Решив, что в подобном местечке родители, конечно же, будут жить припеваючи (сам с наслаждением поселился бы там, будь он постарше), он без промедлений договорился о том, что снимает коттедж за двадцать фунтов в год, снова помчался в Эксетер, накупил ковров, посуды, мебели, раздобыл садовый инструмент, запасся углем — словом, постарался создать все удобства. Затем привез в Альфертон мать, чтобы она посмотрела, все ли в порядке; попросил одного приятеля лично удостовериться в том, что отец, братья и комнатная собачка погрузились в карету и выехали из Лондона, и тогда только сам прилетел домой, чтобы успеть подготовить очередной выпуск «Николаса Никльби».
Родители почему-то не разделили его восторгов, и очень скоро Чарльз стал получать письма в духе Микобера от отца и послания в стиле миссис Никльби от маменьки. И те и другие вызывали в нем отвращение. Впрочем, со временем родственники попривыкли, обжились и не докучали ему своими приездами в Лондон. Правда, Джон Диккенс все-таки умудрялся странствовать по Англии в поисках то ли работы, то ли простаков, готовых дать денег взаймы, а быть может, и просто, чтобы полюбоваться новыми местами. Скорее всего правильно второе предположение, потому что не прошло и года со времени его вынужденного ухода на лоно природы, как Чарльзу пришлось объявить через газеты, что он не считает себя ответственным за долги отца. И все же ни один сын не мог бы сделать для родителей больше, чем он. Содержал он их всю жизнь, а если к тому же считать, что мистер Микобер и миссис Никльби — это процент с потраченного им капитала, то и потомкам нет оснований жаловаться, потому что барыши мы получаем до сих пор.
Квилп и Таппертит
РАБОТА, развлечения и общественные обязанности, частые прогулки пешком, домашние передряги... Пока Диккенс вертелся в этом водовороте, жена его потихоньку рожала детей: вслед за первенцем-сыном последовали две дочки-погодки, а когда в 1841 году появилось на свет четвертое дитя, у Диккенсов поселилась Джорджина, младшая сестра Кэт: нужно было присмотреть за домом. Сама Кэт уже обнаруживала признаки усталости: она и от природы-то была довольно вялой и флегматичной, а тут еще беременности одна за другой... Со временем бразды правления основательно перешли к Джорджине, и по всем практическим вопросам Диккенс и Форстер чаще всего обращались именно к ней, как к хозяйке дома. Кэт, покладистая, сговорчивая, без труда смирилась с таким положением вещей. В 1839 году, когда родился третий ребенок, в домике на Даути-стрит стало тесно — пришлось Диккенсу вновь заняться поисками жилья. Окончательный выбор пал на дом № 1 по Девоншир Террас — просторный дом с чудесным садом за высокой оградой, почти против Йоркских ворот Риджент-парка. Несколько недель продолжались «муки»: один дом сдать внаем, другой снять, здесь вступить во владение, там от владения отказаться, уплатить страховые взносы, оценить недвижимость — всех зол не перечесть. А ведь нужно еще было купить обстановку, отремонтировать дом, переехать! Наконец в середине декабря 1838 года Диккенсы водворились на новом месте и прожили там двенадцать лет. (За эти годы семья еще пополнилась: родились пять сыновей и дочь.) Больше других своих лондонских домов Диккенс любил этот.
Так велик был успех «Николаса Никльби», что издатели Чэпмен и Холл не только выплатили автору дополнительно полторы тысячи фунтов, но и согласились еще платить пятьдесят фунтов в неделю за предложенное им новое периодическое издание. Задумано оно было как еженедельник в духе «Зрителя» Аддисона, «Болтуна» Стила или гольдсмитовской «Пчелы». В нем должны были печататься рассказы, очерки, литературные зарисовки, путевые записки. Большую часть их собирался писать он сам; иллюстрации взялись делать Физ и Джордж Кеттермол. В апреле 1840 года вышел и немедленно разошелся в семидесяти тысячах экземплярах первый выпуск «Часы мастера Хэмфри». В свое время, когда появился первый выпуск «Пиквикских записок», Диккенс находился в отъезде и с тех пор проникся суеверным убеждением, что для успеха задуманного дела он должен уезжать из Лондона. Так и сейчас: когда вышел в свет «Мастер Хэмфри», автор находился в Бирмингеме — именно там и застал его Форстер, который привез с собой известие о сенсационной распродаже «Мастера Хэмфри». Не помня себя от радостного возбуждения, друзья махнули в Стрэтфорд, побывали в доме Шекспира, оттуда ринулись в Личфилд, осмотрели домик Джонсона, истратили все деньги и, прибыв в Бирмингем, были вынуждены заложить свои золотые часы, чтобы как-то добраться до дому. Однако успех, выпавший на долю первого номера, не повторился, пока Диккенс не подготовил первую порцию «Лавки древностей», которая появилась в четвертом номере и вскоре вытеснила из «Мастера Хэмфри» все рассказы, очерки и заметки. «Лавка древностей» стала единственным содержанием «Часов мастера Хэмфри» и выходила отдельными выпусками вплоть до января 1841 года.
