Какой же, спрашивается, председатель колхоза хозяин, если он негодных коров продать не может?
- Ты не лови меня на слове... Пожалуйста, пусть продает этих негодных коров, но взамен покупает двадцать хороших.
- Но это же невозможно, Василий Петрович!
- А как же иначе, милый?.. Колхозы не частные лавочки, а плановые хозяйства. Каждый должен план иметь на все, и на продажу в том числе. А если начнут продавать направо и налево, чем мы будем кормить государство? Ты об этом думаешь? Или для тебя важнее потрафить запутавшемуся председателю колхоза, чем соблюсти государственный интерес? Давай, мол, продавай, пока есть что. Нынче - блины и канки, а завтра - одни лихоманки. Так, что ли? Эх, Матвей! А ведь нам государство доверило важный пост.
- Да не часовые же мы, в конце концов!
- И часовые... Так точнее, - Стогов нежно погладил Песцова по плечу. Милый мой, мы должны думать прежде всего о государстве. И мы не имеем права проявлять ни жалости, ни снисхождения за счет интересов государства. Я ведь знаю, что ты парень добрый. Поехал, увидел трудности, пожалел председателя. Пускай, мол, продаст, сведет концы с концами. Смешно и грустно. Нет, Матвей, так не пойдет. И на бюро не советую выносить. Погоришь! Цифры поголовья не нами установлены.
- Но ведь мы становимся рабами этих цифр!
- Это не рабство, Матвей, а дисциплина. Контроль и дисциплина - вот два кита, на которых зиждется государство.
- А экономика? А здравый смысл?!
Стогов глубоко вздохнул и с грустью посмотрел на Песцова:
- Здравый смысл заключается прежде всего в том, чтобы держать общую линию, а не искать отклонений от нее. А экономику не следует путать с анархией.
- Поймите, Василий Петрович, люди уже по горло сыты от подобных логических фигур. Им нужна самостоятельность.
- Но прежде все-таки надо усвоить эту логику. Тогда им и самостоятельность не страшна. - Стогов толкнул в бок Песцова и оглушительно захохотал. - Ты не глуп, Матвей, но у тебя не хватает твердости. Да и негде было взять ее тебе. Она куется на руководящей в низах, у горна, так сказать. От бережка начинать-то надо, друг мой. А тебя плюхнули сразу в середину озера, в райком! Вот ты и потерял ориентировку...
- А кто плюхнул-то?
- Мой грех, Матвей! Ну, да у тебя все еще впереди. Это мое дело - в коробке, - Стогов постучал пальцами по длинной коробочке с валидолом, лежавшей на столе, возле чернильного прибора, и невесело улыбнулся. - Что там за семейственность, в этих звеньях? Ты выяснил?
"Дело не в семьях, а в закреплении земли", - подумал Песцов. Но ему не хотелось сейчас спорить об этом. Можно навредить Наде. И самому разобраться надо, подождать лета.
- Да чепуха, Василий Петрович. Досужие разговоры, - отмахнулся он. Работает сват с братом - шут с ним. Лишь бы урожай хороший был.
- Ну, ну... - Стогов вдруг навалился на Песцова плечом и озорно спросил: - А на чем свихнулся-то? Чего ж молчишь?! Знаю - подходящая девка. А-а, краснеет, краснеет... У-у, трам твою тарарам, - он шутливо замахнулся на Песцова. - Кайся!..
- Невинен, батюшка.
- Кроме шуток, Матвей, рисковый ты человек.
- Да чем я рискую?
- По анкете ты - женатый, живешь холостым. Женат ты или холост, в конце концов?
- Есть такая порода чудаков - женатые холостяки. Вот я и отношусь к ним.
- Хитришь ты, парень... За три года хоть бы раз показал жену-то. Либо она у тебя слишком красива, либо страшна. Боишься, что отобьют? Или стыдишься?
- Впрок держу.
- Ну, брат, жена не гриб, в засол не годится. Смотри, возьмем да всем райкомом вызовем ее! А я уговаривать поеду.
- Бесполезно!
- Слушай, Матвей. Я не раз пытался говорить с тобой об этом, но ты постоянно закрываешься, как еж. Одни колючки! Я вовсе не хочу бередить тебе душу. Но пойми меня по-хорошему. Наш брат живет как регулировщик на большой дороге - весь на виду. И тайн у нас не должно быть ни общественных, ни личных. Их все равно разгадают, домыслят. А эти домыслы только вредят и нам и делу.
- На что вы намекаете?
- На то же самое - на болтовню вокруг тебя.
- Что я сбежал от жены и мне одному вольготнее?
- Пойми, это может неожиданно повредить тебе. Если ты сам запутался, то посоветуйся - помогут. Я добра тебе желаю от души. Как отец говорю.
