Родственникам стариков, тосковавшим сначала по исчезнувшим, в конце концов начинало казаться, что сама их грусть призрачна – ведь грустят они о призраках.
В отличие от созидателей, которые превратились из великанов в карликов, а потом и вовсе растаяли как туман, Узница все то время, пока активно руководила движением за возврат к старине, продолжала расти и отличалась завидным здоровьем. Разгадку этому дают те, кто после провала движения за возврат к старине развенчивал утратившую власть Узницу. Они утверждают, что Узница, несмотря на столетний возраст, становилась все более могучей великаншей и могла забавляться с двадцатью юношами только благодаря тайному снадобью южных варваров, которое доставляли для нее из Нагасаки торговцы, преодолевая горы, окружающие территорию княжества, по узкой тропе, названной Дорогой соли. И вот еще что говорят: когда жители долины и горного поселка обходились лишь одними фундоси и набедренными повязками, Узница, укрывшись в дальних комнатах, надевала на себя заморские одежды и украшения – все из того же Нагасаки – и кружила головы юнцам, которым покровительствовало руководство. Помнишь, сестренка, в детстве, когда кто-нибудь выряжался, мы всегда говорили: «Смотри, точно Узница…»
В легенде о разоблачении Узницы наиболее знаменательным представлялось мне то, что наш край, который с момента созидания описывался в мифах и преданиях как место, полностью изолированное от внешнего мира и связанное с ним лишь Дорогой соли, в период движения за возврат к старине открыл через горные перевалы торговый путь в районы, находившиеся вне влияния старого княжества. Этот путь, как мне представлялось, и позволил заложить основы нашего дальнейшего развития: в период Мэйдзи производившийся у нас растительный воск вывозить в Европу и Америку, а накопленный капитал употребить на строительство огромного амбара для его хранения. Узница первой открыла торговый путь, старательно охраняя при этом независимость нашего края, и именно она проявила себя самым что ни на есть прозорливым экономистом, предугадавшим будущее деревни-государства-микрокосма.
Поджог домов, знаменовавший кульминацию движения за возврат к старине и повлекший за собой стремительный спад и наступление реакции, в преданиях совершенно не оправдывается и рассматривается как преступление, совершенное Узницей и другими руководителями. Но я, сестренка, описывая мифы и предания нашего края, буквально горю желанием защитить ее. По мере того как движение за возврат к старине набирало силу, в процессе коллективного труда все настойчивее осуществлялось освобождение от индивидуалистской замкнутости, поскольку именно это считалось главным условием возврата к принципам периода созидания. В ажиотаже участники движения сожгли все дома в долине и горном поселке, представив это как ритуал освобождения от крайнего индивидуализма. Чтобы зарево пожара не привлекло внимание людей за лесом, дома поджигались днем, в ясную солнечную погоду. Вся подготовительная работа была с блеском выполнена под непосредственным руководством Узницы. Коллективный труд, которому с энтузиазмом, даже с праздничным воодушевлением предались среди языков пламени полуобнаженные люди в фундоси и набедренных повязках, являл собой возврат к периоду основания деревни-государства-микрокосма и был точной копией картины ада.
Я все чаще прихожу к мысли, что, может быть, огромный пожар, равно как и празднества-оргии, устраиваемые Узницей, способствовал возрождению истощенной за сто лет земли, которую когда-то ливень, освободив от зловония, превратил из болота в плодородную долину. Во всяком случае, несомненно, что замысел этого ритуального действа созрел в голове Узницы. Поджоги домов явились поворотным пунктом – вскоре она была лишена власти, развенчана и в довершение заключена в пещеру, причем ей пришлось, извиваясь угрем, втиснуть туда свое огромное тело, а за время заточения она исхудала, превратилась в карлицу ростом с маленького ребенка, и, хотя теперь решетка, закрывавшая вход, уже не могла помешать ей покинуть пещеру, она даже не пыталась бежать и просидела там несколько десятилетий. Думая о долгих годах, проведенных ею в заточении, я прихожу к такому выводу: она, видимо, была уверена, что после движения за возврат к старине ее пребывание в пещере в том же самом ритуальном смысле необходимо для деревни-государства-микрокосма. Благодаря этой догадке я, сестренка, наконец-то понял, почему такой истинный великан, как Разрушитель, перед тем как исчезнуть, избрал своей спутницей Узницу – женщину со столь дурной репутацией.
