Трудно в это поверить. Вот посмотрите, сколько писем. А ведь здесь малая-малая толика. ЦК завален письмами из Узбекистана.
Рашидов неуютно заерзал на стуле, даже пару раз привстал с него. Он явно не ожидал такой прямоты с моей стороны, такой лобовой постановки вопроса. И моментально взвесив ситуацию, решил перейти в атаку, сразу поставить меня на место. Не отвечая по существу, нахмурившись, тоже в лоб, без всяких церемоний спросил:
— Вы с кем разговариваете? Ситуация сложилась острая. В мгновения, подсознательно я понял, как надо действовать, вспомнил, что такого рода случаи уже бывали в моей жизни. Особенно памятен один из них — происшедший вскоре после того, как в 1965 году меня избрали первым секретарем Томского обкома КПСС.
Томская область в ту пору была слабой, как говорили, неперспективной. Мой предшественник в обкоме даже вынашивал планы ее упразднения за счет присоединения к Новосибирской или Кемеровской. Приличных дорог почти не было, и это сдерживало развитие сельского хозяйства. Да и рассчитывать не на что — строительная база в зачаточном состоянии. Зато в области поселилась крупная, по существу военная строительная организация Министерства среднего машиностроения. Она нам не подчинялась, замыкалась прямо на Москву, ее руководители были полностью автономны.
Тем не менее я решил пригласить к себе генерала, возглавлявшего военных строителей, и попросил его о помощи:
— У меня просьба к вам — помочь со строительством на селе. Задыхаемся от бездорожья, сами знаете…
Но генерал не привык выполнять просьбы областного руководства. Он только пожал плечами и назидательно произнес:
— Родина поставила перед нами, Егор Кузьмич, другие задачи. Мы не можем отвлекаться на помощь аграрному сектору.
— Понимаю, но это не просто моя личная просьба, это просьба обкома партии. Положение действительно безвыходное. Вы должны нам помочь.
Разговор быстро приобретал резкий характер. С обеих сторон ток повышался с каждой фразой. Наконец, я поставил вопрос ребром:
— Ну что ж, если так, то мы созовем бюро. Не забудьте, вы состоите на учете в областной парторганизации, будем решать.
Но генерал оказался мужиком крепким. Он вскочил и почти гаркнул:
— Не вы мне партбилет вручали, не вам его у меня и отбирать!
И — к двери.
— Одну минуту!
Я поднял трубку телефонного аппарата ВЧ — высокочастотной правительственной связи и набрал номер министра среднего машиностроения СССР Ефима Павловича Славского.
Славский — это целая эпоха в развитии советской атомной промышленности. Человек могучий — натурой и фигурой, он был выдающимся организатором, ему принадлежит большая заслуга в том, что страна в кратчайшие сроки решила задачу национального масштаба — создала ядерное оружие, позволившее установить военно-стратегический паритет с США. Средмаш при Славском был «государством в государстве» — целая промышленная «империя» со своими заводами, со своими институтами, даже со своими городами (один из них в Томской области). И, конечно, со своими строительными организациями, созданными на военизированной стройбатовской основе. Славский пользовался необычайным уважением в ЦК и Совмине, это был поистине советский «промышленный король», и в это понятие я вкладываю только позитивный смысл.
Крупный, басистый, он умел держать свою «империю» в образцовом порядке. Кстати, его деловые качества сохранились до преклонных лет. Так же, как и здоровье, физическая форма.
Мне рассказывали, что даже в восьмидесятилетнем возрасте Ефим Павлович на отдыхе после бокала вина мог без промаха вогнать в лузу труднейший бильярдный шар. Что ни говори, а точный глазомер — один из признаков крепкого здоровья.
В 1966 году Ефим Павлович Славский был на вершине славы. Когда я позвонил ему, он не сразу понял, в чем дело, о чем идет разговор. Фамилию мою он, возможно, даже не слышал. Тем не менее говорил со мной вежливо. Но по существу ответил тем же, что и генерал: партия и правительство поставили перед нами очень ответственные оборонные задачи, и мы не вправе отвлекаться на выполнение побочных поручений.
И тогда я сказал:
— Ну что ж, в таком случае ваш работник вернется к вам без партийного билета.
На том и распрощались — довольно сухо. Причем весь этот разговор проходил в присутствии генерала.
