Мартик, грустно постояв с торчащим ухом, тоже одолел стенку, и получилась новая большая чёрная ушанка: Муха свернулась клубком, а внутри уютно лежал белый барашек. Так они и заснули.
И тем не менее нам пришлось вернуть моей подруге Мартика! Вернуть с извинениями и просьбой продать или подарить кому-нибудь другому.
Почему?
Да потому, что Муха так и не прижилась у своей старой хозяйки!
Несмотря на то что мы несколько раз строго и непреклонно отводили её к ней, стерегли свой дом, не открывали дверь, она неизменно, при первой возможности, удирала к нам.
Терпеливо, часами, ждала Муха нашего прихода, если мы уходили, и умудрялась тайком проникнуть в нашу комнату. В какой восторг приходил при этом Мартик! Они катались с Мухой по полу, он лизал её, а Муха любовно и старательно вылизывала его.
Андрейка бывал доволен не меньше Мухи. А я… Не могла я по-прежнему позволить себе роскошь держать двух собак! Щенок был ещё молод, легко привык бы к новым владельцам.
К тому же Мухина старая хозяйка обиделась на нас за то, что мы якобы переманиваем её Трильби. С каждым днём всё суше, холоднее встречала она меня или Андрейку, когда мы возвращали Муху. И под конец, выставив на лестничную площадку Мухин ящик с подстилкой, не вышла вовсе, велев передать через соседей, что отказывается от «непокорного животного» навсегда.
Мухе того и надо было!
Очень довольная прибежала она за Андрейкой к нам домой и стала весело лизаться с Мартиком.
Не буду рассказывать, как переживал Андрейка необходимость расстаться с Мартиком. Но его, как и меня, слишком тронула привязанность Мухи. Сын согласился оставить её, а Мартика вернуть.
В конце концов, не всё ли равно, кто у тебя живёт – породистый пёс или простая, но преданная, умная дворняжка?
БОБКА
Новая собака появилась только через два года, после смерти дожившей до глубокой старости Мухи. Война уже кончилась, радостные слова «мир» и «победа» звучали в каждом доме. В нашу семью тоже пришло долгожданное счастье – вернулся Вася.
Новый пёс был прямым родственником Мартика, сыном той же Флёрки, только нечистопородным. Нас это ничуть не смущало: подумаешь, важность!.. Стройный, лёгкий, с подвижными ушками и тёмным пятном у глаза, азартный месячный фокстерьерчик приехал от моей подруги в той же чёрной старой ушанке, что и Мартик.
– Ну и собака!.. – протянул Вася, когда Андрейка, вынув щенка из ушанки, поставил на пол. – Он же голый какой-то весь…
– Голый? – возмутилась я. – К твоему сведению, шерсть у гладкошёрстных фокстерьеров и должна быть короткая!
Щенок смотрел на Васю строго, подвернув коричневое ухо; потом скакнул всеми четырьмя лапками и стал обнюхивать его ботинок.
– Давайте назовём его Бэмби! – придумал Андрейка. – Он похож на белого оленёнка…
– Скорее уж на белую фасолину. Ну, на бобик, или как там они называются… – Вася придирчиво разглядывал щенка, пока тот глодал ему подмётку.
– Вот пусть и будет Бобик, – решила я. – Очень оригинальное собачье имя…
Бэмби-Бобик быстро утерял первую половину имени и стал просто Бобка.
Иногда мы звали его Биба – если сердились. А сердиться приходилось часто. В первую же неделю Биба обгрыз у нас в комнате всю обувь и все ножки у стульев, а в передней прикончил боты Хаи Львовны и Каречкин зонт.
Зато когда он без устали, хоть сто раз, готов был подпрыгнуть за старым теннисным мячом, ловко хватая его зубами, мы звали его ласково «Боба», «Бобочка».
Андрейке шёл уже тринадцатый год. Он был порядочный верзила, но забавлялся и играл с Бобкой, как маленький.
Учил носить палку – Бобка носил с восторгом; учил вскакивать с разбегу на липу во дворе, как это делал Буля: Бобка взлетал по стволу до верхних сучьев и плавно, изящно спрыгивал на землю; учил бесстрашно бросаться в ручей или в пруд за кинутой палкой. Бобка не только совершал стремительный прыжок чуть ли не на середину пруда. Он разыскивал и приносил палку, даже если она застревала далеко в осоке.
Бобка был неутомимый бегун.
Андрейка садился на велосипед и мчался с бешеной скоростью по дороге в поле. Я придерживала рвущегося Бобку, пока сын не скрывался из глаз за высокой рожью. Потом выпускала. По-заячьему выкидывая вперёд задние ноги, Бобка уносился сквозь рожь по тропинке, и вот уже его ликующий лай звенел где-то возле Андрея.
Во ржи Бобка умел прыгать, как в волнах, раздвигая её и не подминая колосьев. Ему забрасывали палку как можно дальше; высокими скачками, пружиня, сильно вскидывая гибкое узкое тело, Бобка добирался до палки, всегда угадывая, где она упадёт, часто опережая её. И такими же скачками, с палкой в зубах, возвращался. Приносил, но долго не отдавал, притворно рыча и грызя её.