Одного из главных героев нового произведения автор окрестил Дэниэлом Квилпом и неумышленно вложил в него очень много самого себя. А пока Квилп еще только-только зарождался у него в мозгу, сам автор отколол номер — не на бумаге, а в жизни — вполне в духе своего героя, озадачив жену и кое-кого из друзей точно так же, как Квилп то и дело ставил в тупик свою супругу и своих знакомых. Предлогом для этой выходки послужило бракосочетание королевы Виктории и принца Альберта в феврале 1840 года. Да, нелегко, должно быть, жилось обитателям дома № 1 по Девоншир-Террас, пока хозяин не выкинул дурь из головы! Он стал притворяться — да так усердно, что чуть было сам не поверил, — что без памяти влюблен в королеву.
«Я просто не помню себя от горя, — писал он Форстеру, — ничего не могу делать.
В Виндзор, мое сердце!
Здесь счастья мне нет.
В Виндзор, мое сердце,
За милой вослед...
Вид собственной жены раздражает меня.. Родителей ненавижу, дом свой терпеть не могу. Стал подумывать о прудах Серпентайн, о Риджент-Канале, о бритве в комнате наверху, об аптеке на углу... Уж не отравиться ли, не повеситься ли в саду на груше, не отказаться ли от пищи, не уморить ли себя голодом? Или позвать врача, чтобы сделать мне кровопускание, и потом сорвать повязку? Броситься под копыта лошадей на Нью-роуд? Зарезать Чэмпена и Холла и снискать себе этим известность? (Тогда-то она обязательно обо мне что-нибудь услышит — быть может, ей дадут подписать ордер на арест. Но правда ли, что ордер подписывает она ?) Может быть, стать чартистом? Напасть на замок во главе шайки кровожадных головорезов и спасти ее собственными руками? Быть кем угодно, только не тем, кем я был до сих пор! Сделать что-нибудь, лишь бы не то, что делал всю жизнь! Ваш обезумевший друг».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Родители почему-то не разделили его восторгов, и очень скоро Чарльз стал получать письма в духе Микобера от отца и послания в стиле миссис Никльби от маменьки. И те и другие вызывали в нем отвращение. Впрочем, со временем родственники попривыкли, обжились и не докучали ему своими приездами в Лондон. Правда, Джон Диккенс все-таки умудрялся странствовать по Англии в поисках то ли работы, то ли простаков, готовых дать денег взаймы, а быть может, и просто, чтобы полюбоваться новыми местами. Скорее всего правильно второе предположение, потому что не прошло и года со времени его вынужденного ухода на лоно природы, как Чарльзу пришлось объявить через газеты, что он не считает себя ответственным за долги отца. И все же ни один сын не мог бы сделать для родителей больше, чем он. Содержал он их всю жизнь, а если к тому же считать, что мистер Микобер и миссис Никльби — это процент с потраченного им капитала, то и потомкам нет оснований жаловаться, потому что барыши мы получаем до сих пор.
Квилп и Таппертит
РАБОТА, развлечения и общественные обязанности, частые прогулки пешком, домашние передряги... Пока Диккенс вертелся в этом водовороте, жена его потихоньку рожала детей: вслед за первенцем-сыном последовали две дочки-погодки, а когда в 1841 году появилось на свет четвертое дитя, у Диккенсов поселилась Джорджина, младшая сестра Кэт: нужно было присмотреть за домом. Сама Кэт уже обнаруживала признаки усталости: она и от природы-то была довольно вялой и флегматичной, а тут еще беременности одна за другой... Со временем бразды правления основательно перешли к Джорджине, и по всем практическим вопросам Диккенс и Форстер чаще всего обращались именно к ней, как к хозяйке дома. Кэт, покладистая, сговорчивая, без труда смирилась с таким положением вещей. В 1839 году, когда родился третий ребенок, в домике на Даути-стрит стало тесно — пришлось Диккенсу вновь заняться поисками жилья. Окончательный выбор пал на дом № 1 по Девоншир Террас — просторный дом с чудесным садом за высокой оградой, почти против Йоркских ворот Риджент-парка. Несколько недель продолжались «муки»: один дом сдать внаем, другой снять, здесь вступить во владение, там от владения отказаться, уплатить страховые взносы, оценить недвижимость — всех зол не перечесть. А ведь нужно еще было купить обстановку, отремонтировать дом, переехать! Наконец в середине декабря 1838 года Диккенсы водворились на новом месте и прожили там двенадцать лет. (За эти годы семья еще пополнилась: родились пять сыновей и дочь.) Больше других своих лондонских домов Диккенс любил этот.
