Будь то обычное дело, я бы и слова не сказал. Но убийство – нечто совсем иное: оно привлекает внимание. Вы не умеете работать с людьми – если только это не ваши люди. Вы честны, но от того не легче. Вы пользуетесь средневековыми методами. И, безусловно, вы не умеете ладить со средствами массовой информации.
– Не так уж часто я прошу об одолжениях.
– А это, боюсь, уж совсем некстати. – Одной рукой начальник квестуры держал фарфоровое блюдце, а другой подносил чашку к губам. – Мы живем в современной Италии, Пьеро. Пятая по богатству нация в мире. Богаче англичан. «Пубблика сикурецца» перестала существовать – мы перестали быть военными, потому что этого потребовала от нас наша современная демократия. У нас есть свой профсоюз, и теперь мы можем объявлять забастовки, не то что карабинеры. Современная Италия, Пьеро. И уголовная полиция тоже должна выглядеть современной. Ваши методы – как бы действенны они ни были – принадлежат прошлому. Прошлому, когда не было ни прессы, ни телевидения. Тогда вы работали в одиночку и творили чудеса. Тогда вам можно было так работать.
Вместо того чтобы сделать очередной глоток, начальник квестуры поставил чашку на стол.
– Я уверен, что вы меня понимаете.
– Поменьше шумихи?
– Именно так, Пьеро. Вы читаете мои мысли. У вас куча достоинств, но, дай я вам волю в этом деле Беллони – пусть даже в середине лета, когда в городе никого нет, – действовать без шума вы не сможете. Не такой вы человек.
Пороки
Удовольствий в жизни Тротти было немного.
Он говорил себе, что уже состарился и что с возрастом достиг известного спокойствия духа. У него было мало друзей и еще меньше пороков. Умиротворенность. Признавая, что ему нравится компания женщин, он тем не менее утверждал, что научился жить без них. О своей жене он больше не думал, да она его больше и не интересовала. Женщина, которую он некогда любил, уехала жить в Америку, и дело с концом. Она больше не существовала, как не существовало и прошлое.
Как не было больше и бригадира Чуффи.
Тротти нравилось жить в одиночестве. И он наслаждался тем, что безраздельно пользуется своей широкой постелью.
Тротти казалось, что и по дочери он не скучает, но теперь это не мешало ему то и дело смотреть на календарь и считать дни, оставшиеся до рождения его первого внука. Каким-то образом он чувствовал, что родится мальчик. Интересно, назовут ли его Пьоппи и Нандо именем деда – Пьеро?
Никаких пороков?
Ну, разумеется, леденцы, и в первую очередь – самые его любимые: ревеневые, ячменные и анисовые.
И еще Тротти любил кофе. К кофе можно пристраститься, как к наркотику. Кремовый кофе с коричневой пенкой из кофеварки «экспресс». Кофе, поджаренный местной фирмой «Мока Сирс», в толстостенной фарфоровой чашке с двумя чайными ложечками сахарного песку.
Когда Тротти поднимался из кресла и выходил из кабинета, начальник квестуры разговаривал по телефону. Он, махнув рукой, проговорил: «Выбросьте Сан-Теодоро из головы» и вновь обратился к радиотелефону.
Тротти гадал, кто мог сварить ту кофейную жижу, которой угостил его начальник – и угостил в превосходном французском костяном фарфоре. Глотку ему словно натерло песком.
Когда он откашливался, блондинка за письменным столом, которая сидела здесь уже с год, а Тротти до сих пор не знал даже ее имени, подняла на него глаза. Широкая улыбка ее осталась без ответа.
Он не пошел к себе в кабинет, а прошмыгнул мимо пластмассовых папоротников, вызвал лифт (во время ремонта никто не обратил внимания на выгравированный на алюминии серп и молот) и спустился вниз под звуки свирели, лившиеся из громкоговорителей.
Чтобы избавиться от горечи, он положил в рот еще один леденец. У лифта его остановил Токкафонди, только что вышедший из тихого полумрака зала для оперативных совещаний.
– Комиссар Тротти!
– Как насчет чашки кофе, Токка?
Токкафонди был совсем мальчишкой. В квестуре он был одним из тех немногих, кто по-настоящему нравился Тротти.
