Обухов уступил своё место у кровати судебному медику, а сам долго рассматривал письменный стол. Проворный Сычин уже принёс листок бумаги для составления протокола, новые перья. Но не это занимало полицейского. Кроме стопки книг, кувшина с водой, тарелки, на столе не обозначилось ни крошки хлеба.
— Сколько он не платил за постой? — спросил Обухов вившегося вокруг него вьюном Сычина.
— Месяц. Все, говорил, прислать должны, да никак.
— Кашлял ?
— Да, сильно.
«Едут со всей России в столицу без надлежащего дохода, а потом мрут как мухи от голода да чахотки. Этот тоже, видно, из этих новых, разночинцев.»
— Вы абсолютно прафы, любезный Михаил Львович. Именно чахотка, туберкулёз, — медик со значительным видом поднял вверх указательный палец.
— Ну что ж, — Обухов обернулся к Жмыхову. — Дроги прибыли?
— Так точно-с!
— Зови, пусть забирают, а нам с Карлом Францевичем ещё надо протокол писать.
Когда все формальности были исполнены и медик отбыл, Сычин неожиданно вкрадчивым тоном обратился к сидевшему за столом квартальному:
— Ваше превосходительство, имею до вас одно конфиденциальное дело.
Обухов медленно поднял на него взгляд, брови его удивлённо поднялись вверх. Жмыхов ушёл, сопровождая труп, в номере они остались одни.
— Ну, говори.
— Видите ли, господин квартальный надзиратель, — зачастил старичок, — в двенадцатом номере у меня второй месяц проживает одна дама, некая Соболевская, как она говорит, имеет дело до казённых инстанций. Судя по одежде, дама среднего достатка, а тут, чувствуется, совсем поиздержалась. Я вчера пришёл к ней с разговором — платите, дескать, или выселяйтесь. Она в слезы, нету у ней средств, а потом даёт мне вот это и предлагает купить.
Сычин порылся у себя в жилетном кармане и протянул Обухову большую монету, судя по цвету и размеру, рубль. Но поднеся её к глазам, пристав с удивлением увидел незнакомый ему профиль, а затем прочёл и надпись по кругу.
— Вот видите, какое чудо, — Сычин все суетился, все говорил. — Я спрашиваю её, что, дескать, это такое, а она твердит своё: больших денег эта монета стоит. Я бы, говорит, сама её продала, да не знаю кому. А тут ещё занедужила, ноги болят, сил хватает только по канцеляриям ходить…
— Где она? — прервал старика Обухов.
— Кто? — не понял Сычин.
— Эта ваша дама.
— В двенадцатом номере.
— Веди, — коротко велел квартальный, продолжая при свете свечей разглядывать диковинный рубль. Фальшивок на своём веку Обухов видел предостаточно, руку и глаз набил хорошо. Но в том, что эта монета из чистого серебра, он не сомневался ни секунды. И вес, и цвет металла соответствовали российскому стандарту. Качество оттиска также внушало уважение. Любой другой из полицейских чинов на месте Обухова просто передал бы монету на расследование, но квартальный был немного знаком с нумизматикой. Месяц назад умер его старый знакомец, аптекарь Косинский, сосед по квартире. Тот имел кое-какие диковинные монеты, а кроме того, располагал и каталогом генерала Шуберта с описанием подобной монеты. Станислав Косинский как приобрёл этот каталог, так все уши прожужжал Обухову про загадочный константиновский рубль.
Они прошли длинным коридором и остановились у одной из дверей. Сычин постучал.
— Кто там? — спросил слабый женский голос.
— К вам пришли, по поводу монеты, — отозвался Сычин, косясь на квартального.
— Входите, там открыто.
Обухов знаком руки велел Сычину удалиться и толкнул дверь. Увидев его форменную шинель и фуражку, из-за стола медленно поднялась тучная, высокая женщина с отёкшим морщинистым лицом. Бледно-голубые глаза её с тревогой смотрели на полицейского.
— Сударыня, я являюсь квартальным надзирателем данного района. Фамилия моя Обухов, Михаил Львович. С кем имею честь?
— Соболевская, Елена Леонидовна, — женщина говорила все тем же слабым, болезненным голосом. Было видно, что она хотела добавить что-то ещё, но как-то смешалась и умолкла.
Обухов удивился, что дама не назвалась никаким чином. Обычно вдовы, а квартальный ни минуты не сомневался, что, несмотря на отсутствие на левой руке кольца, стоящая перед ним женщина вдова, называются чином, в коем служил её покойный муж. «Коллежская секретарша» или «майорша». Люди более скромного сословия именовались мещанками. Но в Соболевской чувствовалась дворянская стать, и это молчание его удивило.
— Присядьте, сударыня, я знаю, у вас больные ноги, — милостливо разрешил Михаил Львович. После этого он продолжил разговор более официальным тоном.
— По каким делам находитесь в столице?
— Я приехала из Тобольска с ходатайством о предоставлении мне пенсии по
поводу погибшего в Крымскую кампанию сына, — заученным тоном отозвалась женщина.
— Ваш сын находился в Севастополе? — слегка смягчив голос, спросил квартальный.
— Нет, он сражался в войсках светлейшего князя Меньшикова. Погиб в бою.
— В каком чине?
— Поручик от артиллерии.
— Выражаю вам своё соболезнование, — склонил голову Обухов, впрочем, не сняв при этом фуражки. Затем он машинально, по привычке, сделал два шага влево, затем прошёл назад и, только выдержав паузу, протянул Соболевской странную монету.
— Скажите, сударыня, откуда это у вас?
Лицо женщины дрогнуло, но ответила она так же твёрдо, хотя по-прежнему тихим голосом.
— Эту монету подарил мне муж мой, Соболевский Алексей Александрович, ещё будучи моим женихом.
— Подобные монеты не имели хождения в Российской империи. И императора Константина Первого, изволю вам напомнить, не было.
— Да, я знаю. Как мне объяснял покойный муж, подобных монет было отпечатано всего несколько экземпляров. Произошло это в период междуцарствия, после смерти Александра Благословенного и воцарения Николая Павловича. В это время Алёша служил в Министерстве финансов чиновником по особым поручениям, — Соболевская торопливо открыла небольшую дамскую сумочку, обшитую мелким вытертым бисером, и протянула квартальному сложенный вчетверо листок. — Это собственноручное объяснение Алексея Александровича о том, как к нему попала монета.
Обухов быстро прочитал листок, задержал взгляд на подписи Соболевского и положил бумагу на стол.
— Как же вы после этого очутились в Тобольске? — спросил он.
— Алёшу перевели сначала в Сызрань, ну а потом уже в Тобольск, управляющим государственного банка, — пояснила Соболевская.
Обухов удивился.
«В такие места обычно отправляют за провинность. Карьера явно шла вниз. И зачем она хлопочет о пенсии за сына, ведь банкир даже в Тобольске как минимум на два чина выше в табели о рангах, чем поручик артиллерии? У его семьи и пенсия должна быть выше.»
— Мой муж умер в пятидесятом году, — как-то поспешно добавила женщина, и это отнюдь не развеяло недоумения Обухова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116