А примерно через неделю, видимо, взвесив эти и другие обстоятельства, Славский отозвал того генерала в Москву. На его место прибыл другой человек — П.Е Пронягин, — не менее деловой, но глубоко понимающий нужды области. Мы начали работать совместно и очень дружно. Именно строители атомного министерства помогли томичам построить и крупные молочные комплексы, и птицефабрики, и тепличный комбинат, обустроить вузы, построить научный городок, затем взяться за сооружение крупнейшего нефтехимического комбината. Многие сотни миллионов рублей капиталовложений освоили они в интересах народного хозяйства, аграрного комплекса. Пожалуй, это можно было назвать шагом на пути к конверсии оборонной промышленности.
Вот тот случай мгновенно и промелькнул в моем сознании, когда Рашидов резко, даже угрожающе спросил:
— Вы с кем разговариваете?
Этот вопрос надо было понимать так: вы, товарищ Лигачев, не забыли, с кем имеете дело? Перед вами, в конце концов, кандидат в члены Политбюро, не говоря уж обо всем остальном. А вы кто такой?
Но в отличие от горячего диалога с «томским генералом» на сей раз тон повышать было нельзя. Тут требовалась особая выдержка. И я спокойно, подчеркнуто невозмутимо ответил:
— Я разговариваю с товарищем Рашидовым. Рашидов, видимо, намеревался сказать еще что-то резкое, усилить давление, однако на сей раз я его опередил:
— Шараф Рашидович, дело серьезное. О письмах доложено Юрию Владимировичу Андропову. Я беседую с вами по поручению Генерального секретаря.
Рашидов сразу обмяк. Угрожающий прием: «Вы с кем разговариваете?» — возможно, впервые не сработал. К тому же Брежнева уже не было, а на покровительство Андропова рассчитывать явно не приходилось. Я продолжал:
— Отдел будет вносить предложение направить в Узбекистан авторитетную комиссию из ЦК…
Да, времена воистину изменились! Раньше ничего подобного не было, да и не могло быть. Рашидов сменил тон.
— Вы понимаете, Егор Кузьмич, — стараясь сохранять спокойствие и показывая глазами на письма, заговорил он, — в этих письмах очень много наветов. Мы обязаны защищать наших руководителей и дать им возможность спокойно работать. Узбекистан должен давать стране хлопок, а не, понимаешь… письма.
Разговор перешел в более спокойное русло, и это позволило мне изложить деловые аргументы, которые в конечном итоге сводились к следующему: вот комиссия на месте и разберется, что к чему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
Рашидов неуютно заерзал на стуле, даже пару раз привстал с него. Он явно не ожидал такой прямоты с моей стороны, такой лобовой постановки вопроса. И моментально взвесив ситуацию, решил перейти в атаку, сразу поставить меня на место. Не отвечая по существу, нахмурившись, тоже в лоб, без всяких церемоний спросил:
— Вы с кем разговариваете? Ситуация сложилась острая. В мгновения, подсознательно я понял, как надо действовать, вспомнил, что такого рода случаи уже бывали в моей жизни. Особенно памятен один из них — происшедший вскоре после того, как в 1965 году меня избрали первым секретарем Томского обкома КПСС.
Томская область в ту пору была слабой, как говорили, неперспективной. Мой предшественник в обкоме даже вынашивал планы ее упразднения за счет присоединения к Новосибирской или Кемеровской. Приличных дорог почти не было, и это сдерживало развитие сельского хозяйства. Да и рассчитывать не на что — строительная база в зачаточном состоянии. Зато в области поселилась крупная, по существу военная строительная организация Министерства среднего машиностроения. Она нам не подчинялась, замыкалась прямо на Москву, ее руководители были полностью автономны.
Тем не менее я решил пригласить к себе генерала, возглавлявшего военных строителей, и попросил его о помощи:
— У меня просьба к вам — помочь со строительством на селе. Задыхаемся от бездорожья, сами знаете…
Но генерал не привык выполнять просьбы областного руководства. Он только пожал плечами и назидательно произнес:
— Родина поставила перед нами, Егор Кузьмич, другие задачи. Мы не можем отвлекаться на помощь аграрному сектору.
— Понимаю, но это не просто моя личная просьба, это просьба обкома партии. Положение действительно безвыходное. Вы должны нам помочь.
Разговор быстро приобретал резкий характер. С обеих сторон ток повышался с каждой фразой. Наконец, я поставил вопрос ребром:
— Ну что ж, если так, то мы созовем бюро. Не забудьте, вы состоите на учете в областной парторганизации, будем решать.
Но генерал оказался мужиком крепким. Он вскочил и почти гаркнул:
— Не вы мне партбилет вручали, не вам его у меня и отбирать!
