А большие возможности – это всегда…
– Большие деньги! – закончил Манфреди.
Тэк-с… Мало было мне уголовщины с наркотиками, со стрельбой и трупами, не говоря уже о незаконном, безвизовом пересечении границы, так теперь меня хотят втянуть ещё и в политические разборки! Вот тут у меня от удивления и неожиданности просто отвалилась челюсть…
– Осторожней, Руджеро! – тревожно крикнул Шрёдер. – Смотри, какие у него клыки!.. Это же саблезубый тигр, а не Кот… Ты только посмотри на его клыки.
Руджеро Манфреди плотно закрыл за мной дверцу просторной клетки и молитвенно простонал:
– Я не могу смотреть на его клыки, когда я вижу его яйца!.. Яйца производителя! Могучего и неутомимого сексуала!.. Может быть, не продавать его, оставить себе и начать потом торговать его котятами?
– Слишком рискованно. Даже при таких роскошных данных он может оказаться импотентом. Мало ли мы знаем примеров… – усмехнулся Шрёдер и поднял клетку со мной. – О Боже… Какой тяжёлый, швайне хунд!
У немцев «швайне хунд», то есть «свинячья Собака», считается жутким ругательством. Это мне ещё Коты-киевляне говорили.
– Что ты хочешь этим сказать? – недобро спросил Манфреди.
– То, что Кот тяжёлый.
– Нет, когда ты говорил про импотентов с роскошными данными?
– Я имел в виду Кота!
– А ещё?!
– А ещё, что он тяжёлый, чёрт бы тебя побрал!.. А тяжёлый он потому, что в два раза больше любого нашего кота! Достаточно?!
– То-то же! – уже спокойно сказал Манфреди. – У нас в Италии за такие шутки стреляют.
– Ну всё, всё! – примирительно проговорил Шрёдер и накинул на клетку клетчатый платок, чтобы меня не было видно. – Идём…
И я почувствовал, что мы куда-то пошли. Сквозь клетчатый платок не было видно ни черта, и мне ничего не оставалось делать, как улечься на бок и слушать Шрёдера и Манфреди. То ли от количества сожранной форели, то ли от необъяснимого предвидения, но я не испытывал ни малейшего волнения, ни испуга, ничего такого, что могло бы меня вывести из равновесия. Кажется, что я даже был немножко рад тому, что со мной случилось…
– Да, конечно, Кот роскошный! И вес, и размеры… – восхищённо проговорил Манфреди таким тоном, будто мой большой вес и мои нестандартные размеры – дело его рук и предмет его личной гордости.
– И тем не менее, чтобы сделать из него настоящего ДИКОГО РУССКОГО КОТА – ГРОЗУ СИБИРСКОЙ ТАЙГИ, нам придётся над ним ещё немало поработать, – кряхтя, сказал Шрёдер. – Кстати, неплохое название для новой породы – «Гроза Сибири»…
– Отличное название! – подхватил Манфреди. – Точно! Из него нужно делать подлинного ВАЛЬДВИЛЬД-КАТЦЕ!..
Это у них так по-немецки называется дикий лесной Кот. Я об этом узнал ещё от вице-консульской Нюси. В секунды восторженного оргазма она кричала мне: «Ты – мой Бог! Ты – Вальдвильдкатце!!! Я умираю!..»
Правда, потом я случайно узнал, что в эти мгновения Нюся кричит такое любому Коту, которому она была не в силах отказать… Но это отнюдь не умаляло её достоинств, а лишь делало её ещё более привлекательной. С Нюсей даже самый плюгавый Кот чувствовал себя половым гигантом!
Тэк-с… Значит, они хотят из меня сделать, во-первых, «настоящего русского», а во-вторых, к тому же – «дикого»… Забавно! Интересно, как они представляют себе «настоящего дикого русского Кота»? С рогом на лбу и с серпом и молотом на груди? Или ещё как-нибудь позатейливее? Ну, прохиндеи…
И тут, слышу, Шрёдер спрашивает у Манфреди:
– У тебя сохранились координаты того старика, который делал нам документы на «русскую гончую»?
– Конечно. Я только не уверен – сохранился ли сам старик.
– А что с ним могло случиться?
– Эрих, просчитай ситуацию хотя бы на ход вперёд! Если этот старик в сорок пятом году в Потсдаме убежал из Красной Армии в чине старшего лейтенанта, то сколько ему может быть сейчас лет?
– Семьдесят пять… Восемьдесят.
– Согласись, что это превосходный возраст для тихого перехода в другой мир. Мы уже год о нём ничего не слышали. Вариант номер два: старик жив и здоров, но сидит в тюрьме. Может быть?
– С чего бы это? – удивился Шрёдер.
– Да, правда! – развеселился Манфреди. – С чего бы это?! Старик всего пятьдесят лет занимался мошенничеством и только лишь шесть раз сидел во всех тюрьмах Европы! За что бы это его сажать в седьмой раз?!
