Я, к сожалению, отлично знаю. Болят они у меня.
Мальчик посмотрел на соседа и обратил внимание, что налитые голубизной глаза бывшего летчика потемнели. Может быть, он все знает про Баваклаву и только для виду заговорил о почках, которые, оказывается, есть не только у деревьев, но и у людей.
Трамвай движется медленно. Никак не может увезти юного Шарова от тревожных мыслей, от дома, где в первый и последний раз уснула бабушка, Баваклава. Надо думать о другом! Надо думать о другом! Например, о Дворце водного спорта. В трамвае давка. Окна покрыла изморозь. Не видно, что там, за окнами. Может быть, трамвай не движется, а топчется на месте, крутит колеса вхолостую?
Поток выходящих людей буквально вынес мальчика на переднюю площадку. Здесь, у вагоновожатого, окна были чистыми. Трамвай двигался. Навстречу, двумя расправленными молниями, летели рельсы.
Надо думать о бассейне! Он вспомнил, как они с классом ходили сдавать нормы по плаванию. Из жаркой, заполненной паром душевой он вышел в огромный гулкий зал, где жутковато пахло хлоркой.
Холодок пронизывал тело, вызывал легкую дрожь. Вода в бассейне была голубая, будто ее подсинили. Нырнешь белым - вынырнешь синим. Совсем близко раздался оглушительный всплеск - это с высокой семиметровой вышки нырнул спортсмен. Вот бы научиться так!
И тут послышалось: "Эй, мальчик! Это я тебе говорю!" Кто-то из ребят толкнул его в бок: "Жирный, твоя очередь!" Он прыгнул с бортика, больно ударился животом и наглотался горькой воды. Но не подал виду, поплыл, высоко взмахивая руками и отворачивая голову от собственных брызг.
Неожиданно его мысли оторвались от бассейна и снова вернулись к Баваклаве. Он вспомнил, как несколько лет назад гостил с бабушкой в деревне. Деревня называлась Кремена, и речка называлась Кремена.
Там была старая водяная мельница. Со скользкой, позеленевшей плотины хорошо ловилась рыба-уклейка. Хозяйкин кот Пузырь очень любил эту рыбу.
Однажды через деревню Кремену шли войска. Поднимая коричневое облако пыли, с лязгом и гуденьем двигались танки. От их тяжелого хода в буфете жалобно дребезжали стаканы. Он выбежал из дома. Танки шли совсем близко, от них тянуло жаром. Во рту стало сухо и горько: это он наглотался пыли.
За танками двигались бронетранспортеры с пехотой.
Мальчик не заметил, как из ворот вышла бабушка, встала рядом и тоже стала смотреть на проходящие войска. Бойцы были усталые, опаленные солнцем, покрытые пылью. Они как бы возвращались из боя.
- Баваклава, война началась? - тревожно спросил мальчик, не отрывая глаз от пылящих машин.
- Господь с тобой! Солдаты учатся, - ответила бабушка. - Возьми ведро и кружку, может, кто из них захочет напиться.
Мальчику понравилась бабушкина мысль. Он принес ведро воды и белую эмалированную кружку с черной щербинкой и вышел за ворота.
Иногда колонна ненадолго останавливалась. Тогда бойцы с удовольствием пили холодную колодезную воду и благодарили его. Он только успевал подавать белую кружку. Напоил целую армию!
Трамвай остановился.
- Эй, молодой человек, выходишь или нет? - послышался за спиной нетерпеливый голос.
И юного Шарова буквально вытолкнули из трамвая. Валил густой, удивительно тихий снег. Словно ему надлежало греметь, но ктото выключил звук. Сквозь белую сеть метели юный Шаров увидел здание Дворца водного спорта. Оно было прозрачным и светилось. На ступенях дворца, засунув руки в карманы, его поджидал Саня Ведерников. На нем был изрядно засаленный кожушок и спортивная шапочка с помпоном.
- Старик! Мы опаздываем! Прибавь ходу! Усек? - закричал Саня, нетерпеливо прыгая на месте. - Как пятки? Оттер?
- Я живот оттер, - признался юный Шаров.
- Жи-вот, - растягивая слово, произнес Саня Ведерников. - Побежали!
Они быстро поднялись по запорошенным ступеням дворца и скрылись за большой дверью.
Сперва их не хотели пускать без пропуска. Саня горячо доказывал, что он знакомый Бориса Ивановича. Но оказалось, что вахтер не знает никакого Бориса Ивановича. Ребят выручила уборщица.
- Они, наверно, к Боре Кулакову.
- К Бориске? - переспросил вахтер.
Саня, не задумываясь, подтвердил:
- К Бориске.
И их пустили.
Ребята сняли пальто в гардеробе и направились было в бассейн, но" тут опять встретились препятствия. В раздевалке, через которую нужно было пройти, тоже требовали пропуск. И снова Саня горячо доказывал, что они к Борису Ивановичу, ну, к Борису Кулакову, к Бориске...
И тут в дверях показался сам тренер.
К удивлению юного Шарова, тренер оказался совсем молодым щуплым парнем.
