Но у русского балета, за исключением, пожалуй, лишь «Шахерезады» и «Клеопатры» были совсем другие требования. Кончено, Дягилев потребовал сначала посмотреть ее танец, а затем его оценить. Но с таким требованием Мата Хари никогда раньше не сталкивалась. Она ведь была признанной актрисой. Зачем же нужно ставить под сомнение ее способности? В письме Габриэлю Астрюку она дала выход своему разочарованию и удивлению. Она сообщала своему импресарио, что Дягилев потребовал от нее сначала работать. Лишь потом он — возможно — подпишет с ней контракт. Для нее это было то же самое, как если бы Дягилев захотел от нее, чтобы она «просто ни с того ни с сего приехала в Монте-Карло».
Это письмо Мата Хари писала после того, как русский маэстро не пришел на встречу с ней. Вместо этого он послал ей в отель записку, где писал, что он очень поздно пришел с проб и «к сожалению, не в состоянии работать над танцем богини». Тут она снова вспомнила о Баксте и по довольно странному поводу. Роль богини, вероятно, требовала, чтобы Мата Хари танцевала голой или, по меньшей мере, полуголой. Бакст, очевидно, захотел увидеть, как выглядит ее тело, которое ему пришлось бы одевать — или раздевать. Мата Хари аккуратно информировала Габриэля Астрюка обо всем. 2 апреля она писала ему: «Бакст полностью раздел меня в моей комнате. Этого достаточно. Я не вижу совершенно никакой необходимости повторять это все еще раз на сцене в Бозолей, где свободно ходят и все могут видеть все рабочие сцены».
Мата Хари никогда не была так близка к осуществлению своей мечты — танцевать с Русским балетом, как до этого осмотра ее обнаженного тела художником Леоном Бакстом. В Париж вернулась уже разочарованная богиня. Перспектива танцевать с самой сенсационной труппой, выступавшей в то время в Западной Европе, сделала Мата Хари, как всегда, очень словоохотливой. После того, как слух о предстоящем дебюте с русскими распространился по всей Европе, ей пришлось заняться сглаживанием последствий этой преждевременной рекламы. В письме от 30 апреля она пишет Астрюку: «Я должна вам сознаться, что история с Русским балетом поставила меня в очень неудобное положение. Я просто слишком много об этом рассказывала».
Но жизнь продолжалась. Мата Хари начала снова с того, чем она занималась до своего путешествия на юг. На Пасху ее видели в Отёй на больших скачках на приз президента Французской республики. В мае она подколола в свой альбом фотографию этого события, на которой она сидит на коне. Подпись гласит: «На Какатоесе. 3 мая 1912 года. Утро в Булонском лесу». Какатоес (Сын Упа — как пишет она под другой фотографией), как и величественный Раджа — по-прежнему самые любимые ее лошади. В июне — новая фотография в альбоме, тоже верхом в лесу. Потом она появляется на гонках с препятствиями в Отёй.
Все эти признаки богатства и роскоши — не больше, чем блеф. Как и ее отец, прекративший строить из себя богача лишь став полным банкротом, Мата Хари постоянно делает вид улыбающейся и виртуозной величайшей актрисы в мире. Но как раз в это время она требует от Астрюка найти ей больше и больше работы после провала планов сотрудничества с Русским балетом». Ее возбуждает Вена. Но если не получится с Веной, она готова ехать куда угодно. 16 мая она пишет импресарио: — Пожалуйста, попробуйте с Лондоном или с США, если ничего не выйдет с Веной. Но Вена привлекает меня больше всего, потому что там у меня самое большое признание.
Но Габриэль Астрюк в то время был занят и многими другими проектами. Он не мог посвящать все свое время и все силы лишь одной артистке. Наконец, Мата Хари потеряла терпение и написала ему, что каждый раз, когда она находит его, он встает со своего стула, как бы показывая ей, что пришло время прощаться. Ситуация настолько ухудшилась, что 21 июня она даже попросила Астрюка расторгнуть контракт, подписанный много лет назад.
Габриэль Астрюк подумал, что зашел слишком далеко. Уже разгоравшийся конфликт удалось уладить, но больше контрактов у Мата Хари из-за этого не стало.
14 декабря парижское научное общество «Университет летописей» попросила Поля Оливье, музыкального критика газеты «Ле Матен» прочитать лекцию для своих членов о японских, индийских и яванских храмовых праздниках. Мата Хари казалась самой подходящей фигурой для иллюстрации доклада соответствующими танцами. Она участвовала в мероприятии совместно со своим оркестром под руководством Инайят Хана, называвшего себя учителем музыки махараджи Хайдарабада. Мата Хари исполнила свой знаменитый танце «Принцесса и волшебный цветок» — ставший уже старой частью ее репертуара — и новый танец, который она назвала «Чундра». Его положено было танцевать только при свете луны.
В своей лекции Оливье разъяснил историю о волшебном цветке. Он назвал ее самой знаменитой и поэтичной легендой Индии.
«Молодая жрица гуляет в своем саду, среди множества цветов. — Я гуляю в саду жизни, — поет она. Внезапно она замечает прекрасный цветок. Он олицетворяет любовь. Должна ли она сорвать его? Движения покрывала в ее руке выражают чувства, которые нахлынули на нее. Наконец, она преодолевает свое замешательство. Принцесса срывает цветок — и с нее спадают все покрывала».
Этот вечер запомнился также из-за одного забавного случая. Директриса «Университета» мадам Бриссон в последний момент вдруг подумала, что падение всех покрывал обнажит слишком много тела, что может шокировать присутствующих почтенных «отцов семейства». Мата Хари уже ждала за кулисами выхода на сцену. Оркестр Инайят Хана начал играть музыкальное вступление. В дикой спешке мадам Бриссон перерывала гардероб. В самый последний момент она передала Мата Хари единственный кусок материи, который она успела найти. Это было длинное полотнище красной фланели, которое в форме пеленки было на скорую руку помещено туда, где положено быть пеленке. Говорили, что фланель осталась от отца мадам Бриссон, Франсиска Сарси. Сарси, знаменитый искусствовед, был театральным критиком газеты «Ле Тан». Он в это время уже наслаждался тишиной и покоем в раю, и, наверное, снисходительно взирал оттуда на новее использование этой фланели, которой он при жизни грел свой живот в холодные дни. Когда месье Сарси был жив, он, похоже, не одобрял публичную демонстрацию женских прелестей.
Поль Оливье, которому после лекции срочно нужно было уехать, послал на следующий день Мата Хари письмо, полное восторгов. Он заверял ее, что она была «незабываемым, блистательным центральным пунктом этого слишком короткого праздника», «праздника исключительного, неповторимого рода, который останется у нас всех в памяти, особенно у докладчика».
Заключительные слова этого послания — шедевр истинно французского политеса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71