– Верно… – задумчиво согласился Шрёдер. – А какие он тогда сделал документы на русскую гончую! Экстра-класс!.. Жаль, что она сдохла по Дороге в Лос-Анджелес у этого американского актёра… Ты не помнишь, как его звали?
– Нет, Эрих. Я помню только то, что её смерть – на твоей совести. Это ты всё время орал, что у русской гончей должен быть втянутый живот, и колол ей витамины вместо того, чтобы дать кастрюлю нормального супа. А этот голливудский дурачок даже понятия не имел, какой живот бывает у настоящей русской гончей!..
Тут я почувствовал, что мы остановились, и Шрёдер опустил мою клетку на землю. А потом я услышал такие обиженные интонации в его голосе, что чуть было не стал его жалеть…
– Руджеро, Руджеро!.. – простонал Шрёдер. – Ты просто сукин сын после этого! Будто ты не знаешь, что когда начинаешь формировать «русскую гончую» из обыкновенной длинной и тощей дворняги с вытянутой мордой и таким чудовищным врождённым пороком позвоночника, что её спина становится круглой, как у настоящей «русской гончей», – так можно ожидать чего угодно! Я лично думаю, что она скончалась от радостного удивления, когда узнала, что отныне будет жить не в мюнхенском Бергам-Лайме, а в лос-анджелесском Беверли-Хиллз…
– Господи! Какое счастье, что мы завязали с собаками и перешли только на кошек! – воскликнул Манфреди, и я услышал, как он стал открывать автомобиль. – Насколько они экономичнее собак, насколько тише, насколько удобнее в транспортировке…
Я почувствовал, как Шрёдер наклонился к клетке и снял с неё тряпку. Холодное жёлтое солнце ударило меня по глазам. От неожиданности и пережора я икнул и увидел, что автомобиль Шрёдера и Манфреди (куда там этой сволочи Пилипенко и придурку Ваське с их обосранным «Москвичом»!) стоит в узенькой прелестной улочке, совсем рядом с совершенно незнакомым мне входом в Английский парк. Я знал, что парк очень большой, но даже и не подозревал – насколько он велик. Я был свято убеждён, что за это время мы дошли до другого конца города.
– Тем более что цены на собак сейчас во всём мире падают, а на котов и кошек – растут, – заметил практичный Шрёдер.
– По тем же причинам. По чисто экономическим соображениям, – сказал Манфреди и поднял мою клетку, чтобы поставить её в автомобиль. – О, чёрт его побери!!! Какой он действительно тяжёлый! Кошмар. Бедные кошки!.. Так повезём, или пусть поспит?
– Пусть на всякий случай поспит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
– Большие деньги! – закончил Манфреди.
Тэк-с… Мало было мне уголовщины с наркотиками, со стрельбой и трупами, не говоря уже о незаконном, безвизовом пересечении границы, так теперь меня хотят втянуть ещё и в политические разборки! Вот тут у меня от удивления и неожиданности просто отвалилась челюсть…
– Осторожней, Руджеро! – тревожно крикнул Шрёдер. – Смотри, какие у него клыки!.. Это же саблезубый тигр, а не Кот… Ты только посмотри на его клыки.
Руджеро Манфреди плотно закрыл за мной дверцу просторной клетки и молитвенно простонал:
– Я не могу смотреть на его клыки, когда я вижу его яйца!.. Яйца производителя! Могучего и неутомимого сексуала!.. Может быть, не продавать его, оставить себе и начать потом торговать его котятами?
– Слишком рискованно. Даже при таких роскошных данных он может оказаться импотентом. Мало ли мы знаем примеров… – усмехнулся Шрёдер и поднял клетку со мной. – О Боже… Какой тяжёлый, швайне хунд!
У немцев «швайне хунд», то есть «свинячья Собака», считается жутким ругательством. Это мне ещё Коты-киевляне говорили.
– Что ты хочешь этим сказать? – недобро спросил Манфреди.
– То, что Кот тяжёлый.
– Нет, когда ты говорил про импотентов с роскошными данными?
– Я имел в виду Кота!
– А ещё?!
– А ещё, что он тяжёлый, чёрт бы тебя побрал!.. А тяжёлый он потому, что в два раза больше любого нашего кота! Достаточно?!
– То-то же! – уже спокойно сказал Манфреди. – У нас в Италии за такие шутки стреляют.
– Ну всё, всё! – примирительно проговорил Шрёдер и накинул на клетку клетчатый платок, чтобы меня не было видно. – Идём…
И я почувствовал, что мы куда-то пошли. Сквозь клетчатый платок не было видно ни черта, и мне ничего не оставалось делать, как улечься на бок и слушать Шрёдера и Манфреди. То ли от количества сожранной форели, то ли от необъяснимого предвидения, но я не испытывал ни малейшего волнения, ни испуга, ничего такого, что могло бы меня вывести из равновесия. Кажется, что я даже был немножко рад тому, что со мной случилось…
– Да, конечно, Кот роскошный! И вес, и размеры… – восхищённо проговорил Манфреди таким тоном, будто мой большой вес и мои нестандартные размеры – дело его рук и предмет его личной гордости.
