Микаинайту и Пино-пино предстояло ворваться в мамины кошмары, устроить там шумное и светлое веселье и тем самым спасти ее.
Тогда я еще понятия не имел, что могу входить в чужие сны. У меня даже не получалось позвать кого-нибудь в свой сон. Единственное, что мне удавалось в четырнадцать лет – это отправить Микаинайта полетать за окном. Чем он там занимался, было мне абсолютно неизвестно. Я воспринял терапию Пенелопы как шутку, не более того. Хотя, конечно, было бы здорово, если бы я умел появляться в снах, которые смотрят другие.
Но той ночью Микаинайт действительно явился в мамин сон. Это было первое успешное путешествие в сны. Наверное, терапия Пенелопы оказала свое действие, потому что мама через неделю после этой ночи вернулась домой. Впервые за три недели в доме царило оживление, на следующий день работа возобновилась. Я до сих пор помню весьма редкое зрелище: растерянно улыбающегося Катагири, который почти никогда не смеялся. Потом мама сказала, что во сне я покрасил черную ворону яркими красками и попытался сделать из нее чокнутого павлина, приделав к ней обрывки газет, проволочные вешалки, голову плюшевого мишки, искусственные розы и прочий хлам.
Я был поражен. Мама сказала, что только я один появился в ее сне. Неужели я?… Я тут же пошел к Катагири за советом, но он только фыркал и не желал ничего объяснять. Я рассказал всё маме, и она предложила провести эксперимент этой же ночью. Но я так напрягался, что допоздна не мог уснуть и в результате не появился в мамином сне. Однако, мы продолжили эксперименты. Сегодня я буду у мамы, завтра – у Катагири, послезавтра – у Пенелопы – перед тем как заснуть, я определял порядок посещений. Но результаты оставляли желать лучшего.
Так прошло около трех месяцев, и я обнаружил, что вероятность успеха возрастает, если правильно угадать момент. Когда я отправлял Микаинайта незадолго до того, как смотрящий сон проснется, ему прекрасно удавалось проникнуть внутрь сна. Если тот, кто видел сон, сам забывал его содержание, то смысл моих усилий сводился на нет. Даже если мне удавалось оказаться во сне, но видевший его не помнил, я исчезал вместе со сном.
Я начал основательно овладевать искусством вхождения в сны. Активнее, чем раньше, занимался медитацией по методу Катагири, оттачивал мастерство свободного контроля сознания. Катагири радовался тому, что разработанная им медитативная методика нашла дополнительное применение. Понемногу он стал проявлять интерес к искусству вхождения в сны, которое сначала считал глупой забавой.
– Я потрясен, Мэтью. В Японии жил прославленный буддийский монах по имени Мёэ, который добился просветления во сне и во сне занимался самосовершенствованием. Один химик – забыл, как его зовут, – во сне открыл строение бензольного ядра. Смотри, не используй сны во вред.
Мне не хотелось, чтобы мой визит в мамин сон остался случайностью. Мама увидела меня во сне не просто так: я отправил к ней Микаинайта, и он зашел в ее сон.
Овладев в совершенстве искусством вхождения в сны, можешь свободно бродить по снам президента и голливудских звезд. Можешь поухаживать за девочкой, которая тебе нравится, зайдя в ее сон. Можешь помучить какого-нибудь гада во сне. Можешь не только входить в чужие сны, но и приглашать других в свои. Можешь вертеть ими, как заблагорассудится. Хочешь – убей, хочешь – возьми силой, хочешь – надень ошейник и таскай на поводке…
Но впоследствии я понял, что подобные желания испытывают подонистые герои комиксов (такие, как Нобитаро), а искусство вхождения в сны заключается не в этом. Чтобы удовлетворить личную месть или желание, нечего специально смотреть сны, лучше пойти к морю и поорать там в свое удовольствие.
Правильно войти в сон означало использовать его как средство коммуникации. Я впервые осознал это после восемнадцати.
Однажды утром Пенелопа сказала мне:
– Сегодня ты приходил в мой сон.
Все-таки у меня был талант появляться в чужих снах.
Микаинайт и Пино-пино
Микаинайт, ты и сам-то тоже хорош, втрескался в двойника Пенелопы Пино-пино. Ты скрывал это от меня, но тогда ночью на вечеринке с марихуаной все стало ясно.