6
В период движения за возврат к старине, в дни тяжелой совместной работы тела созидателей-великанов постепенно сжимались, становились почти прозрачными – сквозь них можно было даже смотреть, – пока, все больше теряя свои очертания, совсем не растаяли. И сразу же эти старики, прожившие здесь более ста лет с момента основания нашего края и являвшиеся главной опорой долины и горного поселка, в восприятии молодежи превратились в призраков, еще недавно бродивших рядом. Как я уже писал, сестренка, этим жалким стариком, всеми забытым и гонимым, в последние годы их долгой жизни являлись сновидения. Сны эти не миновали ни одного созидателя, и были они печальнее печали, помноженной на печаль, в которой они пребывали в самые последние годы вплоть до исчезновения. Созидатели все время видели сны, хотя и разные по содержанию, но «решенные в одном ключе». Почему же старики, обычно такие неразговорчивые, пересказывали свои сны? Они делились друг с другом – вот какой сон я видел! – только ради того, чтобы сон оставался сном, то есть ради того, чтобы не допустить вторжение сна в реальную жизнь. Сны созидателей имели одинаковое направление, но резко отличались по содержанию – ведь каждый видел во сне свою собственную жизнь. Но жизнь во сне отличалась от той, которую они прожили на самом деле. Ведомые Разрушителем, они бесконечно долго двигались вверх по реке, взорвали огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли и в низине, откуда ливень смыл все, что источало зловоние, основали деревню-государство-микрокосм. Последовавшее затем столетие виделось им во сне совсем другим, отличным от того, которое они прожили на самом деле. В жизни, являвшейся им во сне, они были вполне удовлетворены положением самых низких по званию самураев князя, их не притесняли за требования реформ и они, не покидая призамкового города, уже не предпринимали новых попыток переворота, предпочтя мирную тихую жизнь. Безмятежно и бессмысленно влачили они свое существование во сне. В период движения за возврат к старине старики, которым перевалило за сто лет, забравшись в укромный уголок, умудрялись за короткие перерывы во время коллективных работ вздремнуть так, что даже по нескольку раз видели сны об этой своей другой жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
В отличие от созидателей, которые превратились из великанов в карликов, а потом и вовсе растаяли как туман, Узница все то время, пока активно руководила движением за возврат к старине, продолжала расти и отличалась завидным здоровьем. Разгадку этому дают те, кто после провала движения за возврат к старине развенчивал утратившую власть Узницу. Они утверждают, что Узница, несмотря на столетний возраст, становилась все более могучей великаншей и могла забавляться с двадцатью юношами только благодаря тайному снадобью южных варваров, которое доставляли для нее из Нагасаки торговцы, преодолевая горы, окружающие территорию княжества, по узкой тропе, названной Дорогой соли. И вот еще что говорят: когда жители долины и горного поселка обходились лишь одними фундоси и набедренными повязками, Узница, укрывшись в дальних комнатах, надевала на себя заморские одежды и украшения – все из того же Нагасаки – и кружила головы юнцам, которым покровительствовало руководство. Помнишь, сестренка, в детстве, когда кто-нибудь выряжался, мы всегда говорили: «Смотри, точно Узница…»
В легенде о разоблачении Узницы наиболее знаменательным представлялось мне то, что наш край, который с момента созидания описывался в мифах и преданиях как место, полностью изолированное от внешнего мира и связанное с ним лишь Дорогой соли, в период движения за возврат к старине открыл через горные перевалы торговый путь в районы, находившиеся вне влияния старого княжества. Этот путь, как мне представлялось, и позволил заложить основы нашего дальнейшего развития: в период Мэйдзи производившийся у нас растительный воск вывозить в Европу и Америку, а накопленный капитал употребить на строительство огромного амбара для его хранения. Узница первой открыла торговый путь, старательно охраняя при этом независимость нашего края, и именно она проявила себя самым что ни на есть прозорливым экономистом, предугадавшим будущее деревни-государства-микрокосма.