- Мальчики? Пришли? Отлично!
Каждая фраза состояла из одного слова.
- Ждите!
- А нельзя ждать в бассейне? - спросил Саня. - Мы бы посмотрели.
- Нельзя! Привет! Ждите!
Борис Иванович ушел, оставив ребят в холле.
- Будем ждать! - сказал неунывающий Саня. - Он отзанимается с группой, потом весь бассейн будет наш.
- Зачем нам весь бассейн? - сказал юный Шаров. - Нам и половины хватит.
- Ты полотенце захватил? - строго спросил Саня.
- Нужно полотенце?
- Вытираться чем? Мы же плавать будем.
- А я думал, только к врачу... Помылся.
Саня Ведерников махнул рукой и сел на стул перед столиком, на котором лежали старые журналы. Он взял "Крокодил" и стал рассматривать картинки.
Юный Шаров садиться не стал. Походил по холлу, потом подошел к огромному окну. Сгущались сумерки. Валил снег. Стекол почти не было видно, и казалось, что снег, как дрессированный, летит до определенной черты и останавливается. И мир как бы поделен стеной на теплый и холодный, светлый и темный. На мир жизни и мир смерти.
Чай пила. Баранки ела.
Позабыла, с кем сидела.
Юный Шаров почему-то вспомнил эту прибаутку и произнес ее вслух, касаясь губами холодного стекла. Это была бабушкина прибаутка. Баваклава знала много разных стихов, частушек, прибауток, которые когда-то давно были в ходу. Юный Шаров относился к ним высокомерно, подсмеивался над ними, а заодно и над бабушкой, хранящей всякую ерунду. Но теперь эта прибаутка, всплывшая в памяти, не показалась ему такой уж ерундовой. Он повторил ее шепотом, и на сердце стало горько-горько...
Юному Шарову было двенадцать лет, но он был убежден, что прожил долгую жизнь и умудрен опытом. Иногда он улыбался своим мыслям. А когда его спрашивали: "Что ты улыбаешься?" - пожимал плечами: мол, где вам понять, чему я улыбаюсь.
С той поры, как он стал юным, что-то изменилось в нем. Он замкнулся, ко всему относился с усмешкой. Этакий бывалый человек, прошедший огонь и воду... Баваклава не знала, как к нему подступиться, - таким он стал важным.
- Баваклава, почему у тебя нет подруг? - В его вопросе звучал укор.
- Были у меня подруги, - отвечала бабушка. - Все умерли.
- Заводи новых!
На каждый случай у него был готов ответ.
1 2 3 4 5 6
Мальчик посмотрел на соседа и обратил внимание, что налитые голубизной глаза бывшего летчика потемнели. Может быть, он все знает про Баваклаву и только для виду заговорил о почках, которые, оказывается, есть не только у деревьев, но и у людей.
Трамвай движется медленно. Никак не может увезти юного Шарова от тревожных мыслей, от дома, где в первый и последний раз уснула бабушка, Баваклава. Надо думать о другом! Надо думать о другом! Например, о Дворце водного спорта. В трамвае давка. Окна покрыла изморозь. Не видно, что там, за окнами. Может быть, трамвай не движется, а топчется на месте, крутит колеса вхолостую?
Поток выходящих людей буквально вынес мальчика на переднюю площадку. Здесь, у вагоновожатого, окна были чистыми. Трамвай двигался. Навстречу, двумя расправленными молниями, летели рельсы.
Надо думать о бассейне! Он вспомнил, как они с классом ходили сдавать нормы по плаванию. Из жаркой, заполненной паром душевой он вышел в огромный гулкий зал, где жутковато пахло хлоркой.
Холодок пронизывал тело, вызывал легкую дрожь. Вода в бассейне была голубая, будто ее подсинили. Нырнешь белым - вынырнешь синим. Совсем близко раздался оглушительный всплеск - это с высокой семиметровой вышки нырнул спортсмен. Вот бы научиться так!
И тут послышалось: "Эй, мальчик! Это я тебе говорю!" Кто-то из ребят толкнул его в бок: "Жирный, твоя очередь!" Он прыгнул с бортика, больно ударился животом и наглотался горькой воды. Но не подал виду, поплыл, высоко взмахивая руками и отворачивая голову от собственных брызг.
Неожиданно его мысли оторвались от бассейна и снова вернулись к Баваклаве. Он вспомнил, как несколько лет назад гостил с бабушкой в деревне. Деревня называлась Кремена, и речка называлась Кремена.
Там была старая водяная мельница. Со скользкой, позеленевшей плотины хорошо ловилась рыба-уклейка. Хозяйкин кот Пузырь очень любил эту рыбу.
Однажды через деревню Кремену шли войска. Поднимая коричневое облако пыли, с лязгом и гуденьем двигались танки. От их тяжелого хода в буфете жалобно дребезжали стаканы. Он выбежал из дома. Танки шли совсем близко, от них тянуло жаром. Во рту стало сухо и горько: это он наглотался пыли.
За танками двигались бронетранспортеры с пехотой.
