– Вы строгий человек, констебль, – сказал Т.С. Давстон. – Строгий, но справедливый, я бы сказал.
– Строже не бывает. И справедливее тоже.
– Я так и думал. Именно поэтому я бы хотел попросить вас об одной услуге.
– Излагай.
– Можно нам послушать музыку? Просто чтобы народ не скучал, пока мы ждем?
– Ну, это будет по справедливости. Только постарайтесь не шуметь после полуночи.
– Без проблем. Встретимся утром в понедельник.
– Да уж встретимся, идиот!
Сказав это, главный констебль оставил полицейского на посту у ворот и уехал. И тихо хихикал при этом.
Т.С. Давстон спас фестиваль, и поднялась буря восторга. Его подняли на руки и принесли на сцену, откуда он посылал толпе воздушные поцелуи и еще раз «почувствовал аромат Брентстока».
И я тоже почувствовал. Я взял у Нормана несколько пачек бесплатно и, хотя и не могу сказать, что на вкус они были восхитительные, что-то такое особенное в них было.
Т.С. Давстона проводили со сцены овацией – весь зал встал – и я нашел его возле пульта, где собралось изрядное количество особей женского пола, жаждущих поправить его йо-йо. Поскольку я никогда не стеснялся купаться в лучах чужой славы, я представился всем присутствующим и вкрадчиво осведомился, каковы мои шансы на то, чтобы славно трахнуться сегодня вечером.
И вы думаете, кто-нибудь клюнул?
Хрена с два!
То, что происходило вечером в субботу – это был полный восторг. Снова играла музыка, и люди продолжали танцевать. Вновь прибывающие группы без труда попадали на фестиваль, потому что полицейскому на посту было приказано только никого не выпускать.
Я еще поговорил об этом с главным констеблем. Я имел в виду, что все это просто смехотворно. То есть просто полный, абсолютный, невероятный идиотизм. Я имел в виду этого полицейского у ворот. Ведь нужно было поставить туда как минимум двух, правда?
Примерно пять пополудни мне стало ясно, что со мной что-то не в порядке. Похоже было, что на протяжении всего этого дня во мне медленно пробуждались какие-то мистические способности. Например, способность видеть звук в цвете, а также способность слышать запахи.
Я также обнаружил, что я несколько неясно воспринимаю то, что происходит вокруг меня, а непривычное ощущение отстраненности, которое я испытывал, только ухудшало положение дел.
Через каждые несколько шагов мне приходилось останавливаться, чтобы я не отстал.
– Я себя определенно странно чувствую, – обратился я к Хамфри.
– Ты поплыл, дружище, только и всего. – Его слова повисали в воздухе, как лиловые звездочки, медленно поднимающиеся в небо.
– Ничего я не поплыл. За весь день ни колеса, ни косяка.
– Плыви по течению, дружище. Просто плыви по течению.
Лиловые звездочки и желтые пятнышки.
Кто– то похлопал меня по плечу, и я очень медленно повернулся, чтобы мое сознание не выплеснулось через край.
– Ты что делаешь? – спросил Т.С. Давстон.
– Разговариваю с Хамфри. Он говорит, что я поплыл. А я не поплыл, я ничего не принимал.
– Не обращай на Хамфри внимания, – сказал Т.С. Давстон. – Ему нельзя доверять.
– Можно, – сказал Хамфри.
– Нет, нельзя.
– Нет, можно.
– Почему ему нельзя доверять? – спросил я.
– Потому что Хамфри – дуб на берегу реки, – сказал Т.С. Давстон.
13
Гадок табак.
Был ты мудрец, а станешь дурак.
Джон Рей (1627–1705)
И все мы вместе прониклись ощущением важности Брентстока.
На сцене выступала одна из приглашенных групп. Она называлась «Семь запахов Сьюзи» и состояла из пяти карликов с вытянутыми головами, словно они родились в цилиндрах, и поджарого типа в твидовом костюме. «Семь запахов» играли так называемый «кофейный рок». Впоследствии то, что в шестидесятых называлось «кофейный рок», породило современный «амбиент». Они выпустили всего лишь один альбом, да и у того, помнится мне, продюсером был Брайан Ино. Назывался он «Музыка для чайников», но диска у меня нет.
Я никогда не был поклонником творчества «Семи запахов», слишком уж коммерческим оно было, на мой взгляд. Сегодня, однако, они творили чудеса. Переплетающиеся соло двух окарин и почти первобытные ритмы маракасов, сделанных из баночек из-под йогурта [cм. передачу «Умелые ручки»], струились из динамиков ветвистыми многоглазыми разноцветными разрядами, прозрачно призрачными и искусно обесцвечивающимися в то же время. Перед моими глазами словно разворачивалась история вселенского шествия псевдорожденной антиматерии, не имеющей доступа к квазисинхронному интерозитору. Красиво.
Но как бы здорово они не играли, их, похоже, никто не слушал. Внимание зрителей было приковано уже не к сцене. Толпа переместилась на берег реки, и окружила древние дубы, росшие там, образовав что-то вроде олимпийских колец, в центре каждого из которых и стояло дерево. Большинство сидело на корточках, но я увидел, что некоторые стоят на коленях, молитвенно сложив руки.
– Деревья, – сказал я Т.С. Давстону. – Они всеговорят с деревьями.
Мои слова выглядели как прозрачные зеленые шарики, которые лопались, касаясь его лба, но он, похоже, этого не замечал, или просто старался не обращать на них внимания, чтобы не обидеть меня. Я услышал и увидел, как он спросил: – Что здесь творится, черт возьми?
– Все поплыли. Все и каждый.Видимо, кто-то сыпанул кислоты в воду, типа того.
– Типа того.
– Так что ты будешь делать? – Мой вопрос был оранжевым, в меленьких желтых звездочках.
– Скажу Чико, чтобы он с этим разобрался. – Красные ромбы и китайские фонарики.
– А вдруг он тоже отъехал? – Розовые зонтики.
– Если да – ему же хуже. – Золотые сумочки и гитары из плавленого сыра.
– Мне совсем плохо, – сказал я нежно-золотисто-сельдерейным голосом. – Я иду домой. И ложусь спать.
Шатаясь, я шел по пустоши, усыпанной окурками, то и дело останавливаясь, чтобы не отстать. Я осторожно перебрался через изгородь на заднем дворе и влез на кухню через окно. Музыка «Семи запахов» уже начинала действовать мне на нервы, и я был искренне рад тому, что, когда я включил в сеть чайник, чтобы заварить себе чашку чаю, они, по всей видимости, закончили свое выступление.
Очевидно, были и такие, кто был рад этому значительно меньше, потому что до меня доносились какие-то крики и звуки отдаленной потасовки. Но ко мне это вряд ли имело какое-либо отношение, поэтому я просто сел на кухне и ждал, пока вскипит чайник.
Прошло столетие. Прошла целая жизнь. Прошла вечность.
Вам не приходилось видеть документального фильма об одном ученом, которого звали Кристофер Мэйхью? Его выпустили на Би-Би-Си в пятидесятых. В нем этот самый Крис принимает мескалин, и пытается рассказать, что с ним происходит, ведущему, который сидит перед ним – чудовищно типичному комментатору с Би-Би-Си. И там есть один классический момент, когда он вдруг замирает, несколько секунд смотрит в пространство, а потом заявляет, что только что вернулся после «долгих лет неземного блаженства».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69