Используя полученные знания и навыки, она хотела противостоять «макиавеллизму» Америки и прочих великих держав.
На родину Фудзико вернулась, чтобы пройти стажировку в Региональном отделе Японии и Южной Кореи Управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев. До окончания университета оставалось несколько месяцев, но она уже набрала необходимые баллы и собиралась как можно скорее поучаствовать в экзаменах на вакантное место в ООН. Если она успешно пройдет конкурс и тем временем освободится вакансия, после окончания университета определится и ее место работы. Она выбрала путь гораздо сложнее, чем карьера чиновника в японском учреждении.
Андзю больше всего интересовал взгляд Фудзико на вопросы любви и брака. Думать о свадьбе пока рановато: и та и другая слишком молоды для этого, но, чтобы судить об идеальных любви и браке, нужно все же обладать реальным опытом. Случай с Амико приоткрыл Андзю подлинную суть семейных отношений родителей и пошатнул определенность ее представлений о браке и любви. Не переставая думать о проблемах дома Токива, Андзю решила обсудить волновавшую ее тему с Фудзико.
– Я не хочу жить, как обычная замужняя женщина.
– Когда я смотрю на мать, меня не покидает мысль, – соглашаясь с лаконичным ответом Фудзико, сказала Андзю, – что в обычном браке самое большое счастье в начале, а потом только и делаешь, что становишься все несчастнее. Мой отец тратит огромные деньги на любовниц, а мать раньше была по рукам и ногам связана домом и детьми, а теперь в одиночестве выращивает орхидеи. Можно подумать, что вся ее семейная жизнь сводилась лишь к тому, чтобы родить Токива наследника.
– Всегда смотришь на мать, правда? – подтвердила Фудзико. – Думаю, я не повторю путь моей матери. Мне бы хотелось найти свою работу, а не только быть помощницей мужа. Но тогда, наверное, я не смогу выйти замуж, как все, и жить обычной семейной жизнью. Мама всегда ездила с отцом, куда бы его ни направляли, но сможет ли ездить со мной тот, кто станет моим мужем? Впрочем, наверное, именно за такого человека я и выйду замуж.
– А за кого бы ты вышла?
– Ну… – Отвечая на вопрос Андзю, Фудзико призадумалась и продолжила с улыбкой: – За музыканта или за поэта. Ведь артисты и художники свободны ездить куда хотят.
Ее ответ звучал четко, будто был известен с самого начала. Андзю попробовала представить подходящего для Фудзико музыканта или поэта, и вдруг ее осенило. Уж не Каору ли та имела в виду?
– А в Бостоне ты никого подходящего не встретила? – Андзю попробовала коснуться отношений Фудзико с мужчинами в Америке.
– Ко мне приезжал Каору.
Это мы и так знаем. Вопрос в том, любила ли Фудзико еще кого-то помимо него.
– Да и парни из Гарварда тебе, наверное, проходу не давали.
Фудзико только улыбнулась:
– Нам всем приходилось много заниматься, не до того было.
– Но дружила ты, наверное, со многими? – Андзю попробовала зайти с другой стороны.
– Бойфренда у меня не было, но друзья-мужчины были. Дружила я и с геями. Вот только возлюбленного себе не нашла. А чем сейчас занимается Каору?
– Беспокоишься о нем?
Впервые за весь разговор Фудзико смутилась. Андзю деликатно не заметила ее смущения, но про себя решила устроить их встречу на свой лад.
– Мы два раза встречались в Америке, но в неудобное время и совсем недолго. Мы пообещали друг другу в следующий раз побыть вместе подольше, но Каору вернулся в Японию. Сказал, что бабушка умирает. Жаль. Он подбадривал меня, как сейчас помню его слова: «Теперь женщины определяют лицо эпохи, надеюсь, и у тебя получится».
– После возвращения сюда Каору много времени проводил с бабушкой.
– Он ведь заботливый, да?
– Думаю, он тоже хочет встретиться с тобой. Какой сюрприз мы ему приготовим?
– Может, нагрянуть к нему в университет?
– Интересно, удивится ли он? Наверное, меньше, чем ты.
Фудзико недоуменно посмотрела на Андзю, стараясь разгадать, что та имеет в виду. Андзю сказала, словно бы сама себе.
– Каору стал ужасным бабником. Будто напоказ старается. И чем только он занимался в этом Нью-Йорке?
Фудзико нахмурилась. Она хотела верить своим впечатлениям: Каору не показался ей таким.
– При тебе он стеснялся, прикидывался паинькой, а на самом-то деле ему все нипочем, довел себя до ручки.
Андзю старательно расписывала Фудзико образ неизвестного ей Каору, пытаясь зародить в ней предубеждение и недоверие к нему.
