Я даже готов уважать вас... право! Говорю готов, потому что не уважаю людей... На это у меня есть причины и, быть может, одной из них является то, что я всю жизнь вертелся в кругу людей бесцветных, дряблых, безличных, людей интеллигентных, как вы выругались. А новым для меня были занозы Сорок семь заноз в спину, но жизнь все-таки прекрасна!.. В этом есть что-то фанатическое... Тут звучит восторг раба-христианина, который горит, облитый смолой, и уже ноги у него обуглились, но уста все поют хвалу богу... Это - хорошо! Это - сильно и хотя старо, а свежо! Господа! - задорно оглядывая всех черными глазками, звонко крикнул Сурков.- Я от всей души желаю вам по сорок семь сосновых заноз в спины. Доктор! Сообщите в "Новости терапии" рецепт для возбуждения жизни - сосновые занозы в спину по одному разу в неделю
- Опять спрыгнул! - угрюмо сказал Кирмалов и безнадежно махнул рукой,
- Это слишком часто! - смеясь, сказал Шебуев.
Он смотрел на юношу, как большая, спокойная собака-волкодав на разыгравшегося котенка.
- Ваши шутки утомляют, Сурков! - с гримасой усталости на бледном липе заговорил Малинин. Он был как-то подавлен и болезненно раздражен.- Неужели вы не чувствуете, что здесь сейчас прочитали всем нам отходную.
Шебуев с доброй улыбкой, дрожавшей на его губах, обернулся к Малинину, но в это время в комнате раздался тихий насмешливый свист.
Свистнул, конечно, Сурков. Он свистнул, кивком головы сбросил с носа пенсне, ловко поймал его в воздухе и сказал:
- Вы уже струсили, бедненький? О, успокойтесь! Быть может, вся эта громкая музыка играла только сбор на охоту, а не призыв к атаке.
И тотчас же, вздрогнув, он осекся и даже побледнел.
Несколько секунд все молчали, сразу почувствовав, что произошла крупная неловкость, сказано что-то двусмысленное и грубое. И все не смотрели на Шебуева. А он, спокойно улыбаясь, следил, как Сурков, стоя среди комнаты и смущенно посмеиваясь, ежился, точно от холода.
- Что вы хотели сказать? - тревожно прозвучал резкий голос Хребтова.
Варвара Васильевна искоса, виноватыми глазами взглянула на Шебуева и, должно быть, ободренная его спокойствием, попробовала рассеять неловкое настроение, охватившее всех.
- Ну, что же, Владимир Ильич? Сознайтесь, что острота вышла неудачной, и - мы вас великодушно помилуем...
Тут вмешался доктор.
- Владимир Ильич, кажется, заврался в своих шуточках. Это случается с остроумцами...
Но Шебуев, заметив смущение Варвары Васильевны, прервал его речь.
- Ба,- сказал он, усмехаясь,- кажется, словам... Владимира Ильича все придали какое-то... особенное значение?
Перед тем, как назвать имя Суркова, он на секунду замолчал, глаза его блеснули, и всем показалось, что вот сейчас он нанесет оскорбление Суркову. Но он только улыбнулся и продолжал:
- Вы смутили его, господа... и напрасно. Из его слов можно сделать лишь один вывод - он умный человек, Он выразил недоверие ко мне... это естественно... Для всех вас я - таинственный незнакомец. Владимир Ильич, мне кажется, только это и хотел сказать...
- Благодарю вас, благородный рыцарь! - низко кланяясь Шебуеву, сказал Сурков,- быть может, он хотел поклоном скрыть свое покрасневшее лицо Благодарю вас! Отныне моя жизнь принадлежит вам. Не приди вы ко мне на помощь - сии антропофаги, сиречь человекоядцы, сожрали бы меня с костями... Благодарю вас!
- Не стоит... Сосчитаемся... Узнав друг друга поближе...
- О, да! И отныне это цель моей жизни...
- Владимир Ильич! - с досадой и гневом воскликнула хозяйка.- Вы сегодня просто невозможны! Что с вами?
Он живо повернулся к ней, но в это время раздался тихий, прерывающийся от волнения голос Малинина:
- Во всем, что вы сказали, Аким Андреевич... самое главное то, что вы... выставили себя посланником... представителем от тех... от несчастных... со дна жизни... Какая роль! Ведь это святая, героическая роль! Это ужасно высоко... невероятно трудно... Меня поразила... до глубины души потрясла ваша... смелость... Я хотел даже сказать - дерзость... Прийти оттуда, от тысяч живых, погибающих во мраке людей... взойти на верх жизни и сказать о чувствах, думах, желаниях этих людей... и потрясти сердца до ужаса, до отчаяния, которое перерождается в безумную храбрость... в страстное стремление на помощь им. Ведь для этого нужно иметь язык пророка Исаии... Ведь это... чрезмерно для человека! Оттуда приходили... много! Некоторые владели пером, они рассказывали, и - что же? Ведь вот здесь, кроме вас, есть люди оттуда - но что же? Все больше и больше людей поднимается оттуда... Они приводят сюда... но не расширяют пути для тех, которые остались там... не могут почему-то подать им руку помощи...
