В девятикратную оптику был прекрасно виден широко распахнутый рот орущего вайнаха.
От приземистого здания на противоположном краю площади к раненному бросились двое. Худой бородач и подросток.
Туманишвили задержал дыхание и вновь послал пулю.
СВ У АС не подвел.
Бородач словно налетел на невидимое препятствие и со всего маху впечатался грудью в дорожную пыль.
Подросток оскалился, как загнанный в угол шакал, сорвал с плеча укороченный «Калашников» и открыл огонь по деревьям, росшим по краю площади.
Егор недобро усмехнулся.
Малолетний боевик расстрелял магазин, отбросил в сторону пустой рожок и схватился за подсумок.
Туманишвили вбил ему пулю точно в коротко стриженную голову.
Подросток раскинул руки и упал навзничь.
Егор перевел перекрестье прицела на мечущихся возле бронемашины бандитов и поставил режим стрельбы на автоматический...
* * *
— Де жа вю! — серьезно сказал Гоблин, подъехавший к дому номер восемнадцать по Можайской улице.
У парадного подъезда теперь стояла не одна, а три желто синие милицейские машины, а из окон на втором этаже неслось невнятное бормотание, изредка прерываемое вскриками и глухими шлепающими ударами. Как будто в помещении Издательского Дома «Нева» открылся цех по производству говяжьих и свиных отбивных.
Возле скопления «мусоровозов» никого не было.
Чернов вышел из своего «Гранд Чероки» и посмотрел вверх.
В глубине комнаты метались какие то тени.
Из двери на улицу вывалился потный раскрасневшийся лейтенант.
— Снова ты? — удивился журналист.
— Я, я! — милиционер был в ярости. — Но теперь в качестве усиления! Следак лично приехал!
— И что?
— Вроде поймали...
— Кого?
— Да убийцу, будь он неладен! Я сам не присутствовал... Следак еще группу с телевидения пригласил. Все там, — лейтенант махнул рукой.
— А а! — осклабился Гоблин. — Можно сказать, что идут съемки блокбастера. «Гришечкин два. Судный день»... Но теперь то его ни с кем не перепутали?
— Да не е ет! Прям в его собственном кабинете взяли. Тепленького, — страж порядка отдышался и пошел обратно в дом. — Жарко там. Кондиционер не работает, а народу набилось — ужас!
— Ну ну, — хмыкнул Чернов.
Лейтенант скрылся за дверью.
Позади джипа тихо припарковался «глазастый» черный «мерседес» Е класса.
Хлопнула дверца.
Гоблин обернулся и увидел главного редактора «Невы». Живого, невредимого и свободного. Виталий Гришечкин тоскливо посмотрел на окна своего офиса и вздохнул.
Сотрудников органов правопорядка он недолюбливал с пятнадцатилетнего возраста. Тогда ему сильно досталось от участкового, поймавшего юного Виталика в столовой интерната для глухонемых, где тот зеленой масляной краской выводил на стене лозунг «Когда я ем, всё как всегда». Виталик считал шутку достойной, участковый придерживался диаметрально противоположного мнения и продержал Гришечкина в камере всю ночь, чего не имел права делать.
За это участковый был примерно наказан районным прокурором, возмущенным столь грубым отношением с несовершеннолетним художником графиком.
В белорусском местечке Жабинка, откуда Виталий был родом и которое аборигены именовали не иначе, как Квакенбург, никаких развлечений для молодежи, окромя мелкого хулиганства и гонок на ревущих мотоциклах по болотам, не предусматривалось. Поразмыслив в холодной камере над превратностями судьбы, Гришечкин пришел к выводу, что из Квакенбурга надо валить. Ничего хорошего сдобренное картофельным самогоном будущее не сулило.
Виталик взял себя в руки, успешно закончил школу и отправился в Ленинград, где с первой же попытки одолел вступительные экзамены в институт холодильной промышленности.
— Опять Гречина дубасят, — печально произнес несостоявшийся узник. — Я с утра уехал в налоговую, а он в моем кабинете за компьютером устроился...
— Пойдешь наверх? — поинтересовался верзила журналист.
— А надо? — устало спросил Виталик.
— Думаю, что нет...
— Я тоже...
Добродушный Гоблин положил руку на плечо Гришечкину.
— Все образуется.
— Не сомневаюсь, — главный редактор «Невы» вытащил пачку «парламента». — И какой козел меня так подставил?
— Ты с «козлами» то поаккуратней, — Чернов опустил одну бровь. — В кругах, к которым я был близок, слово «козел» очень обидное. Могут и на пику посадить...
— Да я так... — Гришечкин прикурил. — Слушай, Димон, я давно тебя хотел спросить. На фига ты Верескова мочишь?
— Какого Верескова?
— Писателя...
— Знать его не знаю, — пожал плечами Димон.
— Как это не знаешь?
— А так.
— Я же сам твою статью читал!
— Где?
— Сейчас, — Виталий покопался в папочке и достал газетную вырезку. — Вот... «Классик русской словесности». Меня одна твоя фраза убила... «На мой вопрос о том, почему Вересков во время радиоинтервью вел себя как полный идиот, известный автор ответил, что он предпочитает определению „идиотизм» формулировку „эстетическая оригинальность". При этом товарищ Вересков лукаво подмигивал и вел себя неадекватно..." И прочее в том же духе.
— Я этого не писал, — Гоблин взял обрывок газеты. — Хм, действительно, некто Чернов... Но это не мой опус. К тому же я с «Невским пламенем» не сотрудничаю. Там Алка Мануйлова главным редактором служит. Полная дура...
— Этот Чернов, что, твой однофамилец?
— Возможно, — Димон пошевелил губами. — Придется разбираться, кто пачкает мое гордое имя своим поганым прозападным языком...
Крики на втором этаже дома перешли в более высокую тональность.
— Ишь, раздухарились! — Гоблин поскреб подбородок. — Они твоего Гречина насмерть замолотят, если он не сознается...
— И что ты предлагаешь?
— Возьми адвоката и поезжай на Литейный. Объясни, что тебя преследует псих следователь...
— Видимо, так и придется сделать... Черт, сколько времени угроблю!
— Это завсегда лучше, чем иметь весь этот компот. И зама своего пожалей. Они ж не отстанут. Либо тебя поймают, либо так и будут раз в неделю Гречину физиономию рихтовать...
— Не сомневаюсь, — Гришечкин протянул Чернову руку. — Ну, бывай... Поеду к адвокату.
* * *
В дверях дома Резван Гареев чуть не был сбит с ног заскочившим на крыльцо Шамилем Хароевым. Шамиль поверх бронежилета весь обмотался лентами, нацепил каску с опущенным бронестеклом, в каждой руке держал по «Спектру М 4»10 и издалека напоминал робота трансформера из мультфильма. Бегать, а тем более воевать в таком снаряжении было затруднительно.
— Что?! — проорал Гареев, оттолкнув Хароева под прикрытие кирпичного ограждения балюстрады, опоясывающей дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60