– Последнее время Каору пропадает у своей преподавательницы вокала. Отец покровительствует одной подающей надежды сопрано. Не хотелось бы рассказывать о позоре нашей семьи, но Каору, отец и эта певичка образовали любовный треугольник. Ужас, правда?
Услышав такое, Фудзико на несколько секунд лишилась дара речи, но тут же пришла в себя и спросила:
– А Каору тоже любит эту певицу?
В ответ Андзю обрушила на Фудзико шквал информации, призванной усилить ее подозрения. Да, он, наверное, считает любовь игрой; его и раньше-то трудно было понять, а сейчас так и совсем невозможно. До утра развлекается со своими дружками, и еще какими-то грязными делишками занимается…
Выражение лица Фудзико не изменилось, но она так часто моргала, что это выдавало ее смятение.
– Значит, он уже не такой, как прежде, – с легкой грустью сказала Фудзико, а Андзю со вздохом произнесла:
– Да, прежнего, честного, надежного Каору больше не существует, – и добавила: – Каору еще ни разу никто не бросал. Девушки так избаловали его, что он не научился любить. Он повзрослеет, только пережив несчастную любовь.
Самой Андзю, разумеется, было известно, что Каору не думает ни о ком, кроме Фудзико. Но Андзю понимала: смирись она с их любовью – и Каору будет все больше отдаляться от нее. Интуиция подсказывала: есть только один способ привязать к себе Каору – заставить его пережить несчастную любовь. И сделать это может только один человек – Фудзико. Андзю старательно копала рвы, чтобы разделить их сердца и тихо похоронить любовь Каору. Она знала, о чем думает Каору и что на сердце у Фудзико, но тьмы в ее душе не видел никто. Прячась за их спинами, она держала в руках кончики нитей, управляющих их отношениями.
– Андзю, а ты как считаешь? Может, мне лучше не встречаться с Каору?
– Каору, наверное, будет рад, но сама ты, боюсь, испытаешь горькое разочарование. Мне, как старшей сестре, хотелось бы, чтобы Каору хоть немного повзрослел.
По крайней мере, Андзю удалось заронить в Фудзико зерна сомнения. Но лицо Фудзико, как у игрока в покер, оставалось непроницаемым. Если бы она любила Каору, ее чувства должны были отразиться на лице. А что, если она никогда и не думала о Каору как о своем возлюбленном? Может быть, их любовь существовала только в фантазиях Каору и ревнивых предположениях Андзю?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
На родину Фудзико вернулась, чтобы пройти стажировку в Региональном отделе Японии и Южной Кореи Управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев. До окончания университета оставалось несколько месяцев, но она уже набрала необходимые баллы и собиралась как можно скорее поучаствовать в экзаменах на вакантное место в ООН. Если она успешно пройдет конкурс и тем временем освободится вакансия, после окончания университета определится и ее место работы. Она выбрала путь гораздо сложнее, чем карьера чиновника в японском учреждении.
Андзю больше всего интересовал взгляд Фудзико на вопросы любви и брака. Думать о свадьбе пока рановато: и та и другая слишком молоды для этого, но, чтобы судить об идеальных любви и браке, нужно все же обладать реальным опытом. Случай с Амико приоткрыл Андзю подлинную суть семейных отношений родителей и пошатнул определенность ее представлений о браке и любви. Не переставая думать о проблемах дома Токива, Андзю решила обсудить волновавшую ее тему с Фудзико.
– Я не хочу жить, как обычная замужняя женщина.
– Когда я смотрю на мать, меня не покидает мысль, – соглашаясь с лаконичным ответом Фудзико, сказала Андзю, – что в обычном браке самое большое счастье в начале, а потом только и делаешь, что становишься все несчастнее. Мой отец тратит огромные деньги на любовниц, а мать раньше была по рукам и ногам связана домом и детьми, а теперь в одиночестве выращивает орхидеи. Можно подумать, что вся ее семейная жизнь сводилась лишь к тому, чтобы родить Токива наследника.
– Всегда смотришь на мать, правда? – подтвердила Фудзико. – Думаю, я не повторю путь моей матери. Мне бы хотелось найти свою работу, а не только быть помощницей мужа. Но тогда, наверное, я не смогу выйти замуж, как все, и жить обычной семейной жизнью. Мама всегда ездила с отцом, куда бы его ни направляли, но сможет ли ездить со мной тот, кто станет моим мужем? Впрочем, наверное, именно за такого человека я и выйду замуж.
– А за кого бы ты вышла?
– Ну… – Отвечая на вопрос Андзю, Фудзико призадумалась и продолжила с улыбкой: – За музыканта или за поэта. Ведь артисты и художники свободны ездить куда хотят.