- Ну, как это? - сказал Хребтов, точно ворона каркнула. И вслед за ним прогудел бас Кирмалова:
- Руки коротки...
Все смотрели на Шебуева, ожидая, что он скажет.
- Вы меня удивили,- начал он с недоумением и пожимая плечами и как-то сострадательно глядя на Малинина.- Я не вижу в своей задаче ничего героического... и на роль пророка уж никак не могу претендовать... Должно быть, я говорил очень неясно и сбивчиво... если вы сделали такой вывод. Ведь я, в сущности, не сказал нового ни слова. Что я сказал? Не надо забывать тех, что остались сзади нас, тем более не надо, что мы сами только что явились оттуда. Вы отметьте - мы сами оттуда,- это очень важно! Нам не из сострадания, не из высших соображений, а из простого расчета не следует забывать о товарищах наших, живущих в грязи в то время, как мы попали на лоно культуры. Нас, демократов по крови, еще не так много для того, чтобы нам не заботиться о судьбе наших товарищей. Забыв о них, мы рискуем услышать их упреки: ведь нас помнят, и мы каждый день можем встретиться с друзьями детства на улице. И встречаемся. Я встречался не раз. Однажды еду на извозчике, а он вдруг оборачивается ко мне и говорит: "Богат стал, Яким,- не узнаёшь товарища... Забыл, как мы с тобой пескарей ловили?" Н-да... нечто вроде голоса с того света. И, знаете, неловко как-то чувствуешь себя после такой встречи... Очень неловко... Он помолчал, зачем-то крепко потер ладонью свой бритый подбородок и снова заговорил, наклонив голову и глядя в пол:
- Я думаю вот что. Был у нас интеллигент-дворянин. Он на своих плечах внес на родину культуру Запада, создал огромные, вечные ценности и все-таки отцвел, не окупив, может быть, и половины тех затрат, которые употребила страна на то, чтобы взрастить его... На смену ему явился интеллигент-разночинец. Этот дешево стоил стране: он яви-лея в жизнь ее как-то сразу и своей огромной силой поднял страшный груз. Он надорвался в труде и ныне тоже отцветает... Может быть, он возродится? Не знаю... не охотник я до гаданий... Вижу - он отцветает. Это ведь про него я говорил давеча. Думается мне, что дворянин и разночинец потому так скоро...
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
- Опять спрыгнул! - угрюмо сказал Кирмалов и безнадежно махнул рукой,
- Это слишком часто! - смеясь, сказал Шебуев.
Он смотрел на юношу, как большая, спокойная собака-волкодав на разыгравшегося котенка.
- Ваши шутки утомляют, Сурков! - с гримасой усталости на бледном липе заговорил Малинин. Он был как-то подавлен и болезненно раздражен.- Неужели вы не чувствуете, что здесь сейчас прочитали всем нам отходную.
Шебуев с доброй улыбкой, дрожавшей на его губах, обернулся к Малинину, но в это время в комнате раздался тихий насмешливый свист.
Свистнул, конечно, Сурков. Он свистнул, кивком головы сбросил с носа пенсне, ловко поймал его в воздухе и сказал:
- Вы уже струсили, бедненький? О, успокойтесь! Быть может, вся эта громкая музыка играла только сбор на охоту, а не призыв к атаке.
И тотчас же, вздрогнув, он осекся и даже побледнел.
Несколько секунд все молчали, сразу почувствовав, что произошла крупная неловкость, сказано что-то двусмысленное и грубое. И все не смотрели на Шебуева. А он, спокойно улыбаясь, следил, как Сурков, стоя среди комнаты и смущенно посмеиваясь, ежился, точно от холода.
- Что вы хотели сказать? - тревожно прозвучал резкий голос Хребтова.
Варвара Васильевна искоса, виноватыми глазами взглянула на Шебуева и, должно быть, ободренная его спокойствием, попробовала рассеять неловкое настроение, охватившее всех.
- Ну, что же, Владимир Ильич? Сознайтесь, что острота вышла неудачной, и - мы вас великодушно помилуем...
Тут вмешался доктор.
- Владимир Ильич, кажется, заврался в своих шуточках. Это случается с остроумцами...
Но Шебуев, заметив смущение Варвары Васильевны, прервал его речь.
