Всё ещё чертыхаясь, Хенсон включил радио. Немного пошарив в эфире, он нашёл местную станцию, прождал новостей десять минут, но нашествие крабов не было упомянуто ни единым словом. Зато на дороге появился снегоочиститель, который, пробираясь между еле ползущими машинами, пытался соскрести с асфальта эту шевелящуюся гадость. Результатом был полный паралич движения. Хенсон пробежался по всем местным радиостанциям, но о главном никто ничего не сказал, и это привело его в бешенство, потому что его – и без того несчастного человека – ещё и игнорируют. Кондиционер гнал в машину вонь, и он его выключил.
За перекрёстком, который влево вёл на Гемпстед, а вправо на Лонг-Бич, дело, наконец, пошло быстрее. Видимо, эти гады сюда не доползли. Хенсон нажал на газ и добрался до Квинса на час позднее, чем рассчитывал. Он был мрачнее тучи. Незадолго до Ист-Ривер он свернул налево и пересёк Ньютон-Крик, чтобы добраться до своей пивной в Бруклин-Гринпойнте. Он припарковал машину, вышел, и его чуть удар не хватил, когда он увидел её снаружи. Шины, крылья и бока до самых стёкол были заляпаны крабовой кашей. А ведь наутро выезжать.
Придётся пиву подождать, пока он отгонит машину на круглосуточную мойку.
Грязь, налипшая на машину Хенсона, оказалась въедливой, но её как следует прошпарили сильной горячей струёй, и она сдалась. Пареньку, работавшему на пароструйке, показалось, что кусочки грязи тают, как лёд.
Всё сбежало в стоки.
В Нью-Йорке своеобразная система канализации. Если авто– и железнодорожные туннели пересекали Ист-Ривер на тридцатиметровой глубине, то система труб для стока и для питьевой воды залегала на глубине до 240 метров. Мощные буровые головки пробивали в глубоком грунте всё новые каналы, чтобы водоснабжение и водосток гигантского города не были парализованы. Наряду с действующими системами трубопроводов сохранялись и старые туннели, которые больше не использовались. Эксперты утверждали, что никто не в состоянии сказать, где в Нью-Йорке проложены подземные каналы. Карты, на которой были бы сведены воедино все сети, не существовало. Иные туннели были известны лишь бездомным, но те держали свои сведения при себе. Некоторые каналы вдохновляли киношников на создание лент о чудовищах, которые выводились под землёй как в инкубаторе. Но ясно было одно: что в нью-йоркскую канализацию попало, то пропало.
В этот вечер и в последующие дни в Бруклине, Квинсе и Манхэттене было помыто множество машин, приехавших с Лонг-Айленда. Много помоев стекло в кишечник метрополии, разлилось там ручьями, объединилось с другими стоками, закачалось в системы водоочистки и вернулось назад в водопровод.
Спустя часов шесть по улицам уже мчались первые машины скорой помощи.
11 мая
«Шато Уистлер», Канада
К переменам можно привыкнуть.
Как ни грустно было потерять свой дом, но с этим жить можно. Начало этому положил когда-то конец его брака. Постоянно новые отношения, которые в итоге оказывались отсутствием отношений: почти ничто не запомнилось и не задело его по-настоящему. Всё, что не отвечало представлению Йохансона о чувственности, благозвучии и вкусе, тут же отправлялось на свалку истории. Поверхность он делил с другими, а глубину оставлял для себя. Так и жил.
Теперь, в ранний утренний час, случайно открыв левый глаз, он так и лежал, разглядывая мир из этой циклопической перспективы и думая о тех людях в своей жизни, которые понесли потери от перемен.
Его жена.
Вот человек живёт и думает, что его собственная жизнь принадлежит ему, что он хозяин своей судьбы. Но когда Йохансон ушёл, жена обнаружила, что ей не принадлежало ничего и что всё было чистой иллюзией. Она тогда приводила какие-то доводы, она умоляла, кричала, демонстрировала понимание, терпеливо выслушивала и входила в положение – подключила все регистры, чтобы в конце концов всё равно остаться ни с чем – немощной, обессиленной, выброшенной из совместной жизни, как из поезда на ходу. Она проиграла.
Если ты меня больше не любишь, сказала она тогда, то хотя бы притворись.
Тебе от этого будет легче? – спросил он.
Нет, ответила она. Лучше бы ты никогда и не начинал меня любить.
Разве человек виноват в том, что его чувства изменяются? Чувства – лишь выражение биохимических процессов, как бы неромантично это ни звучало. Эндорфины торжествуют над всякой романтикой. Так в чём же его вина?
Йохансон открыл другой глаз.
Для него перемены всегда были жизненным эликсиром. А для неё – лишением жизни. Спустя несколько лет – он тогда жил уже в Тронхейме, – ему рассказали, что ей, наконец, удалось стряхнуть с себя это оцепенение. Она взяла себя в руки. Потом он услышал, что в её жизни появился новый мужчина. После этого они несколько раз перезванивались – без злобы и без тоски друг по другу. Горечь ушла, сняв с него груз вины.
Но вот вина возвратилась.
Тина Лунд.
Надо было тогда, на озере, переспать с ней. Всё бы сложилось иначе. Может, тогда она полетела бы с ним на Шетландские острова. Или это окончательно разрушило бы их отношения, и она бы уже не прислушивалась к его советам. Например, к совету поехать в Свегесунне. Так или иначе, сейчас она была бы жива.
Свет утреннего солнца упал в комнату. Он никогда не задёргивал шторы. Спальня с задёрнутыми шторами напоминала ему могилу. Он прикидывал, не отправиться ли ему завтракать, но вставать не хотелось. Смерть Лунд наполняла его печалью. Он не был влюблён в неё, но всё-таки любил – её беспокойный образ жизни, её потребность в свободе. В этом они обретали друг друга. И теряли, поскольку абсурдно было бы приковать друг к другу две свободы.
С тех пор, как Лунд погибла, он часто думал о смерти. Он никогда не чувствовал себя старым, но теперь ему казалось, что на нём поставили штамп со сроком годности, как на стаканчике йогурта; посмотрит человек на эту дату и видит: срок скоро истечёт. Ему было 56 лет, он был в прекрасной форме, до сих пор благополучно избегая смертельных болезней и несчастных случаев, включая цунами. Тем не менее, время его истекло. И он вдруг спросил себя, а правильно ли жил.
Две женщины в его жизни доверяли ему, и ни ту, ни другую он не смог защитить. Одна выжила, вторая умерла.
Карен Уивер напоминала ему Лунд. Не такая суматошная, более замкнутая, с более мрачным духом. Зато такая же сильная, жёсткая и нетерпеливая. После того, как они ускользнули от цунами, он изложил ей свою теорию, а она познакомила его с работой Лукаса Бауэра. Вернувшись в Норвегию, он обнаружил себя в списке бездомных, но здание НТНУ ещё стояло. Его завалили работой, пока не последовал звонок из Канады, и ему так и не удалось вырваться к себе на озеро. Он предложил Уивер выступить с ним единой командой – потому что никто другой не был в состоянии продолжить работу Бауэра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242