— Меня заинтересовала эта вещичка, — квартальный надзиратель покрутил в пальцах монету. — Ваше счастье, что она попала именно ко мне. Любой другой полицейский чин просто бы завёл дознание по столь необычному случаю. А оно могло кончиться плохо, вплоть до заведения дела о распространении фальшивых государственных знаков.
Обухов значительно посмотрел на вдову. Соболевская явно растерялась, лицо её побледнело. Она никак не думала, что дело может повернуться подобным образом. Как раз на такую реакцию и рассчитывал чрезвычайно опытный в психологии квартальный. Сделав традиционных два шага влево и вернувшись на место, он нанёс свой главный удар:
— Я могу предложить вам за эту монету тридцать рублей ассигнациями.
— Всего лишь?! — вырвалось из уст вдовы. — Но Алёша говорил, что она стоит гораздо больше. Я рассчитывала её продать хотя бы рублей за… триста.
Обухов засмеялся. Делал он это тяжело, равномерно. У квартального даже лицо побагровело, перед глазами поплыли яркие извивающиеся светлячки, в голову ударил прилив крови, что с ним частенько случалось в последнее время. Отсмеявшись, он вытащил из внутреннего кармана шинели портмоне и положил на стол перед Соболевской три десятирублевых банковских билета.
— Берите, это все, что могу вам предложить.
— Но хотя бы ещё сто рублей! — умоляющим тоном попросила вдова. — У меня не осталось в столице ни друзей, ни родных. А мне жить в Санкт-Петербурге ещё как минимум два месяца, я уже и кольцо обручальное заложила в ломбард, последнюю память о муже.
Обухов отрицательно покачал головой:
— Увы, ничем не могу помочь. Желаю удачи в делах, мадам!
Квартальный сделал под козырёк, отвернулся и вышел из комнаты, скользнув цепким взглядом по фигуре Сычина, еле успевшего отскочить от замочной скважины. Полицейский сделал два шага вперёд, но затем обернулся к старику.
— А ты, милейший, запомни: три покойника за неделю — это слишком много! У тебя меблированные комнаты, а не лазарет. Смотри мне!
Произведя это внушение, Обухов покинул столь нелюбимое им заведение, пробормотав на ходу:
— И все-таки здесь воняет лошадьми.
А Сычин, проводив квартального взглядом, разогнулся, стёр с лица угодливую улыбку и без стука вошёл в двенадцатый номер.
В тот же вечер Обухов, облачённый в домашний халат, при свете шести свечей разглядывал в большую лупу своё приобретение. Позаимствовав у вдовы аптекаря медицинские весы, он уже убедился, что вес монеты соответствует выбитому номиналу. Удивило квартального, что на гурте монеты также присутствовала соответствующая надпись. В купленном у той же вдовы Косинского каталоге Шуберта про это ничего не было сказано. Но вглядываясь в чётко прорисованный профиль Константина, изображение орла, расположение цифр и букв, Обухов снова и снова убеждался, что это подлинник, а не кустарная подделка. За этим рублевиком явно просматривался Санкт-Петербургский монетный двор.
Отложив, наконец, монету в сторону, Михаил Львович откинулся на спинку стула и довольно улыбнулся. Приятное ощущение редкой удачи переполнило его душу благостной расслабленностью.
«Жалко, что поляк не дожил до этого дня, — подумал полицейский о
Косинском. — Вот бы я утёр ему нос. Впрочем, я и так перекупил его коллекцию. Тридцать старинных монет за пятьдесят рублей, весьма по-божески.
Надо бы ещё навести справки про этих Соболевских — нет ли тут какого подвоха».
В архив он сумел выбраться лишь через три дня. Подвернулась необходимость навести справки об одном попе-расстриге из Тобольска, задержанном в трактире за редкостное буйство с членовредительством. В этот же запрос Обухов вписал и Соболевского, а зная о сроках прохождения подобных бумаг в канцеляриях, квартальный в архив отправился сам. Имел он там кое-каких старых знакомых, так что тем же вечером опять у себя на квартире Обухов перечитывал полученную справку: «Коллежский асессор Соболевский А.А. за растрату государственных средств отдан под суд и лишён всех званий и чинов. Умер в тюрьме во время дознания по причине слабого здоровья, подорванного постоянным пьянством. Сын означенного Соболевского обучался в кадетском корпусе за казённый кошт. Выпущен из училища в 1854 году в чине подпоручика.»
«Теперь понятно, почему Соболевская вела себя столь странно», — подумал Обухов и аккуратно подклеил справку в чёрную коленкоровую тетрадь, позаимствованную им из казённой части. Ранее он туда же вклеил листок, полученный от Соболевской, тщательно, хотя и формальным языком, вписал подробности получения им монеты.
Обухов привык к педантизму в канцелярских делах, подобную привычку переносил и на личную жизнь. Уже засыпая, квартальный подумал: «Надо заказать для этой монеты особую коробочку. Все-таки вещь редкая».
Спустя три недели после того памятного торга Обухов неторопливо шествовал от своего дома к полицейскому участку. Чуть впереди него из переулка вывернули дроги на санном ходу с парой невзрачных лошадёнок, понукаемых оборванцем кучером. На санях что-то лежало, прикрытое дерюгой. Квартальный сразу понял, что везут покойника. Это негласно подтверждала внушительная фигура Жмыхова, двигавшегося рядом с санями. Оглянувшись и увидев своего непосредственного начальника, городовой приказал вознице остановиться и рявкнул своё звероподобное:
— Здравия желаю, ваше высокоблагородие!
— Здорово, братец, кого везёшь?
— Покойницу нашли, ваш благородь, на Волчьем пустыре. Судя по всему, замёрзла.
— Покажи.
Жмыхов с готовностью склонился над дрогами, но предупредил:
— Лицо и ноги собаки объели, ваш бродь.
Зрелище было, конечно, ужасное, но Обухов в жизни видел и не такое. Посмотрев на красную маску, оставшуюся вместо лица, квартальный перекрестился, хотел было уже сказать, чтобы городовой прикрыл тело, но неожиданно узнал бисерную сумочку, навек зажатую в побелевших руках покойной. У Михаила Львовича даже рука застыла в последнем движении крёстного знамения, у левого плеча. Чуть растерянно он посмотрел на городового, потом спросил:
— Так ты думаешь, она сама замёрзла?
— Так точно, ваш бродь! Видите, — Жмыхов показал на странно согнутые ноги и руки покойной. — Сидела на пеньке, потом замёрзла и завалилась набок. А может, это её собаки свалили.
«Сычин все-таки выгнал её из своих вонючих номеров», — подумал Обухов, совершая ещё одно крёстное знамение.
— Ну вези её дальше, на съезжую. Я сейчас подойду.
Он ещё раз глянул на зажатую в руках покойной вытертую сумочку с остатками бисера и сделал разрешающий жест саням двигаться дальше.
Отстав подальше от печального обоза, Обухов остановился на перекрёстке, нашёл глазами кресты ближайшей церкви и, сняв свою форменную мерлушковую шапку, снова перекрестился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116