместные советы и противился всем его замыслам».
Очередное столкновение Гитлера с Браухичем произошло по поводу стратегии в войне против Франции.
«Командование армии, – говорит Кайтель, – противилось наступлению на западном фронте».
«Я советовал Гитлеру, – подтверждает Браухич, – держаться на Западе оборонительной тактики и использовать зимний перерыв военных действий для попытки разрешить конфликт дипломатическим путем. Начиная с 1938 г., я обращал внимание на тот факт, что ни армия, ни народ не хотели войны.
Это миролюбивое настроение первого германского генерала, непосредственно после блестящей победы в Польше, нас поражает. Мы привыкли к иным речам этих затянутых пруссаков с моноклями. Но факт остается фактом.
На Нюрнбергском процессе Геринг, с обычной для него грубостью авантюриста, характеризовал начальников армии.
«Они были, – говорит он, – слишком боязливы, чтобы взять на себя риск войны. Они никогда не могли подавить в себе впечатления, оставленного в них поражением 1918 г. и трепетали перед французами. Если верить этим господам, то французы могли дойти до Берлина. Наш Главный Штаб, по сравнению с прошлыми, состоял сплошь из пацифистов».
Действительно, германские генералы не чувствовали себя в силах разбить Францию. Хотя они были и выше своих противников, но они не проделали той внутренней интеллектуальной революции, которой требовало создание и развитие новой стальной кавалерии – танков и новой летающей артиллерии – авиации. Они по-прежнему склонялись к тактике обороны и укреплений, с которой проиграли уже в 1918 году, не были уверены в новой, наспех созданной армии, которою командовали и, в сравнении с революционным стратегом, каким был Гитлер, они были боязливыми военачальниками.
«В октябре, – рассказывает генерал Гальдер, – Гитлер вызвал к себе ночью Браухича и меня. Он принял нас в салоне своей канцелярии и попросил изложить положение на западном фронте. Я начал с описания местности, но с первых же слов он прервал меня и резко с нами попрощался.
Это было только прелюдией к сцене, происшедшей 5 ноября между Гитлером и Браухичем.
Эта сцена происходила без свидетелей, но все, кто находился по близости кабинета фюрера, слышали рычание разъяренного зверя. «Когда Браухич появился, – говорит Гальдер, – он дрожал и был так потрясен, что не мог мне рассказать о том, что произошло. Он тотчас же ушел и только позднее я узнал от него некоторые детали. Браухич пытался добиться отсрочки наступления на западе. Гитлер закричал, вырвал у него бумаги, которые тот держал в руке, изорвал их на мелкие клочки и с ревом топтал их ногами. Потом отшвырнул маршала к двери своего кабинета».
«Сцена, – признался Браухич, – была безобразная. Гитлер вспылил, когда я ему заявил, что у меня нет достаточно артиллерии, чтобы овладеть французскими укреплениями. После этого он не хотел меня видеть целых шесть недель. Я предложил свою отставку, но он приказал мне сохранить мои функции».
В тот же день – 5 ноября – Гитлер назначил наступление против Франции на 12 ноября. «Это было, – говорит Гальдер, – вызовом. Приказ был отменен два дня спустя». Мы увидим, как и почему.
Гитлер решил дать предостережение высшему командованию армии, которое не верило в его гений. 23 ноября в полдень, он собрал в Канцелярии всех командующих армиями. Перед этими победителями Польши он предстал с лицом разъяренного тигра.
«Он облаял генералов, – рассказывает Гальдер, – я не могу иначе выразиться. Он упрекал нас в том, что мы являемся представителями того духа, который доказал свою неспособность в течении последней войны. Понятие о рыцарской чести, которое еще было живо в нас, не имело для него никакого значения. Мы, по его словам, дали доказательства этой ложной идеологии в течении польской кампании. Высшее командование, – продолжал он, – всегда противоречило ему во всех его начинаниях, закончившихся успешно: в Рейнской области, в Австрии, в Чехословакии, в Польше. Он, он один, создал новую армию, вопреки мнению высшего командования, и только ему одному Германия обязана победой над Польшей. Теперь находят новые доводы, чтобы помешать его планам наступления на Запад, но он не позволит сбить себя с пути и теперь собрал нас для того, чтобы преподать нам основные принципы ведения войны».
В протоколе этой речи (документ 789 P.S.) это вступление отсутствует, и все грубые и оскорбительные выражения Гитлера смягчены. И тем не менее это значительный документ. Я уже пользовался им, чтобы обрисовать фюрера. Но и политическая часть этого длинного, едкого монолога заслуживает внимания. Она позволяет предвидеть развитие дальнейших событий, в частности тех, которые касаются России.
«Россия, – сказал Гитлер, – в действительности не опасна. Она ослаблена многими факторами. Кроме того, у нас с ней заключен пакт; впрочем, пакт этот имеет силу лишь до тех пор, пока он выгоден русским. Россия имеет более далекие виды, чем только укрепление своего положения в Прибалтике. Она хочет проникнуть на Балканы и продвинуться к Персидскому Заливу. Это же является целью и нашей политики, но мы можем противостоять России лишь после того, как мы будем свободны на Западе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63