– И тем не менее, чтобы сделать из него настоящего ДИКОГО РУССКОГО КОТА – ГРОЗУ СИБИРСКОЙ ТАЙГИ, нам придётся над ним ещё немало поработать, – кряхтя, сказал Шрёдер. – Кстати, неплохое название для новой породы – «Гроза Сибири»…
– Отличное название! – подхватил Манфреди. – Точно! Из него нужно делать подлинного ВАЛЬДВИЛЬД-КАТЦЕ!..
Это у них так по-немецки называется дикий лесной Кот. Я об этом узнал ещё от вице-консульской Нюси. В секунды восторженного оргазма она кричала мне: «Ты – мой Бог! Ты – Вальдвильдкатце!!! Я умираю!..»
Правда, потом я случайно узнал, что в эти мгновения Нюся кричит такое любому Коту, которому она была не в силах отказать… Но это отнюдь не умаляло её достоинств, а лишь делало её ещё более привлекательной. С Нюсей даже самый плюгавый Кот чувствовал себя половым гигантом!
Тэк-с… Значит, они хотят из меня сделать, во-первых, «настоящего русского», а во-вторых, к тому же – «дикого»… Забавно! Интересно, как они представляют себе «настоящего дикого русского Кота»? С рогом на лбу и с серпом и молотом на груди? Или ещё как-нибудь позатейливее? Ну, прохиндеи…
И тут, слышу, Шрёдер спрашивает у Манфреди:
– У тебя сохранились координаты того старика, который делал нам документы на «русскую гончую»?
– Конечно. Я только не уверен – сохранился ли сам старик.
– А что с ним могло случиться?
– Эрих, просчитай ситуацию хотя бы на ход вперёд! Если этот старик в сорок пятом году в Потсдаме убежал из Красной Армии в чине старшего лейтенанта, то сколько ему может быть сейчас лет?
– Семьдесят пять… Восемьдесят.
– Согласись, что это превосходный возраст для тихого перехода в другой мир. Мы уже год о нём ничего не слышали. Вариант номер два: старик жив и здоров, но сидит в тюрьме. Может быть?
– С чего бы это? – удивился Шрёдер.
– Да, правда! – развеселился Манфреди. – С чего бы это?! Старик всего пятьдесят лет занимался мошенничеством и только лишь шесть раз сидел во всех тюрьмах Европы! За что бы это его сажать в седьмой раз?!
– Верно… – задумчиво согласился Шрёдер. – А какие он тогда сделал документы на русскую гончую! Экстра-класс!.. Жаль, что она сдохла по Дороге в Лос-Анджелес у этого американского актёра… Ты не помнишь, как его звали?
– Нет, Эрих. Я помню только то, что её смерть – на твоей совести. Это ты всё время орал, что у русской гончей должен быть втянутый живот, и колол ей витамины вместо того, чтобы дать кастрюлю нормального супа. А этот голливудский дурачок даже понятия не имел, какой живот бывает у настоящей русской гончей!..
Тут я почувствовал, что мы остановились, и Шрёдер опустил мою клетку на землю. А потом я услышал такие обиженные интонации в его голосе, что чуть было не стал его жалеть…
– Руджеро, Руджеро!.. – простонал Шрёдер. – Ты просто сукин сын после этого! Будто ты не знаешь, что когда начинаешь формировать «русскую гончую» из обыкновенной длинной и тощей дворняги с вытянутой мордой и таким чудовищным врождённым пороком позвоночника, что её спина становится круглой, как у настоящей «русской гончей», – так можно ожидать чего угодно! Я лично думаю, что она скончалась от радостного удивления, когда узнала, что отныне будет жить не в мюнхенском Бергам-Лайме, а в лос-анджелесском Беверли-Хиллз…
– Господи! Какое счастье, что мы завязали с собаками и перешли только на кошек! – воскликнул Манфреди, и я услышал, как он стал открывать автомобиль. – Насколько они экономичнее собак, насколько тише, насколько удобнее в транспортировке…
Я почувствовал, как Шрёдер наклонился к клетке и снял с неё тряпку. Холодное жёлтое солнце ударило меня по глазам. От неожиданности и пережора я икнул и увидел, что автомобиль Шрёдера и Манфреди (куда там этой сволочи Пилипенко и придурку Ваське с их обосранным «Москвичом»!) стоит в узенькой прелестной улочке, совсем рядом с совершенно незнакомым мне входом в Английский парк. Я знал, что парк очень большой, но даже и не подозревал – насколько он велик. Я был свято убеждён, что за это время мы дошли до другого конца города.
– Тем более что цены на собак сейчас во всём мире падают, а на котов и кошек – растут, – заметил практичный Шрёдер.
– По тем же причинам. По чисто экономическим соображениям, – сказал Манфреди и поднял мою клетку, чтобы поставить её в автомобиль. – О, чёрт его побери!!! Какой он действительно тяжёлый! Кошмар. Бедные кошки!.. Так повезём, или пусть поспит?
– Пусть на всякий случай поспит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161