Утром, после завтрака с мамой, вылетел, к обеду уже вернулся домой. Мама очень не любит, когда Алик опаздывает к обеду…
А доллары «на дороге не валяются», как сказал этот здоровый русский шоферюга из Питера.
Вот его почему-то Алику жалко… То ли потому, что он с котом ездит, то ли ещё почему. Но жалость для Алика – непозволительная роскошь, и он тут же отметает от себя это непривычное для него ощущение.
Всё-таки есть достаточно серьёзная опасность, что Алика могут вычислить. Особенно если это дело не спустят на тормозах и за расследование возьмётся КРИПО – криминальная полиция. Там ребятишки сидят серьёзные…
Нуда Бог не выдаст, свинья не съест. Овчинка стоила выделки – тут надо быть справедливым. Русские пареньки-исполнители, или, как их теперь стало модным называть – «киллеры», всего за три тысячи баксов из России аж в Америку летают. Плюс, конечно, оплаченная дорога туда и обратно. И какие-то жалкие суточные…
Алик же за дело с кокаином и этими двумя жлобами-водителями только аванс получил пятьдесят тысяч! Не долларов, а немецких марок, но тоже не слабо. Особенно если учесть, что завтра при расчёте он получит ещё столько же.
Многих слов в мыслях Алика я не понял.
Но я понял главное – как бы Алик ни старался казаться спокойным и весёлым малым с пистолетом в руках, он был взвинчен до предела! И поэтому невероятно опасен.
А во-вторых, что бы Алик в эти минуты ни болтал Лысому и моему Водиле о «дальнейшем сотрудничестве», он уже бесповоротно приговорил их к смерти. Прямо здесь, в десяти километрах от Мюнхена. В этой слабоосвешенной придорожной «Зоне отдыха»…
Пока же Алик весело подбадривал Водилу и Лысого, которые кряхтя впихивали в Аликову «тойоту» ту самую кокаиновую пачку «фанеры» в продранном мной полиэтилене…
Наконец всё было закончено – пачка удобно расположилась за задними сиденьями. Водила и Лысый вылезли из микроавтобуса, и Лысый аккуратно прикрыл задние двери «тойоты».
Повернулся к Алику и гордо, как человек, хорошо выполнивший порученную ему работу, улыбнулся и сказал:
– Порядок, Алик!
Вот тут-то и раздался первый выстрел. Он оказался совсем не страшным. Мне вообще почудилось, что кто то рядом присвистнул и сломал небольшую сухую ветку.
Но у Лысого тут же остановились глаза, удивлённо открылся рот, а над правой бровью внезапно возникла тёмно-красная точка величиной с пижамную пуговицу.
Дальнейшее происходило словно во сне. Плавно и почти беззвучно…
С присвистом «сломалась ещё одна сухая ветка», и из шеи уже мёртвого Лысого пульсирующими толчками стала выплёскиваться тёмная густая кровь, а сам он начал падать лицом вниз прямо на асфальтовую дорожку «Зоны отдыха»….
Что-то яростно и бешено крича, безуспешно пытаясь выдрать из-под куртки своё «оружие» – метровый кусок электрического кабеля, мой Водила бросился вперёд на Алика!
Раздался третий выстрел – уже по Водиле… Но мой прыжок на Алика опередил этот выстрел на сотую долю секунды, и поэтому, слава Богу, выстрел оказался не совсем точным.
Я летел с крыши нашего фургона в физиономию Алика, выставив вперёд все свои четыре лапы. Я почувствовал, как когти моих передних лап вошли в кожу его головы и, разрывая её, проскользили по лобной кости, вспарывая правый висок и переносицу Алика. И намертво вонзились у него под глазами. В адской ненависти я запустил когти как можно глубже, передними лапами повис на лице Алика, а задними изо всех сил ударил его по горлу! Один раз, второй, третий!!!
Я слышал его дикий крик, ощущал вкус и запах его крови, рядом со мной палил его пистолет, а я бил, бил, бил задними ногами, разрывая ему подбородок, рот, шею!..
Он пытался сорвать меня со своего лица, задушить, но я совершенно не чувствовал боли и даже сумел прокусить ему в нескольких местах руку…
Когда же ему всё-таки удалось оторвать меня от себя и отбросить в сторону, я прыгнул на него снова. И снова в тот же момент, когда он, залитый кровью, с исполосованным лицом и разорванным горлом, сумел ещё раз выстрелить в моего Водилу. И Водила упал…
Алик снова отшвырнул меня, дважды по мне выстрелил, но глаза его были залиты кровью, он надрывно кашлял, выхаркивал чёрно-красные сгустки и поэтому, как говорил Щура Плоткин, «чтоб попасть в меня – не могло быть и речи».
Вообще-то теперь, задним числом, я отчётливо понимаю, что этот худенький, похожий на старшеклассника-отличника со славным комсомольским послужным списком, полуэстонский-полуеврейский паренёк был человеком несомненно мужественным…
Я хорошо помню, как он деловито вытер рукавом текущую на глаза кровь, двумя руками сжал рукоять большого автоматического пистолета и навёл его в поднимающегося и тоже залитого кровью Водилу.
С третьим прыжком я опоздал… Опоздал ровно настолько же, насколько опередил первый выстрел Алика в моего Водилу!
Но… О счастье!.. Пистолет Алика всего лишь звонко щёлкнул – выстрела не последовало!.. Наверное, что то там в пистолете кончилось, и он просто перестал стрелять. А может быть, Господь Бог наконец увидел сверху творящуюся внизу несправедливость…
Алик отбросил меня в сторону, зашвырнул в кусты пистолет и, кашляя кровью, рванулся к своей «тойоте». Его шатало из стороны в сторону, он плохо держался на ногах и почти ничего не видел, но всё-таки сумел сесть за руль, завёл мотор и с места бросил свою машину прямо на встающего с земли Водилу…
В паническом ужасе я съёжился до размеров месячного Котёнка!
Но в эту секунду Водила неожиданно кинулся плашмя на асфальт, крутанулся с боку на бок и мгновенно оказался под собственным грузовиком.
Раздался жуткий удар – «тойота» с ходу врезалась в могучую раму нашего сорокатонного фургона (все автотехнические подробности у меня, конечно же, от Водилы…), и отвратительный звук разрывающегося металла украсился нежным аккомпанементом звонко рассыпающихся вдребезги разбитых стёкол микроавтобуса Алика.
Искорёженная «тойота» взревела двигателем, со скрежетом выдралась из нашего грузовика задним ходом, а потом рванула вперёд – к выезду на автобан.
Я бросился к своему Водиле.
Скрючившись, поджав колени к самому подбородку и держась руками за живот, Водила лежал на боку под фургоном и тяжело дышал, зажмурив глаза.
Первым выстрелом у него было всего лишь разорвано ухо, а не прострелена голова, как у Лысого, и теперь оттуда обильно текла кровь на лицо, шею, затекала за воротник рубахи… Я стал быстро зализывать ему эту рану, а он открыл глаза и сказал мне негромко:
– Не старайся, Кыся… Там – ерунда. У меня в животе пуля.
Он приподнялся на четвереньки и, как младенец, ещё не умеющий ходить, на карачках выполз из-под фургона, зажимая живот одной рукой… Увидел белую спину и огни уходящей «тойоты» и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161