– Мы же коллеги. Мы должны сотрудничать.
– Конечно-конечно.
– Вы не хотите, чтобы я сотрудничал со своими коллегами?
– Я подозреваю, что исчезновение этой дуры – не что иное, как мистификация.
Тротти молчал.
– Я люблю и уважаю вас. Пьеро Тротти. – Начальник квестуры взял со стола портрет Пьоппи и рассеянно стал водить пальцами по краю рамки из оргстекла. – Но я этого не потерплю.
– Я не имею к заметке никакого отношения, господин начальник.
– Никаких «звезд», никаких примадонн. Вы не Чаушеску. Мы работаем единой командой. Вы меня понимаете?
– Никогда не стремился стать «звездой».
– И никогда не стремились влиться в нашу команду. – Он улыбнулся с чувством собственного превосходства. – Коллективная работа вас не интересует, потому что вы презираете своих коллег.
– Вы не вправе так говорить.
– Вы презираете комиссара Меренду, и я абсолютно уверен, что вы и меня презираете.
Тротти молчал.
– Вам и неведомо, что значит работать одной командой, не так ли, Пьеро? Да вам и наплевать на это.
– Только что вы отчитали меня за сотрудничество с Майокки.
– Помощь Майокки вам необходима – ведь вы вроде считаете, что между пропавшей женщиной и убийством Беллони может быть связь.
Тротти долго молчал. В маленьком кабинете воцарилась тишина, которую нарушало лишь голубиное воркование да тихие звуки сонного города.
– Надеюсь, вы дадите Меренде возможность разобраться с делом Беллони?
– Я никогда не мешал Меренде.
– Ведь я уже просил вас забыть об убийстве Беллони. И оставить в покое лейтенанта Пизанелли.
– Розанна Беллони была моим другом.
– Из-за своих дружеских чувств вы теряете рассудительность.
– Розанна Беллони мне нравилась. И она очень помогла мне в одном расследовании.
– К нашему делу это никакого отношения не имеет. Вы полицейский, государственный служащий.
– Я хочу знать, кто ее убил. – Тротти замолчал, устремив взор на фотографию дочери во время первого причастия. – Вы решили отстранить меня от этого дела.
– И хочу, чтобы и впредь вы держались от него подальше. Так будет лучше для всех.
– Лучше для убийцы?
– Тротти, иногда ваша самонадеянность переходит всякие границы.
Тротти поднял руку.
– Как вам угодно. – Он по-прежнему смотрел на фотографию, запечатлевшую его дочь на Соборной площади у подножия Городской башни. Словно уступая начальнику, он пожал плечами. – Я – полицейский. Приказы я исполняю.
– Приказы? – Сухой смех.
– Я исполняю приказы. Даже когда мне приказывают сидеть у себя в кабинете и ничего не делать.
– Ничего не делать, Пьеро? Вы, кажется, думаете, что я только вчера родился на свет?
– Я ничего не думаю. – Где-то на улице завизжали автомобильные покрышки. – Я – государственный чиновник. Мне платят не за то, чтобы я думал.
– Что вы делали вчера вечером на вокзале?
Тротти молчал.
– На вокзале, Тротти?
– Откуда вы узнали, что я там был?
– А вы отдаете себе отчет, что действовали там на глазах у враждебно настроенных свидетелей вперемежку с осведомителями? Что вы на это скажете, Тротти? На глазах у осведомителей, сеть которых отдел по борьбе с наркотиками создавал годами? Чем, по-вашему, вы там занимались? – Начальник квестуры покачал головой. – Нет, Тротти, возможно, и нет никакого культа личности. Просто, наверное, желание ковыряться в дерьме.
– Как вам будет угодно.
– Но что бы при этом вами ни двигало, времени на своих коллег и желания считаться с ними у вас никогда не было.
– Синьорина Беллони была мне другом. Я надеялся, что…
– Вас заботит только то, чего вы сами хотите. Вы видите перед собой цель, а препятствий к ее достижению не замечаете. Как не замечаете и тех, кому отдавливаете ноги.
За окном громко ворковал голубь.
– Отпуск, Тротти. Ведь у вас вилла на Комо.
– На озере Гарда, господин начальник.
– Мне бы очень хотелось, чтобы вы взяли отпуск. Скоро феррагосто. Отдохните, съездите на озеро. В Гардезану, верно? Поезжайте с женой и дочерью.
– Я не устал и не чувствую потребности в отдыхе.
– Я хочу, чтобы пару недель вас не было в квестуре. Отпуск. Поезжайте в Гардезану, Тротти, и, может быть, там вам удастся взглянуть на вещи более широко.
– Моя жена в Америке, господин начальник квестуры. А Пьоппи, как вам известно, в Болонье и со дня на день ожидает родов. – Тротти почувствовал, как в голосе его начинает звучать гнев, но поделать с собой ничего не мог. – Уж скажите сразу, что я вам надоел и лучше мне из квестуры вообще убраться. Вы ведь не хотите, чтобы я расследовал дело Беллони.
– Долго же до вас доходит.
– Я полицейский, и мне нужно работать. – Тротти в сердцах хлопнул ладонью по столу. – Вы и впрямь хотите, чтобы я сидел сиднем и получал зарплату?
Начальник квестуры поднял брови:
– Ба!.. – Он соскользнул со стола.
Тротти облизал языком сухие губы.
– Чтобы я бездельничал и ждал пенсии?
– Отпуск, Пьеро Тротти. А потом, в сентябре, мы серьезно поговорим о вашем будущем.
«Нацьонали»
– Вы куда, Тротти?
– В больницу.
– Я вас подвезу. – Склонившись над передним сиденьем для пассажира, Габбиани открыл дверцу своего серого «инноченти». – Вроде настроение у вас паршивое. – Габбиани взял пачку сигарет «Нацьонали» и небрежно бросил ее на заднее сиденье. – Попробуйте улыбаться.
Тротти сел в автомобиль рядом с Габбиани.
У Тротти был математический склад ума, позволявший ему, когда это было возможно, мыслить строго и четко. Он во всем любил порядок, и ему нравилось расставлять вещи по своим местам. Нравилось ему и классифицировать людей. Для Пьеро Тротти существовала семья, существовали люди, которых он любил, люди, которые были ему безразличны, и люди, которых он недолюбливал.
(С возрастом, когда, казалось бы, человек должен становиться терпимее, Тротти, к своему удивлению, обнаружил, что категория людей, которые ему не нравятся, изо дня в день расширяется).
– Я не знал, что вы в городе, Габбиани.
Габбиани был одним из тех редких представителей рода человеческого, классифицировать которых Тротти никак не удавалось.
Пятая категория.
– Я думал, что вы в отпуске, – повторил Тротти.
– Я действительно в отпуске, Тротти.
Габбиани был красив. Темные волосы, сохранившие юношеский блеск, правильные черты лица, чувственные губы. Серые умные глаза с темными длинными ресницами. Одевался Габбиани скорее как столичный журналист – вельветовые брюки, рубашка в клетку, добротные туфли, – а не полицейский из провинции.
В городе о Габбиани, возглавлявшем в квестуре отдел по борьбе с наркотиками, то и дело возникали какие-то слухи.
Привлекательный, умный и исполнительный, он занялся наркотиками года два назад, проработав до того несколько лет в Женеве, – очевидно, в Интерполе. Габбиани слыл за хорошего работника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70