В пятнадцать лет я, который и сигарет-то никогда не пробовал, получил первый опыт. Трава желто-зеленого цвета, говорят, была превосходного качества. Такая же молодая и зеленая, как я сам. Пенелопа пустила сигарету по кругу так, как ее научили подружки из колледжа. Парням никогда бы не пришло в голову затягиваться таким образом. В дело пошел тампакс. Но не сам тампон, а аппликатор, который обычно сразу отправляется в мусорное ведро. В кончике проделывалось отверстие размером с мизинец, которое накрывалось фольгой. Фольга продавливалась внутрь, в ней сережкой прокалывали крохотную дырочку, клали на фольгу траву и поджигали. А затем медленно вдыхали весь дым. Засовывать в рот аппликатор от тампакса было немного неловко. Горьковато-сладкий запах распространялся по комнате, и мы смотрели друг на друга в ожидании: когда же придет то удивительное состояние, которое бывает от травы. Постепенно мир начал вращаться вокруг меня, как будто я катался на аттракционе. Предметы на уровне глаз приобрели необыкновенную четкость. Вещи, находившиеся в комнате, стали активно напоминать о своем существовании. Пол, диван, кровать, настольная лампа, дверь, окно, занавески… Обычно они тихонько занимали положенное им место и не высовывались, но внезапно вещи начали выпендриваться, они вопили: «Я! Мне!», дрались друг с другом, так что комната превратилась в поле битвы. Я тоже оказался втянутым в зону военных действий, от чего почувствовал панику. Мной овладел острый приступ афазии.
– What's your name? – для проверки спросила Пенелопа, увидев, что меня пробрало как следует.
Но я был не в состоянии ей ответить. По моему лицу, как слюна, струилась улыбка, и я не мог вымолвить ничего вразумительного, сплошные: «А?» и «Э-э-э». Слова разбежались в разные стороны, они выпрыгивали из привычных цепочек, скакали на голове и заводили дружбу с посторонними смыслами. Пенелопа несколько раз повторила свой вопрос. Я наконец-то понял, чего она от меня хочет, и попытался ответить ей, но забыл свое имя. К тому же я не мог вспомнить, как звали тех, кто сидел рядом со мной. Имена отделились от своих хозяев и летали по комнате. Я подумал: если сейчас не поймаю свое имя, то навечно останусь безымянным. Я, как сонная собака, потыкался по тесной комнатке, в которую набились четыре человека, и сразу почувствовал огонь во всем теле. И Пенелопа, и Эрик, и Пати сидели на полу и глупо улыбались. Сбоку белой мышкой валялся тампакс.
Внезапно я решил, что приду в себя, если приму душ, и разделся догола. Но в следующий момент я и думать забыл о водных процедурах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Тогда я еще понятия не имел, что могу входить в чужие сны. У меня даже не получалось позвать кого-нибудь в свой сон. Единственное, что мне удавалось в четырнадцать лет – это отправить Микаинайта полетать за окном. Чем он там занимался, было мне абсолютно неизвестно. Я воспринял терапию Пенелопы как шутку, не более того. Хотя, конечно, было бы здорово, если бы я умел появляться в снах, которые смотрят другие.
Но той ночью Микаинайт действительно явился в мамин сон. Это было первое успешное путешествие в сны. Наверное, терапия Пенелопы оказала свое действие, потому что мама через неделю после этой ночи вернулась домой. Впервые за три недели в доме царило оживление, на следующий день работа возобновилась. Я до сих пор помню весьма редкое зрелище: растерянно улыбающегося Катагири, который почти никогда не смеялся. Потом мама сказала, что во сне я покрасил черную ворону яркими красками и попытался сделать из нее чокнутого павлина, приделав к ней обрывки газет, проволочные вешалки, голову плюшевого мишки, искусственные розы и прочий хлам.
Я был поражен. Мама сказала, что только я один появился в ее сне. Неужели я?… Я тут же пошел к Катагири за советом, но он только фыркал и не желал ничего объяснять. Я рассказал всё маме, и она предложила провести эксперимент этой же ночью. Но я так напрягался, что допоздна не мог уснуть и в результате не появился в мамином сне. Однако, мы продолжили эксперименты. Сегодня я буду у мамы, завтра – у Катагири, послезавтра – у Пенелопы – перед тем как заснуть, я определял порядок посещений. Но результаты оставляли желать лучшего.
Так прошло около трех месяцев, и я обнаружил, что вероятность успеха возрастает, если правильно угадать момент. Когда я отправлял Микаинайта незадолго до того, как смотрящий сон проснется, ему прекрасно удавалось проникнуть внутрь сна. Если тот, кто видел сон, сам забывал его содержание, то смысл моих усилий сводился на нет. Даже если мне удавалось оказаться во сне, но видевший его не помнил, я исчезал вместе со сном.