Мальчик не заметил, как из ворот вышла бабушка, встала рядом и тоже стала смотреть на проходящие войска. Бойцы были усталые, опаленные солнцем, покрытые пылью. Они как бы возвращались из боя.
- Баваклава, война началась? - тревожно спросил мальчик, не отрывая глаз от пылящих машин.
- Господь с тобой! Солдаты учатся, - ответила бабушка. - Возьми ведро и кружку, может, кто из них захочет напиться.
Мальчику понравилась бабушкина мысль. Он принес ведро воды и белую эмалированную кружку с черной щербинкой и вышел за ворота.
Иногда колонна ненадолго останавливалась. Тогда бойцы с удовольствием пили холодную колодезную воду и благодарили его. Он только успевал подавать белую кружку. Напоил целую армию!
Трамвай остановился.
- Эй, молодой человек, выходишь или нет? - послышался за спиной нетерпеливый голос.
И юного Шарова буквально вытолкнули из трамвая. Валил густой, удивительно тихий снег. Словно ему надлежало греметь, но ктото выключил звук. Сквозь белую сеть метели юный Шаров увидел здание Дворца водного спорта. Оно было прозрачным и светилось. На ступенях дворца, засунув руки в карманы, его поджидал Саня Ведерников. На нем был изрядно засаленный кожушок и спортивная шапочка с помпоном.
- Старик! Мы опаздываем! Прибавь ходу! Усек? - закричал Саня, нетерпеливо прыгая на месте. - Как пятки? Оттер?
- Я живот оттер, - признался юный Шаров.
- Жи-вот, - растягивая слово, произнес Саня Ведерников. - Побежали!
Они быстро поднялись по запорошенным ступеням дворца и скрылись за большой дверью.
Сперва их не хотели пускать без пропуска. Саня горячо доказывал, что он знакомый Бориса Ивановича. Но оказалось, что вахтер не знает никакого Бориса Ивановича. Ребят выручила уборщица.
- Они, наверно, к Боре Кулакову.
- К Бориске? - переспросил вахтер.
Саня, не задумываясь, подтвердил:
- К Бориске.
И их пустили.
Ребята сняли пальто в гардеробе и направились было в бассейн, но" тут опять встретились препятствия. В раздевалке, через которую нужно было пройти, тоже требовали пропуск. И снова Саня горячо доказывал, что они к Борису Ивановичу, ну, к Борису Кулакову, к Бориске...
И тут в дверях показался сам тренер.
К удивлению юного Шарова, тренер оказался совсем молодым щуплым парнем.
- Мальчики? Пришли? Отлично!
Каждая фраза состояла из одного слова.
- Ждите!
- А нельзя ждать в бассейне? - спросил Саня. - Мы бы посмотрели.
- Нельзя! Привет! Ждите!
Борис Иванович ушел, оставив ребят в холле.
- Будем ждать! - сказал неунывающий Саня. - Он отзанимается с группой, потом весь бассейн будет наш.
- Зачем нам весь бассейн? - сказал юный Шаров. - Нам и половины хватит.
- Ты полотенце захватил? - строго спросил Саня.
- Нужно полотенце?
- Вытираться чем? Мы же плавать будем.
- А я думал, только к врачу... Помылся.
Саня Ведерников махнул рукой и сел на стул перед столиком, на котором лежали старые журналы. Он взял "Крокодил" и стал рассматривать картинки.
Юный Шаров садиться не стал. Походил по холлу, потом подошел к огромному окну. Сгущались сумерки. Валил снег. Стекол почти не было видно, и казалось, что снег, как дрессированный, летит до определенной черты и останавливается. И мир как бы поделен стеной на теплый и холодный, светлый и темный. На мир жизни и мир смерти.
Чай пила. Баранки ела.
Позабыла, с кем сидела.
Юный Шаров почему-то вспомнил эту прибаутку и произнес ее вслух, касаясь губами холодного стекла. Это была бабушкина прибаутка. Баваклава знала много разных стихов, частушек, прибауток, которые когда-то давно были в ходу. Юный Шаров относился к ним высокомерно, подсмеивался над ними, а заодно и над бабушкой, хранящей всякую ерунду. Но теперь эта прибаутка, всплывшая в памяти, не показалась ему такой уж ерундовой. Он повторил ее шепотом, и на сердце стало горько-горько...
Юному Шарову было двенадцать лет, но он был убежден, что прожил долгую жизнь и умудрен опытом. Иногда он улыбался своим мыслям. А когда его спрашивали: "Что ты улыбаешься?" - пожимал плечами: мол, где вам понять, чему я улыбаюсь.
С той поры, как он стал юным, что-то изменилось в нем. Он замкнулся, ко всему относился с усмешкой. Этакий бывалый человек, прошедший огонь и воду... Баваклава не знала, как к нему подступиться, - таким он стал важным.
- Баваклава, почему у тебя нет подруг? - В его вопросе звучал укор.
- Были у меня подруги, - отвечала бабушка. - Все умерли.
- Заводи новых!
На каждый случай у него был готов ответ.
1 2 3 4 5 6