- Сбежал... - Песцов вынул папироску, долго и рассеянно мял ее пальцами. - Это правда и нет. Мы жили с ней скверно. Она - птица с замахом. А я, по ее мнению, высоту не набирал. И компания у нее была все из людей высоких: геологи, газетчики, художники. Собирались у модной портнихи, у жены актера. И напевали ей всякий вздор в комплиментах. После этого она мне со злобой нет-нет да и выдаст: "Все меня ценят, только ты один ничего не замечаешь". А мать ее и откровеннее выбалтывала: "Катины подруги говорят - Матвей должен ноги ей мыть и юшки выпивать..." Тьфу, гадость! - Песцов бросил папироску, встал и нервно прошелся по комнате, потом оперся на стол и продолжал рассказывать стоя. - Я не ходил с ней туда и был равнодушен к ее успехам. Она еще сильнее злилась. "Ну подожди! Еще пожалеешь"... Что быть должно, того не миновать. Уехал я в экспедицию в тайгу, женьшень рассаживали... Она и загуляла в открытую... С одним столичным журналистом. Он даже снимок ее опубликовал в газете: "Молодой аспирант читает лекцию". Здоровенная кафедра, что твоя крепостная башня, и она из-за нее тянет шею, как жирафа. Вернулся я в город - мне подсовывает эту газету один из ее дружков, сюсюкает: "Хочешь знать, что было за этой кафедрой? Недорого возьму - пол-литра водки"... Я ему съездил по морде. "Получай! - говорю. - А на закуску рукавом утрись". Но всех по мордасам бить не станешь. По правде говоря, мне скверно было ходить по улицам города и перехватывать то сочувствующие, то насмешливые взгляды. По счастью, тут меня и отпустили в деревню. И ведь как все повернулось: нашлись мудрецы, которые рассудили: "А что ж ему оставалось делать? Только бежать"... И еще что самое удивительное - она в это поверила. Да, да, в самом деле! Она стала считать себя виноватой, что будто бы выжила меня из института. Уж она-то знала о моих намерениях задолго до этого случая. И все-таки считала себя причиной моего так называемого бегства в деревню. И плакала, убивалась. Чего я от нее никак не ожидал. О разводе и слышать не хотела. Письмами закидывала меня в деревне. Умоляла простить. Просила помириться, вызвать ее. И я знаю, стоило бы мне позвать ее - приехала бы. Как бы там жизнь сложилась у нас - трудно сказать. Но приехала бы. Это точно. А я долго молчал... Потом мало-помалу все улеглось. Через год увиделись - в отпуск ездил. И... все началось сначала. Сошлись.
- Ну и что же? - подался заинтересованно Стогов.
- Эх, Василий Петрович! Себя, видно, не обманешь. Дня на три хватило любви да мира. А потом я стал так противен самому себе, что впору хоть из шкуры собственной вылезать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
- Ты не лови меня на слове... Пожалуйста, пусть продает этих негодных коров, но взамен покупает двадцать хороших.
- Но это же невозможно, Василий Петрович!
- А как же иначе, милый?.. Колхозы не частные лавочки, а плановые хозяйства. Каждый должен план иметь на все, и на продажу в том числе. А если начнут продавать направо и налево, чем мы будем кормить государство? Ты об этом думаешь? Или для тебя важнее потрафить запутавшемуся председателю колхоза, чем соблюсти государственный интерес? Давай, мол, продавай, пока есть что. Нынче - блины и канки, а завтра - одни лихоманки. Так, что ли? Эх, Матвей! А ведь нам государство доверило важный пост.
- Да не часовые же мы, в конце концов!
- И часовые... Так точнее, - Стогов нежно погладил Песцова по плечу. Милый мой, мы должны думать прежде всего о государстве. И мы не имеем права проявлять ни жалости, ни снисхождения за счет интересов государства. Я ведь знаю, что ты парень добрый. Поехал, увидел трудности, пожалел председателя. Пускай, мол, продаст, сведет концы с концами. Смешно и грустно. Нет, Матвей, так не пойдет. И на бюро не советую выносить. Погоришь! Цифры поголовья не нами установлены.
- Но ведь мы становимся рабами этих цифр!
- Это не рабство, Матвей, а дисциплина. Контроль и дисциплина - вот два кита, на которых зиждется государство.
- А экономика? А здравый смысл?!
Стогов глубоко вздохнул и с грустью посмотрел на Песцова:
- Здравый смысл заключается прежде всего в том, чтобы держать общую линию, а не искать отклонений от нее. А экономику не следует путать с анархией.
- Поймите, Василий Петрович, люди уже по горло сыты от подобных логических фигур. Им нужна самостоятельность.
- Но прежде все-таки надо усвоить эту логику. Тогда им и самостоятельность не страшна. - Стогов толкнул в бок Песцова и оглушительно захохотал. - Ты не глуп, Матвей, но у тебя не хватает твердости. Да и негде было взять ее тебе. Она куется на руководящей в низах, у горна, так сказать. От бережка начинать-то надо, друг мой. А тебя плюхнули сразу в середину озера, в райком! Вот ты и потерял ориентировку...
- А кто плюхнул-то?
- Мой грех, Матвей! Ну, да у тебя все еще впереди. Это мое дело - в коробке, - Стогов постучал пальцами по длинной коробочке с валидолом, лежавшей на столе, возле чернильного прибора, и невесело улыбнулся. - Что там за семейственность, в этих звеньях? Ты выяснил?
