ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Над каждой винтовочной ячейкой была написана фамилия владельца. Кацуба читал фамилию и начинал осмотр. Лесаев стоял за его спиной и записывал все, что говорил Кацуба. И тихонько докладывал:
– А Никольский из первого звена вместе с Хрипуновым вчера в самоволку бегали. Там у какой-то девки, из местных, день рождения был...
– Так... – говорил Кацуба, заглядывая в ствол. – Юрьев... Порядок. Ставьте в пирамидку, Лесаев. Чеботарь... Ну-ка, что там у Чеботаря?
– Менджеридзе и Прохоренко кальсоны и нательные рубашки обменяли на урюк и сушеные дыни. Потом всю ночь жрали...
– У Чеботаря все хорошо... – говорил Кацуба. – Никольский...
– Никольский еще песню на вас сочинил, – сказал Лесаев, – на мотив «Челиты»...
– Пойте, – неожиданно приказал Кацуба.
– Ну что вы, товарищ старшина... Неудобно.
– Ничего.
– Да я всю не помню... Только половину одного куплета и припев.
– Давайте, Лесаев, не стесняйтесь. Страна должна знать своих героев. Сергеев. У Сергеева грязь в казеннике. Пишите. И пойте.
И оспой вся морда изрыта,
И сам он похож на бандита...
Айя-яай! Ну что за зануда!
Во всей авиации нету такой,
Как наш старшина Кацуба!..
Кацуба продолжал разглядывать винтовку.
– И ствол нечищеный, – сказал Кацуба. – Запишите, Лесаев: Сергееву три наряда вне очереди за небрежное содержание личного оружия. Поставьте на место винтовку.
– А что у Никольского? – осторожно спросил Лесаев.
– У Никольского – порядок. Стихи – не фонтан. Не Пушкин, прямо скажем. А что, Лесаев, действительно здорово заметна оспа на моей вывеске?
– Что вы, товарищ старшина! – лживо отвел глаза Лесаев. – Абсолютно не заметна!..
* * *
... Потом Кацуба сидел у себя в каптерке и внимательно разглядывал себя в зеркальце.
– Заметна, заметна, – сказал он своему отражению и увидел через окно эскадрилью, которая возвращалась из УЛО в казарму.
Кацуба встал и вышел.
– Прямо в казарму на построение, – сказал он старшине первого звена.
– Хоть учебники-то положить можно?! – заорал Никольский.
– Отдохнуть бы до обеда! – завопил Сергеев.
– Разговорчики! – рявкнул Кацуба. – Равняйсь... Смирно!
И когда в казарме наступила тишина, Кацуба негромко скомандовал:
– Вольно.
Строй обмяк, настороженно и ненавидяще глядя на Кацубу.
– Товарищи, – сказал Кацуба, – я не хочу, чтобы у вас создавалось неверное впечатление обо мне. Не хочу, чтобы вам казалось, будто я замечаю только плохие стороны и занимаюсь только тем, что наказываю вас. Это совсем не так. Я отлично вижу и ваши хорошие качества, вашу готовность помочь командованию. И вот вам пример: курсант Лесаев, два шага вперед!
Обмерший Лесаев вышел из строя.
– Кру-гом! – скомандовал Кацуба.
Лесаев повернулся лицом к строю. Никто ничего не понимал.
– Товарищ Лесаев – один из тех товарищей, кто мужественно, с полным сознанием ответственности и своего воинского долга, честно и прямо борется со всеми отклонениями от установленного порядка нашей жизни... Только благодаря товарищу Лесаеву мы располагаем подробной информацией о недостойном поведении некоторых наших товарищей...