Ее ответ звучал четко, будто был известен с самого начала. Андзю попробовала представить подходящего для Фудзико музыканта или поэта, и вдруг ее осенило. Уж не Каору ли та имела в виду?
– А в Бостоне ты никого подходящего не встретила? – Андзю попробовала коснуться отношений Фудзико с мужчинами в Америке.
– Ко мне приезжал Каору.
Это мы и так знаем. Вопрос в том, любила ли Фудзико еще кого-то помимо него.
– Да и парни из Гарварда тебе, наверное, проходу не давали.
Фудзико только улыбнулась:
– Нам всем приходилось много заниматься, не до того было.
– Но дружила ты, наверное, со многими? – Андзю попробовала зайти с другой стороны.
– Бойфренда у меня не было, но друзья-мужчины были. Дружила я и с геями. Вот только возлюбленного себе не нашла. А чем сейчас занимается Каору?
– Беспокоишься о нем?
Впервые за весь разговор Фудзико смутилась. Андзю деликатно не заметила ее смущения, но про себя решила устроить их встречу на свой лад.
– Мы два раза встречались в Америке, но в неудобное время и совсем недолго. Мы пообещали друг другу в следующий раз побыть вместе подольше, но Каору вернулся в Японию. Сказал, что бабушка умирает. Жаль. Он подбадривал меня, как сейчас помню его слова: «Теперь женщины определяют лицо эпохи, надеюсь, и у тебя получится».
– После возвращения сюда Каору много времени проводил с бабушкой.
– Он ведь заботливый, да?
– Думаю, он тоже хочет встретиться с тобой. Какой сюрприз мы ему приготовим?
– Может, нагрянуть к нему в университет?
– Интересно, удивится ли он? Наверное, меньше, чем ты.
Фудзико недоуменно посмотрела на Андзю, стараясь разгадать, что та имеет в виду. Андзю сказала, словно бы сама себе.
– Каору стал ужасным бабником. Будто напоказ старается. И чем только он занимался в этом Нью-Йорке?
Фудзико нахмурилась. Она хотела верить своим впечатлениям: Каору не показался ей таким.
– При тебе он стеснялся, прикидывался паинькой, а на самом-то деле ему все нипочем, довел себя до ручки.
Андзю старательно расписывала Фудзико образ неизвестного ей Каору, пытаясь зародить в ней предубеждение и недоверие к нему.
– Последнее время Каору пропадает у своей преподавательницы вокала. Отец покровительствует одной подающей надежды сопрано. Не хотелось бы рассказывать о позоре нашей семьи, но Каору, отец и эта певичка образовали любовный треугольник. Ужас, правда?
Услышав такое, Фудзико на несколько секунд лишилась дара речи, но тут же пришла в себя и спросила:
– А Каору тоже любит эту певицу?
В ответ Андзю обрушила на Фудзико шквал информации, призванной усилить ее подозрения. Да, он, наверное, считает любовь игрой; его и раньше-то трудно было понять, а сейчас так и совсем невозможно. До утра развлекается со своими дружками, и еще какими-то грязными делишками занимается…
Выражение лица Фудзико не изменилось, но она так часто моргала, что это выдавало ее смятение.
– Значит, он уже не такой, как прежде, – с легкой грустью сказала Фудзико, а Андзю со вздохом произнесла:
– Да, прежнего, честного, надежного Каору больше не существует, – и добавила: – Каору еще ни разу никто не бросал. Девушки так избаловали его, что он не научился любить. Он повзрослеет, только пережив несчастную любовь.
Самой Андзю, разумеется, было известно, что Каору не думает ни о ком, кроме Фудзико. Но Андзю понимала: смирись она с их любовью – и Каору будет все больше отдаляться от нее. Интуиция подсказывала: есть только один способ привязать к себе Каору – заставить его пережить несчастную любовь. И сделать это может только один человек – Фудзико. Андзю старательно копала рвы, чтобы разделить их сердца и тихо похоронить любовь Каору. Она знала, о чем думает Каору и что на сердце у Фудзико, но тьмы в ее душе не видел никто. Прячась за их спинами, она держала в руках кончики нитей, управляющих их отношениями.
– Андзю, а ты как считаешь? Может, мне лучше не встречаться с Каору?
– Каору, наверное, будет рад, но сама ты, боюсь, испытаешь горькое разочарование. Мне, как старшей сестре, хотелось бы, чтобы Каору хоть немного повзрослел.
По крайней мере, Андзю удалось заронить в Фудзико зерна сомнения. Но лицо Фудзико, как у игрока в покер, оставалось непроницаемым. Если бы она любила Каору, ее чувства должны были отразиться на лице. А что, если она никогда и не думала о Каору как о своем возлюбленном? Может быть, их любовь существовала только в фантазиях Каору и ревнивых предположениях Андзю?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78