"Дело не в семьях, а в закреплении земли", - подумал Песцов. Но ему не хотелось сейчас спорить об этом. Можно навредить Наде. И самому разобраться надо, подождать лета.
- Да чепуха, Василий Петрович. Досужие разговоры, - отмахнулся он. Работает сват с братом - шут с ним. Лишь бы урожай хороший был.
- Ну, ну... - Стогов вдруг навалился на Песцова плечом и озорно спросил: - А на чем свихнулся-то? Чего ж молчишь?! Знаю - подходящая девка. А-а, краснеет, краснеет... У-у, трам твою тарарам, - он шутливо замахнулся на Песцова. - Кайся!..
- Невинен, батюшка.
- Кроме шуток, Матвей, рисковый ты человек.
- Да чем я рискую?
- По анкете ты - женатый, живешь холостым. Женат ты или холост, в конце концов?
- Есть такая порода чудаков - женатые холостяки. Вот я и отношусь к ним.
- Хитришь ты, парень... За три года хоть бы раз показал жену-то. Либо она у тебя слишком красива, либо страшна. Боишься, что отобьют? Или стыдишься?
- Впрок держу.
- Ну, брат, жена не гриб, в засол не годится. Смотри, возьмем да всем райкомом вызовем ее! А я уговаривать поеду.
- Бесполезно!
- Слушай, Матвей. Я не раз пытался говорить с тобой об этом, но ты постоянно закрываешься, как еж. Одни колючки! Я вовсе не хочу бередить тебе душу. Но пойми меня по-хорошему. Наш брат живет как регулировщик на большой дороге - весь на виду. И тайн у нас не должно быть ни общественных, ни личных. Их все равно разгадают, домыслят. А эти домыслы только вредят и нам и делу.
- На что вы намекаете?
- На то же самое - на болтовню вокруг тебя.
- Что я сбежал от жены и мне одному вольготнее?
- Пойми, это может неожиданно повредить тебе. Если ты сам запутался, то посоветуйся - помогут. Я добра тебе желаю от души. Как отец говорю.
- Сбежал... - Песцов вынул папироску, долго и рассеянно мял ее пальцами. - Это правда и нет. Мы жили с ней скверно. Она - птица с замахом. А я, по ее мнению, высоту не набирал. И компания у нее была все из людей высоких: геологи, газетчики, художники. Собирались у модной портнихи, у жены актера. И напевали ей всякий вздор в комплиментах. После этого она мне со злобой нет-нет да и выдаст: "Все меня ценят, только ты один ничего не замечаешь". А мать ее и откровеннее выбалтывала: "Катины подруги говорят - Матвей должен ноги ей мыть и юшки выпивать..." Тьфу, гадость! - Песцов бросил папироску, встал и нервно прошелся по комнате, потом оперся на стол и продолжал рассказывать стоя. - Я не ходил с ней туда и был равнодушен к ее успехам. Она еще сильнее злилась. "Ну подожди! Еще пожалеешь"... Что быть должно, того не миновать. Уехал я в экспедицию в тайгу, женьшень рассаживали... Она и загуляла в открытую... С одним столичным журналистом. Он даже снимок ее опубликовал в газете: "Молодой аспирант читает лекцию". Здоровенная кафедра, что твоя крепостная башня, и она из-за нее тянет шею, как жирафа. Вернулся я в город - мне подсовывает эту газету один из ее дружков, сюсюкает: "Хочешь знать, что было за этой кафедрой? Недорого возьму - пол-литра водки"... Я ему съездил по морде. "Получай! - говорю. - А на закуску рукавом утрись". Но всех по мордасам бить не станешь. По правде говоря, мне скверно было ходить по улицам города и перехватывать то сочувствующие, то насмешливые взгляды. По счастью, тут меня и отпустили в деревню. И ведь как все повернулось: нашлись мудрецы, которые рассудили: "А что ж ему оставалось делать? Только бежать"... И еще что самое удивительное - она в это поверила. Да, да, в самом деле! Она стала считать себя виноватой, что будто бы выжила меня из института. Уж она-то знала о моих намерениях задолго до этого случая. И все-таки считала себя причиной моего так называемого бегства в деревню. И плакала, убивалась. Чего я от нее никак не ожидал. О разводе и слышать не хотела. Письмами закидывала меня в деревне. Умоляла простить. Просила помириться, вызвать ее. И я знаю, стоило бы мне позвать ее - приехала бы. Как бы там жизнь сложилась у нас - трудно сказать. Но приехала бы. Это точно. А я долго молчал... Потом мало-помалу все улеглось. Через год увиделись - в отпуск ездил. И... все началось сначала. Сошлись.
- Ну и что же? - подался заинтересованно Стогов.
- Эх, Василий Петрович! Себя, видно, не обманешь. Дня на три хватило любви да мира. А потом я стал так противен самому себе, что впору хоть из шкуры собственной вылезать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52