Поджог домов, знаменовавший кульминацию движения за возврат к старине и повлекший за собой стремительный спад и наступление реакции, в преданиях совершенно не оправдывается и рассматривается как преступление, совершенное Узницей и другими руководителями. Но я, сестренка, описывая мифы и предания нашего края, буквально горю желанием защитить ее. По мере того как движение за возврат к старине набирало силу, в процессе коллективного труда все настойчивее осуществлялось освобождение от индивидуалистской замкнутости, поскольку именно это считалось главным условием возврата к принципам периода созидания. В ажиотаже участники движения сожгли все дома в долине и горном поселке, представив это как ритуал освобождения от крайнего индивидуализма. Чтобы зарево пожара не привлекло внимание людей за лесом, дома поджигались днем, в ясную солнечную погоду. Вся подготовительная работа была с блеском выполнена под непосредственным руководством Узницы. Коллективный труд, которому с энтузиазмом, даже с праздничным воодушевлением предались среди языков пламени полуобнаженные люди в фундоси и набедренных повязках, являл собой возврат к периоду основания деревни-государства-микрокосма и был точной копией картины ада.
Я все чаще прихожу к мысли, что, может быть, огромный пожар, равно как и празднества-оргии, устраиваемые Узницей, способствовал возрождению истощенной за сто лет земли, которую когда-то ливень, освободив от зловония, превратил из болота в плодородную долину. Во всяком случае, несомненно, что замысел этого ритуального действа созрел в голове Узницы. Поджоги домов явились поворотным пунктом – вскоре она была лишена власти, развенчана и в довершение заключена в пещеру, причем ей пришлось, извиваясь угрем, втиснуть туда свое огромное тело, а за время заточения она исхудала, превратилась в карлицу ростом с маленького ребенка, и, хотя теперь решетка, закрывавшая вход, уже не могла помешать ей покинуть пещеру, она даже не пыталась бежать и просидела там несколько десятилетий. Думая о долгих годах, проведенных ею в заточении, я прихожу к такому выводу: она, видимо, была уверена, что после движения за возврат к старине ее пребывание в пещере в том же самом ритуальном смысле необходимо для деревни-государства-микрокосма. Благодаря этой догадке я, сестренка, наконец-то понял, почему такой истинный великан, как Разрушитель, перед тем как исчезнуть, избрал своей спутницей Узницу – женщину со столь дурной репутацией.
6
В период движения за возврат к старине, в дни тяжелой совместной работы тела созидателей-великанов постепенно сжимались, становились почти прозрачными – сквозь них можно было даже смотреть, – пока, все больше теряя свои очертания, совсем не растаяли. И сразу же эти старики, прожившие здесь более ста лет с момента основания нашего края и являвшиеся главной опорой долины и горного поселка, в восприятии молодежи превратились в призраков, еще недавно бродивших рядом. Как я уже писал, сестренка, этим жалким стариком, всеми забытым и гонимым, в последние годы их долгой жизни являлись сновидения. Сны эти не миновали ни одного созидателя, и были они печальнее печали, помноженной на печаль, в которой они пребывали в самые последние годы вплоть до исчезновения. Созидатели все время видели сны, хотя и разные по содержанию, но «решенные в одном ключе». Почему же старики, обычно такие неразговорчивые, пересказывали свои сны? Они делились друг с другом – вот какой сон я видел! – только ради того, чтобы сон оставался сном, то есть ради того, чтобы не допустить вторжение сна в реальную жизнь. Сны созидателей имели одинаковое направление, но резко отличались по содержанию – ведь каждый видел во сне свою собственную жизнь. Но жизнь во сне отличалась от той, которую они прожили на самом деле. Ведомые Разрушителем, они бесконечно долго двигались вверх по реке, взорвали огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли и в низине, откуда ливень смыл все, что источало зловоние, основали деревню-государство-микрокосм. Последовавшее затем столетие виделось им во сне совсем другим, отличным от того, которое они прожили на самом деле. В жизни, являвшейся им во сне, они были вполне удовлетворены положением самых низких по званию самураев князя, их не притесняли за требования реформ и они, не покидая призамкового города, уже не предпринимали новых попыток переворота, предпочтя мирную тихую жизнь. Безмятежно и бессмысленно влачили они свое существование во сне. В период движения за возврат к старине старики, которым перевалило за сто лет, забравшись в укромный уголок, умудрялись за короткие перерывы во время коллективных работ вздремнуть так, что даже по нескольку раз видели сны об этой своей другой жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142