Уголовную полицию наводняли южане, но даже те полицейские, которые родились где-нибудь севернее Флоренции, зачастую перенимали у южан их манеры и манерность. Токкафонди приехал с другого берега По – оттуда, где начинались Апеннины, а вино было крепким и вкусным. Токкафонди говорил на том же диалекте, что и Тротти, расцвечивая свой итальянский словами, от которых пахло свежим сеном, полентой и дымом костров. Он напоминал Тротти тех молодых людей, которых он знал сорок лет назад, – парней в красных шарфах, всегда готовых весело улыбнуться. Парней со старыми винтовками и неодолимым оптимизмом. Сорок лет назад, когда все было так просто, задолго до этой нынешней тоски. Тогда люди думали о том, как бы выжить, где бы поесть и кого еще убили фашисты. А не о том, какой из сорока каналов смотреть по телевизору. Или какой флюоресцирующий рюкзак лучше всего подойдет для езды на велосипеде по горным дорогам.
Токкафонди был прирожденным оптимистом. Улыбка не сходила с его лица. И в своем довольно юном возрасте он еще не утратил иллюзий насчет важности полицейской службы. Работа доставляла ему удовольствие и позволяла чувствовать собственную полезность. У него была нескладная скошенная голова, большие глаза и большие руки крестьянина. Его крепко сбитое тело с трудом втискивалось в летнюю форму. Подкладка его кобуры для пистолета была грязно-белого цвета. Берет едва держался на макушке большой головы.
– Вы были на Сан-Теодоро прошлой ночью, комиссар?
Тротти кивнул.
– Пойдем выпьем кофейку – настоящего.
Молодой полицейский покачал головой:
– Нужно ехать на реку. Почему бы и вам с нами не поехать?
– Да не убежит твоя работа, – Тротти перешел на диалект, – никто никуда не денется. А мне нужно выпить кофе.
Громкий возглас:
– Машина готова, Токка?
Вскинув густые брови, Токкафонди обернулся. Перескакивая через две ступеньки, выставив одно плечо вперед, вниз по лестнице бежал Педерьяли. Он кивком поприветствовал Тротти, застегивая на ходу свою темно-синюю рубашку. На лбу у него блестели капли пота.
– «Ланча» у подъезда.
– Тогда поехали, Токка.
Взволнованный, улыбающийся, Токкафонди повернулся к Тротти и схватил его за руку.
– На реке самоубийство. Вся пожарная команда уже на ногах. Отряжают водолазов.
– Хватит с меня трупов.
– Утонула женщина. Она оставила записку.
– Мне нужно выпить кофе, – сказал Тротти, но позволил Токкафонди отвести себя к блестевшей на утреннем солнце «ланче».
– Да не убежит ваш кофе, комиссар.
Визжа шинами и завывая сиреной, полицейский автомобиль повернул на Новую улицу. Педерьяли быстро вел белоголубую машину в направлении Крытого моста, к неторопливым водам По.
Возбуждение молодых полицейских передалось и Тротти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– Не так уж часто я прошу об одолжениях.
– А это, боюсь, уж совсем некстати. – Одной рукой начальник квестуры держал фарфоровое блюдце, а другой подносил чашку к губам. – Мы живем в современной Италии, Пьеро. Пятая по богатству нация в мире. Богаче англичан. «Пубблика сикурецца» перестала существовать – мы перестали быть военными, потому что этого потребовала от нас наша современная демократия. У нас есть свой профсоюз, и теперь мы можем объявлять забастовки, не то что карабинеры. Современная Италия, Пьеро. И уголовная полиция тоже должна выглядеть современной. Ваши методы – как бы действенны они ни были – принадлежат прошлому. Прошлому, когда не было ни прессы, ни телевидения. Тогда вы работали в одиночку и творили чудеса. Тогда вам можно было так работать.
Вместо того чтобы сделать очередной глоток, начальник квестуры поставил чашку на стол.
– Я уверен, что вы меня понимаете.
– Поменьше шумихи?
– Именно так, Пьеро. Вы читаете мои мысли. У вас куча достоинств, но, дай я вам волю в этом деле Беллони – пусть даже в середине лета, когда в городе никого нет, – действовать без шума вы не сможете. Не такой вы человек.
Пороки
Удовольствий в жизни Тротти было немного.
Он говорил себе, что уже состарился и что с возрастом достиг известного спокойствия духа. У него было мало друзей и еще меньше пороков. Умиротворенность. Признавая, что ему нравится компания женщин, он тем не менее утверждал, что научился жить без них. О своей жене он больше не думал, да она его больше и не интересовала. Женщина, которую он некогда любил, уехала жить в Америку, и дело с концом. Она больше не существовала, как не существовало и прошлое.
Как не было больше и бригадира Чуффи.
Тротти нравилось жить в одиночестве. И он наслаждался тем, что безраздельно пользуется своей широкой постелью.
Тротти казалось, что и по дочери он не скучает, но теперь это не мешало ему то и дело смотреть на календарь и считать дни, оставшиеся до рождения его первого внука. Каким-то образом он чувствовал, что родится мальчик. Интересно, назовут ли его Пьоппи и Нандо именем деда – Пьеро?