Лесаев был близок к обмороку. Эскадрилья стояла не шелохнувшись. Ласково глядя на Лесаева и укоризненно на эскадрилью, Кацуба продолжал:
– Я не буду называть фамилии. Товарищи сами узнают себя и сделают соответствующие выводы. Но я надеюсь, что никто больше не захочет бегать после отбоя в самовольные отлучки, даже на день рождения к любимой девушке. Никто больше не станет менять казенное имущество в виде кальсон на урюк и сушеные дыни! А тем более жрать их ночью под одеялом!.. Я уже не говорю о сочинении разных песен про своих непосредственных начальников. Спасибо вам, товарищ Лесаев! – Кацуба посмотрел на часы: – До обеда у нас есть еще достаточно времени. И пока я буду в отделе вещевого снабжения выписывать вам же летное обмундирование, вы сможете обсудить свое недостойное поведение и правильно оценить мужественную деятельность таких замечательных товарищей, как курсант Лесаев. Разойтись!..
И Кацуба, тяжело ступая своими кривыми ногами в брезентовых сапожках, вышел из казармы...
* * *
Вечером Кацуба читал дневную рапортичку командиру эскадрильи капитану Хижняку:
– Списочный состав – сто четыре... В наряде – семнадцать. В отпуску – нет. На гауптвахте – нет. В санчасти – один.
– Кто?
– Курсант Лесаев.
– Что с ним?
– Какое-то осложнение после простуды... – небрежно сказал Кацуба. – Закружилась голова, говорит, упал в курилке, обо что-то стукнулся...
* * *
На КПП авиашколы стоял инвалид Иван Никанорович в новых сапогах и лаялся с дежурным курсантом:
– Ты человек или кто? Тебе чего сказано: вызови старшину первой эскадрильи Кацубу! А ты чего делаешь?
– Я уже вызвал.
– И где он?
– А я почем знаю?
– Вызывай еще раз!
– Мое дело петушиное – я прокукарекал, а там хоть не рассветай, – сказал дежурный. – Что мне, бежать за ним?
– Надо будет, и побежишь. И еще «уря» кричать будешь!
– А ну, давайте, гражданин, проходите отсюда...
Очень Иван Никанорович обиделся на «гражданина».
– Ах ты, салага мокрохвостая! Я тебе покажу «гражданина»! Я тебе счас устрою переход Суворова через Альпы!.. Ты меня вовек не забудешь! Нашел «гражданина»!
И в это время пришел на КПП Кацуба.
– Здорово, Иван Никанорыч. Чего базаришь?
– От, старшинка, чего делается?! Меня, фронтовика-калеку, «гражданином» обзывает! Мы ему уже не «товарищи»! Куды там! Они уже себя генералами мыслют...
– Да чего они привязались ко мне, товарищ старшина? – отчаянно завопил дежурный по КПП.
– Тихо, тихо, все в порядке, все смеются. – Кацуба взял под руку Ивана Никаноровича и отвел его подальше от КПП.
– Ну, как сапожки? В размер? – спросил Кацуба.
– Как на меня, старшинка! Как на меня... Наталья-фельдшарица принесла, ноги заставила помыть, портяночки мне простирнула и только тогда дала. Надевай, говорит, Иван Никанорыч, старшина Кацуба тебе вот чего, говорит, передал... А потом, говорит, старшину этого надо в гости пригласить. Так что приходи. Мы тебя ждать будем. А то они быстро сносятся. – Иван Никанорович показал на сапоги.
– Приду, – просто сказал Кацуба. – Уложу спать своих гавриков и приду...
* * *
Играл патефон. Трясущимся голоском пела Эдит Утесова.
Наталья посуду мыла, пьяненький Иван Никанорович рассказывал Кацубе про свою неудачную жизнь.
– Вся закавыка в том, что я без сознания был... Ежели б мне в тот момент сознание, я бы ни за что не дал бы их оттяпать! – Иван Никанорович помахал своими культями. – Это что за мода такая – чуть что, ампутация! Ты вылечи! Ты же доктор на это!..
Кацуба молчал, курил. Наталья оскорбилась за медицину, грохнула сковородочку о рукомойник. Иван Никанорович понял.
– Ты, Наталья, свою обиду не показывай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15