ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Что же я, как шельма какой, выходит, в участок, что ли, от меня... так выходит? Не веришь, что ли, выходит? Выходит, я тебе верю во как! - И Филипп сжал Надину руку повыше кисти. Надя задохнулась, не крикнула. - А ты мне, значит, никак. Наденька! Слышь, Наденька, - и он крепко тряс ее за плечо. - Надюшка, да скажи ты мне: вот побеги ты, Филька, сейчас через весь город и принеси мне... с дороги камушек, и я тебе побегу, босой побегу, и через всех фараонов пробегу, и сквозь черта-дьявола пройду. Хочешь, хоть сейчас? Пропади я пропадом! - И Филипп отдернулся, будто встать. - И смотрю я на тебя, ей-богу, маешься, маешься, родная ты моя, за чего, за кого маешься? И чего тебе в самом, ей-богу, деле, чего тебе! И куда тебе идти? Сымай ты салоп этот, ну его к черту, - и Филипп в полутьме рвал пуговки с петель на Наденькиной застежке. Он почти сдернул его с плеч, вскочил волчком. - Я сейчас лампу на щуп налью. Один момент... Момент единственный... - и Филипп звякал жестянкой, присев в углу с лампой. - Эх, Наденька ты моя! - вполголоса говорил Филипп; уж лампа горела у него в руках. - Эх, вот она: раз и два, - и он обтер лампу и уж брякал умывальником в углу у двери. - Да скидай ты салоп этот.
Наденька все недвижно сидела и следила глазами, как во сне: и видела, как чудом завертелся человек и как само все стало делаться, что он ни тронет, и не понимала слов, которые он говорил.
- Давай его сюда,- говорил, как катал слова, Филипп, и салоп уж висел на гвозде. - Сейчас самовар греть будем. - И он выкатился в коридор, и вот он уж с самоваром и гребет кошачьей хваткой красные уголья из печки. Давай, Надюшка, конфорку, давай веселей, вона на столе! Эх, мать моя! Филипп дернул вьюшку в печке, ткнул трубу самоварную, прижал дверкой. Чудо-дело у нас, во как! А чего у меня есть! Знаешь? - и Филипп смеялся глазами в Надины глаза, и Наде казалось - шевелится и вертит все у него в зрачках: плутовство детское. - А во всем городе хлеба корки нет? Да? А эвона что! - и сдобную булку выхватил из-за спины Филька. - Откеда? А вот и откеда! Бери чашки, ставь - вон на полке.
И Надя подошла к полке и стала брать чашки - они были как новые и легкие, как бумажки, и глянули синими невиданными цветами и звякали внятно, как говорили. А Филипп дул в самовар как машина, и с треском сыпались искры из-под спуда. Проворной рукой шарил в печке и голой рукой хватал яркие уголья.
- Вот оно, как наши-то, саратовские, вона-вона! - кидал уголь Филька. - Хлеб-то режь, ты хозяйствуй, тамо на полке нож и весь инструмент.
Наденька взяла нож как свой, будто сейчас его опознала.
Анна Григорьевна стукнула в дверь.
- Андрей, не спишь?
- Кто? Кто? Войдите, входи, - торопливым голосом отозвался Андрей Степанович.
Анна Григорьевна тихонько открыла дверь. Муж стоял на столе, другая нога была на подоконнике. Он сморщил серьезную мину и замахал рукой.
- Тише, Бога ради, я слушаю. - И он весь присунулся к окну и поднял ухо к открытой форточке.
Сырой тихий воздух не спеша входил в комнату, и Андрей Степанович выслушивал этот уличный воздух.
- Андрей... - шепнула Анна Григорьевна.
- Да тише ты! - раздраженно прошипел Андрей Степанович. Анна Григорьевна не двигалась. И вот, как песчинка на бумагу, упал далекий звук.
- Слыхала? - шепнул Тиктин. - Опять... два подряд. - Тиктин осторожно, на цыпочках, стал слезать со стола.
Анна Григорьевна протянула руку, Тиктин молча оттолкнул и грузно прыгнул на ковер. Он сделал шаг и вдруг обернулся и выпятил лицо к Анне Григорьевне:
- В городе стрельба! - он повернулся боком.
