— Зачем сразу пару, я вам по одной буду давать.
— Нет, нет, прямо сейчас!
Взял пять сигарет, вставил их в рот и выкурил одновременно, и еще сказал, что любит, когда до самого нутра доходит — тогда понятно, зачем курить.
А вот еще типично рихтеровская шутка… Были мы во Флоренции с концертами. Висит афиша, а на ней: «Святослав Рихтер и Юрий Башмет». Он сказал, что отказывается давать сегодня концерт.
— Почему?
— Потому что должно быть написано «Юрий Башмет и Святослав Рихтер».
— Почему? Как? Вы Маэстро, вы — Рихтер! Все правильно, все нормально.
— Нет, — упрямится он.
— Но кто же тогда солист? — спрашиваю я.
— Кто стоит, тот и солист. И должно быть именно так.
Святослав Теофилович был большим умницей, с колоссальной фантазией. Она проявлялась, например, в неожиданности поступков. Однажды мы с ним невероятно загуляли во Франции. Мы от всех убежали, прелестно поужинали, много говорили о творчестве, о музыке. Он потрясающе знал либретто всех опер, все сюжеты. А после ужина сели в машину (я был за рулем) и ночью поехали по его старым знакомым — звонили в дверь, будили — в общем, дурачились. В одном из домов мы сели вместе с ним за рояль и стали импровизировать. Темы, которые предлагал Рихтер, были неповторимы. Я ему предложил, например, музыкально изобразить ощущение акробата в цирке в момент какого-нибудь тройного сальто. А он мне — сон пьяной собаки.
Так мы импровизировали, играли в четыре руки, и забыть это невозможно. А потом на сцене, в концертном зале, он опять превращался в Марса, если хотите.
Альтовая соната с Марсом
Когда я первый раз услышал Сонату для альта и фортепиано Шостаковича, мне даже странным показалось — цитата из «Лунной сонаты» на струнном инструменте! Стал над ней работать — мурашки по телу. Описать эту музыку невозможно, нет таких слов! Я уже говорил — она требует такой отдачи, что не сразу можно после ее исполнения прийти в себя. Даже Шуберта, даже Шопена можно исполнить как бы немножко «со стороны», абстрагируясь чуть-чуть, а эту сонату — нет. Берешь смычок, входишь в совершенно особое состояние и оказываешься непосредственно в мире происходящего. Гораздо ближе, чем публика, которая тебя слушает. Ты первый в очереди в чистилище, что-то вроде того.
Святослав Теофилович считал, что из трех сонат Шостаковича — скрипичной, виолончельной и альтовой — эта самая лучшая. Много раз мы играли ее и у нас, и за рубежом. Публика по-разному воспринимает. Тоньше всего — в Большом зале консерватории. Но реакция после исполнения всегда примерно одинаковая: тишина. И непонятно, кто ее нарушит, все боятся. Однажды в разговоре со Святославом Теофиловичем мы сошлись на том, что эта реакция самая верная. Не должно быть никаких «браво» в первый момент. Так и было в Большом зале…
Сонату тогда мы повторили дважды целиком! Ничего себе «бис»! Все равно что еще раз вывернуть всего себя наизнанку.
У Рихтера была способность одним словом объяснить очень многое. В третьей части есть место, где рояль перестает играть и альт остается один. В обычном понимании здесь начинается каденция альта. И вдруг на одной из репетиций Святослав Теофилович мне сказал:
— Юра, вы знаете, это скорее не каденция, а тутти.
Так он буквально словом перевернул все, указал на то, что я в темноте, на ощупь, пытался найти, но не успел. Тутти — это значит играть мощно, вместе, «всем оркестром», без мелких отклонений и каденциозных находок.
Рихтер — выдающийся ансамблист. Наверное, если бы он был актером, то тоже великим. И дирижером был бы потрясающим. Я уже по своему опыту говорю, что малейший импульс, исходящий от партнера, вызывал у него мгновенную реакцию, и притом очень инициативную: он тут же сам что-то предлагал в ответ и ждал твоей реакции, получал ее и так далее. Казалось бы: музыкант с таким ярко выраженным индивидуальным началом, со своим неповторимым почерком… А он был так гибок! И нисколько не подавлял…
Относить его к какому-либо направлению — «романтическому» или «интеллектуальному» — бессмысленно. Это тот самый сплав исполнительского мастерства и всех человеческих качеств, который и делал Рихтера великим.
Я никогда не видел его отдыхающим. Он или бешено работал, или устраивал какие-то балы, маскарады. Наверное, именно так отдыхал от рояля. Мог придумать себе экстравагантный костюм на вечер — не задумываясь оторвать рукав от смокинга и пришить на его место белый, задолго до всяких Версаче. Половину лица чем-то накрасить. Он был всегда открыт свежим идеям, но чутье и вкус никогда ему не изменяли. Феноменальные чутье и вкус. Ни малейшего намека на вульгарность. Рихтер был абсолютным воплощением творчества и в жизни, и в искусстве. Трудно даже сказать, где он был артистом, а где — самим собой. Наверное, все-таки изначально артистом, недаром он говорил, что сцена притягивает и диктует свои законы.
Подарит ли природа миру еще одного такого музыканта? Она щедра и одаривает людей набором каких-то исходных данных, но всякий ли может с ними справиться? А Рихтер справился.
Как-то в самом начале знакомства он предложил мне перейти на «ты». Сказал:
— Раз люди вместе музицируют, они должны быть на «ты».
— Я не могу говорить вам «ты». Не получится.
И в самом деле не получилось — ни тогда, ни потом, и я не жалею об этом. Меня всегда коробило, когда к нему кто-то обращался: «Слава, ты…» А вот с Ростроповичем, например, который тоже сам предложил «ты», это вышло естественно.
От Рихтера словно исходило какое-то излучение. Я не только на репетициях, не только на сцене с ним общался. Например, мы иногда вместе смотрели кино (он тоже его очень любил). И я ловил себя на том, что смотрю на экран его глазами. Он молчит, ничего не говорит, а я замечаю какие-то невероятные детали, которые сам, без него, поленился бы заметить. Он одним своим присутствием вытягивал из человека максимум. Жить рядом с собой заставлял по-другому — интенсивнее, что ли… Уезжал он на гастроли — и ты начинал скучать. Пусто в Москве. Мы все начинали его ждать. Телефон обрывали Нине Львовне: «Ну, что слышно?.. Когда приедет?.. Как себя чувствует?.. Что сейчас делает?..» И только когда он возвращался, возникало ощущение полной Москвы…
Мы все вечера проводили у него, практически там жили, — либо репетировали, либо играли в игру, которую он в свое время придумал и изготовил по сюжету «Волшебной флейты». Надо было бросать кости и передвигать фишки. Соответственно, были всякие препятствия… Можно было разориться. Вернуться опять на ноль.
Однажды я проигрывал… А по правилам, как оказалось, проигрывающий должен был выпить бутылку красного вина.
— Вино хорошее, — сказал Рихтер. — Ниночка, принесите! Ну, Юра…
Я выпил, продолжил играть дальше и вдруг попал на какой-то номер, который вывел меня вперед с отрывом от всех остальных, намного!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49