И — к двери.
— Одну минуту!
Я поднял трубку телефонного аппарата ВЧ — высокочастотной правительственной связи и набрал номер министра среднего машиностроения СССР Ефима Павловича Славского.
Славский — это целая эпоха в развитии советской атомной промышленности. Человек могучий — натурой и фигурой, он был выдающимся организатором, ему принадлежит большая заслуга в том, что страна в кратчайшие сроки решила задачу национального масштаба — создала ядерное оружие, позволившее установить военно-стратегический паритет с США. Средмаш при Славском был «государством в государстве» — целая промышленная «империя» со своими заводами, со своими институтами, даже со своими городами (один из них в Томской области). И, конечно, со своими строительными организациями, созданными на военизированной стройбатовской основе. Славский пользовался необычайным уважением в ЦК и Совмине, это был поистине советский «промышленный король», и в это понятие я вкладываю только позитивный смысл.
Крупный, басистый, он умел держать свою «империю» в образцовом порядке. Кстати, его деловые качества сохранились до преклонных лет. Так же, как и здоровье, физическая форма.
Мне рассказывали, что даже в восьмидесятилетнем возрасте Ефим Павлович на отдыхе после бокала вина мог без промаха вогнать в лузу труднейший бильярдный шар. Что ни говори, а точный глазомер — один из признаков крепкого здоровья.
В 1966 году Ефим Павлович Славский был на вершине славы. Когда я позвонил ему, он не сразу понял, в чем дело, о чем идет разговор. Фамилию мою он, возможно, даже не слышал. Тем не менее говорил со мной вежливо. Но по существу ответил тем же, что и генерал: партия и правительство поставили перед нами очень ответственные оборонные задачи, и мы не вправе отвлекаться на выполнение побочных поручений.
И тогда я сказал:
— Ну что ж, в таком случае ваш работник вернется к вам без партийного билета.
На том и распрощались — довольно сухо. Причем весь этот разговор проходил в присутствии генерала.
А примерно через неделю, видимо, взвесив эти и другие обстоятельства, Славский отозвал того генерала в Москву. На его место прибыл другой человек — П.Е Пронягин, — не менее деловой, но глубоко понимающий нужды области. Мы начали работать совместно и очень дружно. Именно строители атомного министерства помогли томичам построить и крупные молочные комплексы, и птицефабрики, и тепличный комбинат, обустроить вузы, построить научный городок, затем взяться за сооружение крупнейшего нефтехимического комбината. Многие сотни миллионов рублей капиталовложений освоили они в интересах народного хозяйства, аграрного комплекса. Пожалуй, это можно было назвать шагом на пути к конверсии оборонной промышленности.
Вот тот случай мгновенно и промелькнул в моем сознании, когда Рашидов резко, даже угрожающе спросил:
— Вы с кем разговариваете?
Этот вопрос надо было понимать так: вы, товарищ Лигачев, не забыли, с кем имеете дело? Перед вами, в конце концов, кандидат в члены Политбюро, не говоря уж обо всем остальном. А вы кто такой?
Но в отличие от горячего диалога с «томским генералом» на сей раз тон повышать было нельзя. Тут требовалась особая выдержка. И я спокойно, подчеркнуто невозмутимо ответил:
— Я разговариваю с товарищем Рашидовым. Рашидов, видимо, намеревался сказать еще что-то резкое, усилить давление, однако на сей раз я его опередил:
— Шараф Рашидович, дело серьезное. О письмах доложено Юрию Владимировичу Андропову. Я беседую с вами по поручению Генерального секретаря.
Рашидов сразу обмяк. Угрожающий прием: «Вы с кем разговариваете?» — возможно, впервые не сработал. К тому же Брежнева уже не было, а на покровительство Андропова рассчитывать явно не приходилось. Я продолжал:
— Отдел будет вносить предложение направить в Узбекистан авторитетную комиссию из ЦК…
Да, времена воистину изменились! Раньше ничего подобного не было, да и не могло быть. Рашидов сменил тон.
— Вы понимаете, Егор Кузьмич, — стараясь сохранять спокойствие и показывая глазами на письма, заговорил он, — в этих письмах очень много наветов. Мы обязаны защищать наших руководителей и дать им возможность спокойно работать. Узбекистан должен давать стране хлопок, а не, понимаешь… письма.
Разговор перешел в более спокойное русло, и это позволило мне изложить деловые аргументы, которые в конечном итоге сводились к следующему: вот комиссия на месте и разберется, что к чему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131