– Я не знаю, как фон Дейну и его подруге, а моим – главное, чтобы папа Фридрих оплатил это приглашение. Мой Хартманн за пфенниг удавится, – сказала Дженни.
На секунду мне показалось, что Фридрих всё-всё понимает, о чём мы говорим с Дженни! Он так точно ухмыльнулся её последним словам, что мне даже не по себе стало.
– Ребята! – сказал он нам. – А почему бы вам не побыть вдвоём, раз уж вы так нравитесь друг другу? Спрыгивайте под стол, а я прикажу подать вам туда всё, что вы пожелаете.
О, чёрт возьми! Неужели ему доступна и наша – Животная Волна?! Ведь это совершенно иной способ общения! Ничего себе!.. Такого я ещё не встречал ни у Котов, ни у Людей.
В довершение всего я вспомнил точную реакцию Фридриха на мои утренние греховные мысли о Баське Ковальской – «если бы та была Кошкой…», внимательно посмотрел ему в глаза и сказал по-шелдрейсовски:
– По-моему, ты перешагиваешь грани возможного.
На что он мне МЫСЛЕННО, чётко и внятно ответил:
– Ты мне льстишь, Кыся. Но слышать это приятно.

* * *

Скатерть была длинная, почти до пола, и как только мы с Дженни оказались под столом среди пяти пар ног, Дженни тут же тяжело и часто задышала, брякнулась на пол и предложила немедленно трахнуться!
К моему удивлению, она проявила такую, я бы сказал, агрессивную настойчивость, что мне ничего не оставалось делать, как поставить Дженни в максимально удобное для меня положение и незамедлительно приступить к сексуально-половым действиям.
…Потом мы из-под скатерти видели ещё ноги пяти или шести кельнеров, суетившихся вокруг нашего стола, слышали обрывки незначительных разговоров и за весь вечер были потревожены всего два раза.
Первый – когда Фридрих нагнулся к нам и спросил, что мы будем есть, и я заказал себе любимый теперь мной «татарский бифштекс», но без приправ. И один из кельнеров ещё минут десять пытался выяснить, из какого мяса мне его приготовить.
А бедная Дженни получила сверху от Моники заранее принесённую горсточку какого-то сухого дерьма с витаминами, которое хоть и называлось невероятно пышно – «Фолькорнфлокен мит Гемюзе унд Фляйги», – но в рот его взять было невозможно.
Поэтому, несмотря на строжайшие запреты есть что-либо, кроме этого «Фолькорн…» и так далее, Дженни с аппетитом волкодава стрескала половину моего сырого фарша потрясающей свежести и вкусноты, сказав, что только со мной она познает счастье как в любви, так и во всём остальном…
Во второй раз Фридрих заглянул под скатерть и предложил мне посмотреть, как подают здесь вино.
– Вылезай, не пожалеешь, – пообещал он мне.
Я позвал Дженни с собой. Но она, точно повторив мои словечки, услышанные от меня ещё на корабле, заявила, что все эти «понты» и «примочки» она видела уже раз сто. Это занятие и зрелище для идиотов вроде её Хозяина – Гельмута Хартманна. Лучше она, Дженни, пока немного передохнет, а вот когда я снова вернусь под стол после того спектакля, который я увижу там наверху, она мне такое расскажет, что у меня шерсть встанет дыбом!..
Я вылез из-под стола как раз в тот момент, когда Специальный Винный кельнер, даже одетый иначе, чем остальные кельнеры, в белых нитяных перчатках, показывал фон Тифенбаху бутылку, завёрнутую в крахмальную салфетку с монограммой «Тантриса», но так, чтобы этикетка была видна.
– Нет, нет! – отказался Фридрих. – Истинный знаток – герр Хартманн. А мне, пожалуйста, потом – доппель-водку.
Винный кельнер почтительно поднёс бутылку Гельмуту. Тот с преувеличенным вниманием прочитал наклейку, ну очень важно кивнул головой, и этот Спецкельнер открыл бутылку своим Спецштопором и подал Гельмуту пробку. Гельмут понюхал пробку, поднял глаза к потолку и понюхал ещё раз, чтобы ничто не отвлекало его от истинной оценки того, что он нюхает. И снова кивнул головой.
Тогда Винный кельнер налил в бокал, который привёз на столике вместе с вином, самую что ни есть малость этого вина и стал разглядывать его на свет.
Фридрих фон Тифенбах и Таня Кох сдерживались из последних сил, чтобы не расхохотаться в голос. Профессор упрямо смотрел в стол, не поднимая глаз ни на Хартманна, ни на Спецкельнера.
Но на этом спектакль не кончился! Спецкельнер глубоко вдохнул и, стоя у нашего стола, задумчиво, исполненный, как цитировал кого-то Шура Плоткин, «титанического самоуважения», сделал крохотный глоток из бокала. Но не проглотил, а как-то пожёвывая губами, втёр это вино в полость всего своего рта.
От этого зрелища меня чуть не вытошнило!.. А Хартманн смотрел на Спецкельнера так, словно ждал, что тот сейчас упадёт замертво.
Но этот храбрец выстоял, поднял глазки к небу, помедлил, убедился в том, что вино не отравленное, и налил такую же лилипутскую порцию в бокал Хартманна.
Хартманн проделал то же самое. Только сидя. И наконец изрёк:
– Да!
И Спецкельнер, в своих белых нитяных перчатках, стал разливать это вино по бокалам, стоящим на нашем столе.
Фридрих фон Тифенбах весело посмотрел на меня и МЫСЛЕННО произнёс:
– Я не помню случая, чтобы Гельмут хоть когда-нибудь сказал: «Нет!» И потребовал бы другое вино. Несмотря на всё его состояние – дома, явные и тайные банковские счета здесь, в Швейцарии, в Люксембурге, несмотря на удачливые миллионные махинации с налогами, – он раб! Он по сей день боится метрдотелей и кельнеров дорогих ресторанов, и независимо от своей врождённой хамской жестокости – тоже, кстати, признак раба, – он заискивающе разговаривает с шофёрами такси, подделываясь под их, как он считает, «простонародный» сленг. А это уже неистребимая рабская психология. Какое счастье, что у Моники нет от него детей! Я был бы вынужден любить своих внуков, зачатых пошлым, наглым и трусливым рабом, и с ужасом ждать, когда в них проявится отцовская наследственность…
Он погладил меня по загривку и спросил, будто извинился:
– Не очень сложно для тебя?
– Нет, – ответил я ему. – Когда-то мы с Шурой о чём-то подобном уже говорили. Конечно, без «банковских счётов» и «миллионных налогов», на совершенно других заморочках, но суть была та же. А в России у нас этих примеров – на каждом шагу!..
– Я бы хотел познакомиться с твоим Шурой…
Тут у меня даже сердце ёкнуло! Но Фридрих, слава Господу, ничего не заметил и сказал:
– Ладно… Отправляйся к Дженни. Она – единственное пристойное существо в той семье. – Он рассмеялся и спросил: – Кстати, Кыся, а возможен роман, предположим, между Котом и Собачкой?
– Возможен, – коротко ответил я и спрыгнул под стол.
Уж больно мне не терпелось услышать рассказ Дженни. Однако как только я оказался под столом, отдохнувшая и нажравшаяся моего фарша Дженни тут же стала быстро дышать и валиться на спину. Кто её научил этим Человеческим глупостям?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161