Всё это он проделывал трёхмесячным щенком с неистощимой энергией и удовольствием. С таким же удовольствием приготовил он нам с Васей однажды сюрприз.
Мы уехали в город проводить Андрейку в пионерский лагерь; вернулись поздно. Ночь была лунная. Электричества на нашей «даче» не было, и луна, как огромный фонарь, освещала рожь в поле, дорогу, сосны на опушке леса.
Подошли к дому, – это была просто бывшая сторожка лесника. Всё было тихо. Бобку, уезжая, мы хорошо накормили, оставили воды и заперли.
– Вот, наверно, соскучился наш милый фоксик! – сказал Вася, гремя ключом. – Фьють, фьють! – свистнул он.
Бобка не ответил. Хотя обычно, издалека угадывая каким-то образом мои или Васины шаги, задолго до прихода срывался с подстилки и начинал молча высоко прыгать у двери.
Вася распахнул дверь. Я закричала, отшатнулась…
В комнате во весь рост стояло белое, освещенное зелёным светом луны привидение. Оно колыхалось.
– Вася, что это?..
Вася переступил порог. Привидение колыхнулось сильней, наклонилось и с шелестом поползло на дверь. А из-под него, отчаянно чихая, отфыркиваясь и с восторгом подпрыгивая, вырвался Бобка, волоча в зубах тёмную тряпку. И мы поняли…
Вместо матраца в сторожке были сложены на пол привезённые от моей мамы три большие старинные диванные подушки, набитые белым волосом. Во время нашего отсутствия Бобка придумал себе занятие: выпустил дух из всех подушек, взбил, распушил волос и превратил в привидение.
– Ах негодник!
Нагнувшись, схватив Бобку за шкирку, Вася несколько раз ткнул его носом в рваную наволочку, приговаривая:
– Нельзя!.. Нельзя!.. – и в сердцах больно шлёпнул.
Бобка взвизгнул, отскочил. И вдруг, подпрыгнув, с лёту вцепился зубами в Васину руку.
– Ах, ты так?
– Не бей, не бей его! Он ещё маленький! Но Вася уже снимал с гвоздя поводок.
– Будешь хозяина кусать? Будешь хозяина кусать?
Бобка завизжал пронзительно, увернулся и снова прыгнул на Васю.
– Да перестань же! Он несмышлёныш, всё равно ничего не поймёт, – взмолилась я.
– Отлично поймёт!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
И тем не менее нам пришлось вернуть моей подруге Мартика! Вернуть с извинениями и просьбой продать или подарить кому-нибудь другому.
Почему?
Да потому, что Муха так и не прижилась у своей старой хозяйки!
Несмотря на то что мы несколько раз строго и непреклонно отводили её к ней, стерегли свой дом, не открывали дверь, она неизменно, при первой возможности, удирала к нам.
Терпеливо, часами, ждала Муха нашего прихода, если мы уходили, и умудрялась тайком проникнуть в нашу комнату. В какой восторг приходил при этом Мартик! Они катались с Мухой по полу, он лизал её, а Муха любовно и старательно вылизывала его.
Андрейка бывал доволен не меньше Мухи. А я… Не могла я по-прежнему позволить себе роскошь держать двух собак! Щенок был ещё молод, легко привык бы к новым владельцам.
К тому же Мухина старая хозяйка обиделась на нас за то, что мы якобы переманиваем её Трильби. С каждым днём всё суше, холоднее встречала она меня или Андрейку, когда мы возвращали Муху. И под конец, выставив на лестничную площадку Мухин ящик с подстилкой, не вышла вовсе, велев передать через соседей, что отказывается от «непокорного животного» навсегда.
Мухе того и надо было!
Очень довольная прибежала она за Андрейкой к нам домой и стала весело лизаться с Мартиком.
Не буду рассказывать, как переживал Андрейка необходимость расстаться с Мартиком. Но его, как и меня, слишком тронула привязанность Мухи. Сын согласился оставить её, а Мартика вернуть.
В конце концов, не всё ли равно, кто у тебя живёт – породистый пёс или простая, но преданная, умная дворняжка?
БОБКА
Новая собака появилась только через два года, после смерти дожившей до глубокой старости Мухи. Война уже кончилась, радостные слова «мир» и «победа» звучали в каждом доме. В нашу семью тоже пришло долгожданное счастье – вернулся Вася.
Новый пёс был прямым родственником Мартика, сыном той же Флёрки, только нечистопородным. Нас это ничуть не смущало: подумаешь, важность!.. Стройный, лёгкий, с подвижными ушками и тёмным пятном у глаза, азартный месячный фокстерьерчик приехал от моей подруги в той же чёрной старой ушанке, что и Мартик.