Никаких пороков?
Ну, разумеется, леденцы, и в первую очередь – самые его любимые: ревеневые, ячменные и анисовые.
И еще Тротти любил кофе. К кофе можно пристраститься, как к наркотику. Кремовый кофе с коричневой пенкой из кофеварки «экспресс». Кофе, поджаренный местной фирмой «Мока Сирс», в толстостенной фарфоровой чашке с двумя чайными ложечками сахарного песку.
Когда Тротти поднимался из кресла и выходил из кабинета, начальник квестуры разговаривал по телефону. Он, махнув рукой, проговорил: «Выбросьте Сан-Теодоро из головы» и вновь обратился к радиотелефону.
Тротти гадал, кто мог сварить ту кофейную жижу, которой угостил его начальник – и угостил в превосходном французском костяном фарфоре. Глотку ему словно натерло песком.
Когда он откашливался, блондинка за письменным столом, которая сидела здесь уже с год, а Тротти до сих пор не знал даже ее имени, подняла на него глаза. Широкая улыбка ее осталась без ответа.
Он не пошел к себе в кабинет, а прошмыгнул мимо пластмассовых папоротников, вызвал лифт (во время ремонта никто не обратил внимания на выгравированный на алюминии серп и молот) и спустился вниз под звуки свирели, лившиеся из громкоговорителей.
Чтобы избавиться от горечи, он положил в рот еще один леденец. У лифта его остановил Токкафонди, только что вышедший из тихого полумрака зала для оперативных совещаний.
– Комиссар Тротти!
– Как насчет чашки кофе, Токка?
Токкафонди был совсем мальчишкой. В квестуре он был одним из тех немногих, кто по-настоящему нравился Тротти.
Уголовную полицию наводняли южане, но даже те полицейские, которые родились где-нибудь севернее Флоренции, зачастую перенимали у южан их манеры и манерность. Токкафонди приехал с другого берега По – оттуда, где начинались Апеннины, а вино было крепким и вкусным. Токкафонди говорил на том же диалекте, что и Тротти, расцвечивая свой итальянский словами, от которых пахло свежим сеном, полентой и дымом костров. Он напоминал Тротти тех молодых людей, которых он знал сорок лет назад, – парней в красных шарфах, всегда готовых весело улыбнуться. Парней со старыми винтовками и неодолимым оптимизмом. Сорок лет назад, когда все было так просто, задолго до этой нынешней тоски. Тогда люди думали о том, как бы выжить, где бы поесть и кого еще убили фашисты. А не о том, какой из сорока каналов смотреть по телевизору. Или какой флюоресцирующий рюкзак лучше всего подойдет для езды на велосипеде по горным дорогам.
Токкафонди был прирожденным оптимистом. Улыбка не сходила с его лица. И в своем довольно юном возрасте он еще не утратил иллюзий насчет важности полицейской службы. Работа доставляла ему удовольствие и позволяла чувствовать собственную полезность. У него была нескладная скошенная голова, большие глаза и большие руки крестьянина. Его крепко сбитое тело с трудом втискивалось в летнюю форму. Подкладка его кобуры для пистолета была грязно-белого цвета. Берет едва держался на макушке большой головы.
– Вы были на Сан-Теодоро прошлой ночью, комиссар?
Тротти кивнул.
– Пойдем выпьем кофейку – настоящего.
Молодой полицейский покачал головой:
– Нужно ехать на реку. Почему бы и вам с нами не поехать?
– Да не убежит твоя работа, – Тротти перешел на диалект, – никто никуда не денется. А мне нужно выпить кофе.
Громкий возглас:
– Машина готова, Токка?
Вскинув густые брови, Токкафонди обернулся. Перескакивая через две ступеньки, выставив одно плечо вперед, вниз по лестнице бежал Педерьяли. Он кивком поприветствовал Тротти, застегивая на ходу свою темно-синюю рубашку. На лбу у него блестели капли пота.
– «Ланча» у подъезда.
– Тогда поехали, Токка.
Взволнованный, улыбающийся, Токкафонди повернулся к Тротти и схватил его за руку.
– На реке самоубийство. Вся пожарная команда уже на ногах. Отряжают водолазов.
– Хватит с меня трупов.
– Утонула женщина. Она оставила записку.
– Мне нужно выпить кофе, – сказал Тротти, но позволил Токкафонди отвести себя к блестевшей на утреннем солнце «ланче».
– Да не убежит ваш кофе, комиссар.
Визжа шинами и завывая сиреной, полицейский автомобиль повернул на Новую улицу. Педерьяли быстро вел белоголубую машину в направлении Крытого моста, к неторопливым водам По.
Возбуждение молодых полицейских передалось и Тротти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70