Так велик был успех «Николаса Никльби», что издатели Чэпмен и Холл не только выплатили автору дополнительно полторы тысячи фунтов, но и согласились еще платить пятьдесят фунтов в неделю за предложенное им новое периодическое издание. Задумано оно было как еженедельник в духе «Зрителя» Аддисона, «Болтуна» Стила или гольдсмитовской «Пчелы». В нем должны были печататься рассказы, очерки, литературные зарисовки, путевые записки. Большую часть их собирался писать он сам; иллюстрации взялись делать Физ и Джордж Кеттермол. В апреле 1840 года вышел и немедленно разошелся в семидесяти тысячах экземплярах первый выпуск «Часы мастера Хэмфри». В свое время, когда появился первый выпуск «Пиквикских записок», Диккенс находился в отъезде и с тех пор проникся суеверным убеждением, что для успеха задуманного дела он должен уезжать из Лондона. Так и сейчас: когда вышел в свет «Мастер Хэмфри», автор находился в Бирмингеме — именно там и застал его Форстер, который привез с собой известие о сенсационной распродаже «Мастера Хэмфри». Не помня себя от радостного возбуждения, друзья махнули в Стрэтфорд, побывали в доме Шекспира, оттуда ринулись в Личфилд, осмотрели домик Джонсона, истратили все деньги и, прибыв в Бирмингем, были вынуждены заложить свои золотые часы, чтобы как-то добраться до дому. Однако успех, выпавший на долю первого номера, не повторился, пока Диккенс не подготовил первую порцию «Лавки древностей», которая появилась в четвертом номере и вскоре вытеснила из «Мастера Хэмфри» все рассказы, очерки и заметки. «Лавка древностей» стала единственным содержанием «Часов мастера Хэмфри» и выходила отдельными выпусками вплоть до января 1841 года.
Одного из главных героев нового произведения автор окрестил Дэниэлом Квилпом и неумышленно вложил в него очень много самого себя. А пока Квилп еще только-только зарождался у него в мозгу, сам автор отколол номер — не на бумаге, а в жизни — вполне в духе своего героя, озадачив жену и кое-кого из друзей точно так же, как Квилп то и дело ставил в тупик свою супругу и своих знакомых. Предлогом для этой выходки послужило бракосочетание королевы Виктории и принца Альберта в феврале 1840 года. Да, нелегко, должно быть, жилось обитателям дома № 1 по Девоншир-Террас, пока хозяин не выкинул дурь из головы! Он стал притворяться — да так усердно, что чуть было сам не поверил, — что без памяти влюблен в королеву.
«Я просто не помню себя от горя, — писал он Форстеру, — ничего не могу делать.
В Виндзор, мое сердце!
Здесь счастья мне нет.
В Виндзор, мое сердце,
За милой вослед...
Вид собственной жены раздражает меня.. Родителей ненавижу, дом свой терпеть не могу. Стал подумывать о прудах Серпентайн, о Риджент-Канале, о бритве в комнате наверху, об аптеке на углу... Уж не отравиться ли, не повеситься ли в саду на груше, не отказаться ли от пищи, не уморить ли себя голодом? Или позвать врача, чтобы сделать мне кровопускание, и потом сорвать повязку? Броситься под копыта лошадей на Нью-роуд? Зарезать Чэмпена и Холла и снискать себе этим известность? (Тогда-то она обязательно обо мне что-нибудь услышит — быть может, ей дадут подписать ордер на арест. Но правда ли, что ордер подписывает она ?) Может быть, стать чартистом? Напасть на замок во главе шайки кровожадных головорезов и спасти ее собственными руками? Быть кем угодно, только не тем, кем я был до сих пор! Сделать что-нибудь, лишь бы не то, что делал всю жизнь! Ваш обезумевший друг».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135