- Ба,- сказал он, усмехаясь,- кажется, словам... Владимира Ильича все придали какое-то... особенное значение?
Перед тем, как назвать имя Суркова, он на секунду замолчал, глаза его блеснули, и всем показалось, что вот сейчас он нанесет оскорбление Суркову. Но он только улыбнулся и продолжал:
- Вы смутили его, господа... и напрасно. Из его слов можно сделать лишь один вывод - он умный человек, Он выразил недоверие ко мне... это естественно... Для всех вас я - таинственный незнакомец. Владимир Ильич, мне кажется, только это и хотел сказать...
- Благодарю вас, благородный рыцарь! - низко кланяясь Шебуеву, сказал Сурков,- быть может, он хотел поклоном скрыть свое покрасневшее лицо Благодарю вас! Отныне моя жизнь принадлежит вам. Не приди вы ко мне на помощь - сии антропофаги, сиречь человекоядцы, сожрали бы меня с костями... Благодарю вас!
- Не стоит... Сосчитаемся... Узнав друг друга поближе...
- О, да! И отныне это цель моей жизни...
- Владимир Ильич! - с досадой и гневом воскликнула хозяйка.- Вы сегодня просто невозможны! Что с вами?
Он живо повернулся к ней, но в это время раздался тихий, прерывающийся от волнения голос Малинина:
- Во всем, что вы сказали, Аким Андреевич... самое главное то, что вы... выставили себя посланником... представителем от тех... от несчастных... со дна жизни... Какая роль! Ведь это святая, героическая роль! Это ужасно высоко... невероятно трудно... Меня поразила... до глубины души потрясла ваша... смелость... Я хотел даже сказать - дерзость... Прийти оттуда, от тысяч живых, погибающих во мраке людей... взойти на верх жизни и сказать о чувствах, думах, желаниях этих людей... и потрясти сердца до ужаса, до отчаяния, которое перерождается в безумную храбрость... в страстное стремление на помощь им. Ведь для этого нужно иметь язык пророка Исаии... Ведь это... чрезмерно для человека! Оттуда приходили... много! Некоторые владели пером, они рассказывали, и - что же? Ведь вот здесь, кроме вас, есть люди оттуда - но что же? Все больше и больше людей поднимается оттуда... Они приводят сюда... но не расширяют пути для тех, которые остались там... не могут почему-то подать им руку помощи...
- Ну, как это? - сказал Хребтов, точно ворона каркнула. И вслед за ним прогудел бас Кирмалова:
- Руки коротки...
Все смотрели на Шебуева, ожидая, что он скажет.
- Вы меня удивили,- начал он с недоумением и пожимая плечами и как-то сострадательно глядя на Малинина.- Я не вижу в своей задаче ничего героического... и на роль пророка уж никак не могу претендовать... Должно быть, я говорил очень неясно и сбивчиво... если вы сделали такой вывод. Ведь я, в сущности, не сказал нового ни слова. Что я сказал? Не надо забывать тех, что остались сзади нас, тем более не надо, что мы сами только что явились оттуда. Вы отметьте - мы сами оттуда,- это очень важно! Нам не из сострадания, не из высших соображений, а из простого расчета не следует забывать о товарищах наших, живущих в грязи в то время, как мы попали на лоно культуры. Нас, демократов по крови, еще не так много для того, чтобы нам не заботиться о судьбе наших товарищей. Забыв о них, мы рискуем услышать их упреки: ведь нас помнят, и мы каждый день можем встретиться с друзьями детства на улице. И встречаемся. Я встречался не раз. Однажды еду на извозчике, а он вдруг оборачивается ко мне и говорит: "Богат стал, Яким,- не узнаёшь товарища... Забыл, как мы с тобой пескарей ловили?" Н-да... нечто вроде голоса с того света. И, знаете, неловко как-то чувствуешь себя после такой встречи... Очень неловко... Он помолчал, зачем-то крепко потер ладонью свой бритый подбородок и снова заговорил, наклонив голову и глядя в пол:
- Я думаю вот что. Был у нас интеллигент-дворянин. Он на своих плечах внес на родину культуру Запада, создал огромные, вечные ценности и все-таки отцвел, не окупив, может быть, и половины тех затрат, которые употребила страна на то, чтобы взрастить его... На смену ему явился интеллигент-разночинец. Этот дешево стоил стране: он яви-лея в жизнь ее как-то сразу и своей огромной силой поднял страшный груз. Он надорвался в труде и ныне тоже отцветает... Может быть, он возродится? Не знаю... не охотник я до гаданий... Вижу - он отцветает. Это ведь про него я говорил давеча. Думается мне, что дворянин и разночинец потому так скоро...
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32