- Я говорю: Нади нет, Нади дома нет. Двенадцатый час, - голос дрожал у Анны Григорьевны.
- Черт! Безобразие! - фыркнул Тиктин. И вдруг поднял брови и растерянно заговорил: - Почему нет? Нет ее почему? Совсем нет? Нет? В самом деле нет?
И Андрей Степанович широкими шагами пошел в двери. Он оглядывался по сторонам, по углам. В столовой Санька. Курит.
- Надя где? - крикнул Андрей Степанович. Санька медленно повернул голову:
- Не приходила, значит, теперь до утра. С девяти ходьбы нет. - Он отвернулся и сказал в стол: - Заночевала, значит, где-нибудь.
- Где? - крикнул Тиктин.
- Да Господи, почем я-то знаю? Не дура ведь она, чтоб переть на патруль.
- Да ведь действительно глупо, - обратился Тиктин к жене, - ведь не дура же она действительно. И Тиктин солидным шагом вошел в столовую.
- Если б знать, где она, я сейчас же пошла бы, - и Анна Григорьевна заторопилась по коридору.
- Да мама, да что за глупости, ей-богу.
Дробные шаги сыпали за окнами ровную дробь, и Тиктин и Санька рванулись к окну, рота пехоты строем шла по пустой улице и россыпью отбивала шаг.
- На кого это... войско?
Тиктин хотел придать иронию голосу, но сказал сипло.
- В засаду, в участок, - сказал Санька и сдавил брови друг к другу.
- Пойди ты к ней, - сказал Тиктин и кивнул в сторону комнаты Анны Григорьевны.
- Ладно, - зло сказал Санька. Он все глядел на мостовую, где прошла пехота.
Самовар пел тонкой нотой.
- А ну-ка еще баночку, а ну, Наденька, - Филипп тер с силой колено.
Надя глядела, как он впивал в себя чай с блюдечка, через сахар в зубах.
И все веселей и веселей глядел глазом на Надю. А Надя не знала, как пить, и то нагибалась к столу, то выпрямлялась к спинке стула.
Вдруг Филипп засмеялся, поперхнулся чаем, замахал руками откашливался:
- Ах ты, черт... ты, дьявол! Фу, ну тебя! Ух, понимаешь, что вспомнил. Аннушка-то моя, дура-то! Ах ты, ну тебя в болото! Ночью раз: "Ай! Батюшки, убивают!" - и в одной рубахе на двор да мне в окно кулаком: "Филька, кричит, - стреляют".- "В кого?" - кричу - "В меня!" - кричит. Весь дом всполошила. Соседи, понимаешь, во двор, кто в чем. "Где стреляют?" - "У нас, в кухне, - кричит, - стреляло, еле живая, - кричит, - я выскочила". Я в кухню. Огня принесли. А сосед уж с топором, гляжу, в сенях стоит. Вот смехота! А это, понимаешь ты, бутылка! Ах, чтоб ты пропала! Квасу бутылка у ней в углу лопнула. Ах ты, чтоб тебе! - Филипп смеялся и головой мотал и стукнул пустым стаканом о блюдечко. - Ах ты, дура на колесах!
Наденька улыбалась. Потом подумала: "А вдруг это действительно смешно!"
- Я выношу этую бутылку, - и Филипп толкнул Надю в плечо, - выношу в сени, понимаешь, вот она, говорю, пушка-то, сукиного сына! Во! Так, ей-богу, попятились, не разглядевши-то! Ой, и смеху!
Наденька смеялась, глядя на Филиппа, а его изморил уже смех и размял ему все лицо, и глаза в слезах.
- Наливай еще! Ну тебя к шуту, - Филипп толкнул Наде свой стакан.
И вдруг самовар оборвал ноту.
Надя сразу узнала, что теперь они остались вдвоем. Филипп перестал смеяться.
- А где Аннушка сейчас? - Надя спросила вполголоса и водила пальчиком по краешку блюдца. Филипп промолчал. Насупился.
- Говорится только: рабочий класс, за рабочий класс... Разговор все.
Надя остановила палец.
- Почему же? Идут же люди...
- А идут, так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73