Я начал основательно овладевать искусством вхождения в сны. Активнее, чем раньше, занимался медитацией по методу Катагири, оттачивал мастерство свободного контроля сознания. Катагири радовался тому, что разработанная им медитативная методика нашла дополнительное применение. Понемногу он стал проявлять интерес к искусству вхождения в сны, которое сначала считал глупой забавой.
– Я потрясен, Мэтью. В Японии жил прославленный буддийский монах по имени Мёэ, который добился просветления во сне и во сне занимался самосовершенствованием. Один химик – забыл, как его зовут, – во сне открыл строение бензольного ядра. Смотри, не используй сны во вред.
Мне не хотелось, чтобы мой визит в мамин сон остался случайностью. Мама увидела меня во сне не просто так: я отправил к ней Микаинайта, и он зашел в ее сон.
Овладев в совершенстве искусством вхождения в сны, можешь свободно бродить по снам президента и голливудских звезд. Можешь поухаживать за девочкой, которая тебе нравится, зайдя в ее сон. Можешь помучить какого-нибудь гада во сне. Можешь не только входить в чужие сны, но и приглашать других в свои. Можешь вертеть ими, как заблагорассудится. Хочешь – убей, хочешь – возьми силой, хочешь – надень ошейник и таскай на поводке…
Но впоследствии я понял, что подобные желания испытывают подонистые герои комиксов (такие, как Нобитаро), а искусство вхождения в сны заключается не в этом. Чтобы удовлетворить личную месть или желание, нечего специально смотреть сны, лучше пойти к морю и поорать там в свое удовольствие.
Правильно войти в сон означало использовать его как средство коммуникации. Я впервые осознал это после восемнадцати.
Однажды утром Пенелопа сказала мне:
– Сегодня ты приходил в мой сон.
Все-таки у меня был талант появляться в чужих снах.
Микаинайт и Пино-пино
Микаинайт, ты и сам-то тоже хорош, втрескался в двойника Пенелопы Пино-пино. Ты скрывал это от меня, но тогда ночью на вечеринке с марихуаной все стало ясно.
В пятнадцать лет я, который и сигарет-то никогда не пробовал, получил первый опыт. Трава желто-зеленого цвета, говорят, была превосходного качества. Такая же молодая и зеленая, как я сам. Пенелопа пустила сигарету по кругу так, как ее научили подружки из колледжа. Парням никогда бы не пришло в голову затягиваться таким образом. В дело пошел тампакс. Но не сам тампон, а аппликатор, который обычно сразу отправляется в мусорное ведро. В кончике проделывалось отверстие размером с мизинец, которое накрывалось фольгой. Фольга продавливалась внутрь, в ней сережкой прокалывали крохотную дырочку, клали на фольгу траву и поджигали. А затем медленно вдыхали весь дым. Засовывать в рот аппликатор от тампакса было немного неловко. Горьковато-сладкий запах распространялся по комнате, и мы смотрели друг на друга в ожидании: когда же придет то удивительное состояние, которое бывает от травы. Постепенно мир начал вращаться вокруг меня, как будто я катался на аттракционе. Предметы на уровне глаз приобрели необыкновенную четкость. Вещи, находившиеся в комнате, стали активно напоминать о своем существовании. Пол, диван, кровать, настольная лампа, дверь, окно, занавески… Обычно они тихонько занимали положенное им место и не высовывались, но внезапно вещи начали выпендриваться, они вопили: «Я! Мне!», дрались друг с другом, так что комната превратилась в поле битвы. Я тоже оказался втянутым в зону военных действий, от чего почувствовал панику. Мной овладел острый приступ афазии.
– What's your name? – для проверки спросила Пенелопа, увидев, что меня пробрало как следует.
Но я был не в состоянии ей ответить. По моему лицу, как слюна, струилась улыбка, и я не мог вымолвить ничего вразумительного, сплошные: «А?» и «Э-э-э». Слова разбежались в разные стороны, они выпрыгивали из привычных цепочек, скакали на голове и заводили дружбу с посторонними смыслами. Пенелопа несколько раз повторила свой вопрос. Я наконец-то понял, чего она от меня хочет, и попытался ответить ей, но забыл свое имя. К тому же я не мог вспомнить, как звали тех, кто сидел рядом со мной. Имена отделились от своих хозяев и летали по комнате. Я подумал: если сейчас не поймаю свое имя, то навечно останусь безымянным. Я, как сонная собака, потыкался по тесной комнатке, в которую набились четыре человека, и сразу почувствовал огонь во всем теле. И Пенелопа, и Эрик, и Пати сидели на полу и глупо улыбались. Сбоку белой мышкой валялся тампакс.
Внезапно я решил, что приду в себя, если приму душ, и разделся догола. Но в следующий момент я и думать забыл о водных процедурах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82