– Ну и собака!.. – протянул Вася, когда Андрейка, вынув щенка из ушанки, поставил на пол. – Он же голый какой-то весь…
– Голый? – возмутилась я. – К твоему сведению, шерсть у гладкошёрстных фокстерьеров и должна быть короткая!
Щенок смотрел на Васю строго, подвернув коричневое ухо; потом скакнул всеми четырьмя лапками и стал обнюхивать его ботинок.
– Давайте назовём его Бэмби! – придумал Андрейка. – Он похож на белого оленёнка…
– Скорее уж на белую фасолину. Ну, на бобик, или как там они называются… – Вася придирчиво разглядывал щенка, пока тот глодал ему подмётку.
– Вот пусть и будет Бобик, – решила я. – Очень оригинальное собачье имя…
Бэмби-Бобик быстро утерял первую половину имени и стал просто Бобка.
Иногда мы звали его Биба – если сердились. А сердиться приходилось часто. В первую же неделю Биба обгрыз у нас в комнате всю обувь и все ножки у стульев, а в передней прикончил боты Хаи Львовны и Каречкин зонт.
Зато когда он без устали, хоть сто раз, готов был подпрыгнуть за старым теннисным мячом, ловко хватая его зубами, мы звали его ласково «Боба», «Бобочка».
Андрейке шёл уже тринадцатый год. Он был порядочный верзила, но забавлялся и играл с Бобкой, как маленький.
Учил носить палку – Бобка носил с восторгом; учил вскакивать с разбегу на липу во дворе, как это делал Буля: Бобка взлетал по стволу до верхних сучьев и плавно, изящно спрыгивал на землю; учил бесстрашно бросаться в ручей или в пруд за кинутой палкой. Бобка не только совершал стремительный прыжок чуть ли не на середину пруда. Он разыскивал и приносил палку, даже если она застревала далеко в осоке.
Бобка был неутомимый бегун.
Андрейка садился на велосипед и мчался с бешеной скоростью по дороге в поле. Я придерживала рвущегося Бобку, пока сын не скрывался из глаз за высокой рожью. Потом выпускала. По-заячьему выкидывая вперёд задние ноги, Бобка уносился сквозь рожь по тропинке, и вот уже его ликующий лай звенел где-то возле Андрея.
Во ржи Бобка умел прыгать, как в волнах, раздвигая её и не подминая колосьев. Ему забрасывали палку как можно дальше; высокими скачками, пружиня, сильно вскидывая гибкое узкое тело, Бобка добирался до палки, всегда угадывая, где она упадёт, часто опережая её. И такими же скачками, с палкой в зубах, возвращался. Приносил, но долго не отдавал, притворно рыча и грызя её.
Всё это он проделывал трёхмесячным щенком с неистощимой энергией и удовольствием. С таким же удовольствием приготовил он нам с Васей однажды сюрприз.
Мы уехали в город проводить Андрейку в пионерский лагерь; вернулись поздно. Ночь была лунная. Электричества на нашей «даче» не было, и луна, как огромный фонарь, освещала рожь в поле, дорогу, сосны на опушке леса.
Подошли к дому, – это была просто бывшая сторожка лесника. Всё было тихо. Бобку, уезжая, мы хорошо накормили, оставили воды и заперли.
– Вот, наверно, соскучился наш милый фоксик! – сказал Вася, гремя ключом. – Фьють, фьють! – свистнул он.
Бобка не ответил. Хотя обычно, издалека угадывая каким-то образом мои или Васины шаги, задолго до прихода срывался с подстилки и начинал молча высоко прыгать у двери.
Вася распахнул дверь. Я закричала, отшатнулась…
В комнате во весь рост стояло белое, освещенное зелёным светом луны привидение. Оно колыхалось.
– Вася, что это?..
Вася переступил порог. Привидение колыхнулось сильней, наклонилось и с шелестом поползло на дверь. А из-под него, отчаянно чихая, отфыркиваясь и с восторгом подпрыгивая, вырвался Бобка, волоча в зубах тёмную тряпку. И мы поняли…
Вместо матраца в сторожке были сложены на пол привезённые от моей мамы три большие старинные диванные подушки, набитые белым волосом. Во время нашего отсутствия Бобка придумал себе занятие: выпустил дух из всех подушек, взбил, распушил волос и превратил в привидение.
– Ах негодник!
Нагнувшись, схватив Бобку за шкирку, Вася несколько раз ткнул его носом в рваную наволочку, приговаривая:
– Нельзя!.. Нельзя!.. – и в сердцах больно шлёпнул.
Бобка взвизгнул, отскочил. И вдруг, подпрыгнув, с лёту вцепился зубами в Васину руку.
– Ах, ты так?
– Не бей, не бей его! Он ещё маленький! Но Вася уже снимал с гвоздя поводок.
– Будешь хозяина кусать? Будешь хозяина кусать?
Бобка завизжал пронзительно, увернулся и снова прыгнул на Васю.
– Да перестань же! Он несмышлёныш, всё равно ничего не поймёт, – взмолилась я.
– Отлично поймёт!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25