ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Смирнов Алексей
Овечьи мозги
Алексей Смирнов
Овечьи мозги
Меню Павла Икроногова обычно состояло из всяческих изысканных блюд. Тут бывали и трюфели, Бог весть откуда взявшиеся, и пироги с белыми грибами, и язык. Нередкой гостьей оказывалсь нутрия - животное, предназначенное не для возбуждения аппетита, но для его отбивания, однако Икроногов считал этого грызуна деликатесом номер один. Да что нутрия! Надумай какой-нибудь бездельник перечислить все, что подавалось к столу в доме Икроногова, он перевел бы дух не скоро. Одни только жаворонки поедались тушенными в масле, вине, собственном соку, собственных слезах, перьях и едва ли не в собственных трелях. Исправно подавали балык, заливную рыбу, устрицы, не считаясь со стоявшим на дворе тысячелетьем.
В тот день гастрономический набор пополнился новым компонентом. Словно с неба свалились к обеду овечьи мозги, приправленные заморскими специями и пересыпанные зеленым горошком. Икроногов, глотая слюну, с безупречной изысканностью разделывал кушанье и уписывал его с таким аппетитом, что просто приятно было смотреть. Пухлое сосредоточенное лицо множилось в зеркалах, и лишь одной недоставало детали: старого лакея за спинкой кресла с салфеткой наготове.
Любил Икроногов и выпивку, достойную жаворонков. На первых порах он не слишком задумывался над этим увлечением, когда же возлияния сделались системой, он почувствовал, что нуждается в каком-то оправдании перед самим собой. Помогло печальное свойство Икроногова терпеть неудачи в самых разных делах. Речь идет, в основном, о заурядных житейских драмах и бытовых мелочах, но свойства лекарства были таковы, что любая мелочь раздувалась до трагических размеров, вынуждающих лечиться все усерднее и усерднее. Прошло время, и вот Икроногов ощутил наконец, что искать оправдания теперь уже не нужно. И венцом его самоанализа сделалось кредо ночного бражника, никем не признанного и ни в ком не нуждающегося.
Личная жизнь Икроногова не однажды атаковалась черными силами. Самого филолога (Икроногов был филолог), упрекнуть, по его мнению, было не в чем во всем обвинялся рок, злые звезды и сологубовская колодунья злая. С первой минуты знакомства Икроногов опутывал избранницу сетью разнообразных услуг. Испытывать его преданность не было никакой нужды - хватало одного взгляда, чтобы понять: этот и среди ночи приедет, и в другой город проводит до гостиницы, и вообще - стал таким предупредительным, что сам по себе пропал вовсе. Это жертвенное самоотречение в сочетании с устами, вышептывающими стихи, и глазами, упертыми в голые колени, производили на дам гнетущее впечатление. Икроногов не понимал, в чем дело, и жаловался, что им все время гнушаются. Но гнушаться было попросту нечем, ибо с женщиной наедине бедняга раскисал и очень быстро переставал существовать как личность.
Недавно Икроногова постиг очередной удар. Он оказался чувствительнее прежних, ибо дело обстояло, как в медицине: болезнь тем опаснее, чем вреднее микроб и чем слабее человек. Особа, на которую Икроногов положил глаз, сочетала в себе привлекательность розы и вредоносность холерного вибриона. Каждую любовную связь она расценивала и описывала в обществе как Голгофу. На Голгофу она восходила многократно, и всякий раз не одна. Когда грех совершался, в свидетели и заступники призывались Цветаева и Фрейд. Убедив Икроногова, что Голгофа есть Голгофа и крест тяжел, болезнетворная вампирша высосала из него соки и канула в неизвестность, стянув у воздыхателя божественного Гумилева. Вся эта история потрясла Икроногова. Он был так напуган рассказами о Голгофе, что не смел и помыслить вскарабкаться на нее за компанию с рассказчицей. Во всем случившемся он уловил лишь оттенок мрачного созвучия душ и всерьез считал, что произошла фантастическая и печальная встреча двух собратьев по редкому несчастью.
Итак, вечером сытного дня отобедавший Икроногов скорбно смотрел на похоронное пламя свечей, сжимая в одной руке карандаш, а в другой наполненный до краев бокал. Со стен, подобно жукам в янтаре, глядели предки - некогда цвет и гордость петербургского общества. Потомок подсел к столу и погрузился в творчество. Словно муравьи, ползли на бумагу слова мелкие, в завитках, и каждое - бомба, каждое - прощальный поклон хмельного отпрыска старинного рода. Да, он сгинет, но поставит точку, это будет всем точкам точка! Его сочинение - укор, плевок, вызов и горькая мудрость. Это может получиться особенно изысканно, если в желудке перевариваются мозги с горошком и бутылка благородного вина.
Бокал сменяется бокалом, мысли пляшут. На свечу летит страшный мотылек - ниоткуда, в мерзкой липкой пыльце. Даже прекрасная и проклятая, забравшая Гумилева, не сумела оценить обреченность вечерних бдений. И становится очевидным, что все вокруг Икроногова суть пустые места, а сам Икроногов - один, и неизвестно еще, человек ли он или нечто иное, чему не суждено обрести приют и покой в материальном мире.
Выход есть - Икроногов давно о том догадался. Испытанное в юности желание смерти являлось смешным, глупым заигрыванием с тайной. Искушение смертью вообще неизбежно, когда впереди запас жизни на полную катушку. Но он переболел младенческой болезнью, и теперь все обстоит иначе. Теперь он всерьез призадумался о новых путях и возможностях загробных миров...
Телефонный звонок прозвучал неуместно, бестактно, но Икроногов решил повременить с хамским ответом. Обычно вместе с мрачными мыслями приходит желание ими поделиться. Кроме того, вдруг это...
- Я слушаю.
- Здорово! - раздался далекий бас. - Куда ты пропал, гнида?
Икроногов икнул и с нарочитой сдержанностью ответил, что он никуда не пропадал и словом "гнида" как изгой и бражник оскорблен, но тут же намекнул, что готов простить Штаху эту вольность.
- Чем занимаешься? - бодро кричал Штах. Бодрость заставила Икроногова поморщиться, хотя он любил Штаха. Штах недавно женился и у него никаких проблем не стало. Жена вяжет, он мотает нитки. А мог бы, мог выйти толк - да увы! Лучшие люди гибнут в семейных дрязгах, храни Господь их союз и будь оно проклято. Раньше, бывало, не найти собеседника приятнее Штаха. Ты ему исповедуешься - и он тебе душу выложит, обоих терзал голод, и потому они прекрасно понимали друг друга. А что сейчас? Штах только и может, что ободряюще мычать в ответ на откровения товарища, и знай себе долдонит, что все, дескать, образуется. А все-таки коротать вечер в одиночестве несладко...
Прежде, чем Икроногов на что-то решился, язык его самовольно брякнул в трубку короткое "приходи". И сразу же плотину прорвало: он начал рассказывать взахлеб о новой повести, которая взорвет устои и покорежит души, о вероломной любовнице, о марочном вине.
1 2 3 4