Несмотря на многолетнее чтение газет, революция застала нас недостаточно «сознательными». Из политических партий мы знали только монархистов, октябристов-кадетов, трудовиков, слышали об эсерах и эсдеках (соц. демократах), но о большевиках до 1917 года не имели никакого представления. В 1917 году октябрьская революция казалась нам, как и многим, временным наваждением, которое скоро кончится. В Киеве эти иллюзии рассеялись только после окончания советско-польской войны 1919-1920 годов, когда советский строй окончательно утвердился на Украине.
В 1917 году я стоял перед выбором: либо общественно-политическая деятельность, которая меня совершенно не интересовала; либо историческая наука, которую я считал своим призванием с 13-14 лет. Победила история, так как я ещё в августе 1914 года решил изучить вопрос о подготовке и возникновении мировой войны («кто виноват»?). Этой темой, однако, я смог заняться лишь после переезда в Петроград в 1923 году.
Другим обстоятельством, определившим мое решение уйти в историческую науку, была печальная судьба моего родного дяди — дяди Коли (я был назван Николаем в его память). Он не был членом организации «Народная воля», не был и «кающимся дворянином», а лишь приютил своего школьного друга Якова Стефановича. Льва Дейча он увидел первый раз в жизни только тогда, когда Стефанович и Дейч явились искать убежище у него в имении. Дядя был сослан в Сибирь в 1908 г. «за укрывательство государственных преступников» и умер в Сибири.
Я помнил мудрый совет матери, данный мне ещё тогда, когда я был в 7 классе гимназии: «Революция — это дело убеждения. Если ты твердо убежден, что готов истратить свою жизнь на свержение царизма, — что ж, иди туда, куда влекут тебя твои убеждения. Мне будет больно узнать, что ты в тюрьме, в ссылке, на каторге, что тебе суждена виселица, но против судьбы не пойдешь. Но если у тебя нет готовности идти до конца и пожертвовать своей жизнью ради победы революции, то не кокетничай с революцией и помни о судьбе дяди Коли. Ты будешь для революции только балластом и напрасно погубишь свою жизнь».
Совет матери, данный ещё в 1912-1913 году, также повлиял на мое решение посвятить мою жизнь науке. Всю жизнь я был беспартийным — не был членом какой-нибудь буржуазной или социалистической партии. Я не пошел ни в комсомол, ни в партию большевиков. Сохранить полное воздержание от политики в условиях советской жизни мне, конечно, не удалось. Как и все, я знал, что означает вопрос, звучавший на собраниях. «Кто против? Подымите руку!» Поднять руку «против» или даже «воздержаться» означало, как минимум, потерю работы, т.е. потерю средств к существованию, а с 1931 г. — тюрьму, ссылку, концлагерь. Приходилось цитировать в своих книгах высказывания классиков марксизма-ленинизма и, прежде всего, И.В. Сталина, ибо избежать этого после 1931 г. было невозможно.
Март-апрель 1917 года были медовыми месяцами революции. Киев — да и все города России — превратился в площадку для митингов. Митинг был сплошным. Он начинался с раннего утра и продолжался до поздней ночи. В нем принимали участие все желающие. Местом митинга были городские сады и парки, бульвары и площади. Солдаты прекратили строевые и учебные занятия и захватили сады. Киевский поэт Николай Ушаков отметил это завоевание садов солдатами в своем стихотворении:
Солдаты, солдаты, солдаты
Гуляют в саду городском…
Ораторы один за другим поднимались на трибуну — это обычно была скамейка, стол, подножие памятника: памятники Николая I и Александра II прекрасно пригодились для этой цели. Аудитория менялась, люди приходили и уходили. Каждый хотел сказать свое слово. Но свободы слова, провозглашенной Временным правительством, все же не получилось. Солдаты, толпившиеся на этом перманентном всероссийском митинге, слушали только то, что им хотелось слушать, а именно скорейший мир во что бы то ни стало и раздел помещичьих земель. Ораторов, призывавших продолжать войну для защиты свободы и демократии в России против германского империализма или говоривших о необходимости созыва Учредительного собрания и компенсации, хотя бы частичной, помещикам за конфискацию земли, встречали криками «долой» и сгоняли с трибуны.
Сравнительная близость фронта заставляла уделить войне и армии максимум внимания и заботы.
Для армии революция явилась полной неожиданностью. Войска были ошеломлены быстротой и легкостью совершившегося переворота. Но свобода подействовала на темную малограмотную и неграмотную массу одуряющим образом. Солдаты встретили переворот прежде всего как «освобождение от офицерского гнета», т.е. от дисциплины.
Офицеры, приезжавшие в марте-апреле 1917 г. с Юго-Западного фронта, говорили о разложении армии:
«все устали воевать». Лозунг «Мир без аннексий и контрибуций» преломился в сознании темной солдатской массы прежде всего как возможность отказа от всяких наступательных операций. Солдаты соглашались лишь держать оборону, угрожая оружием всем, кто попробует гнать их в наступление: «Штык против немцев, приклад против внутреннего врага», а внутренним врагом солдатская масса считала Временное правительство, призывавшее к продолжению войны. Уже в апреле солдаты угрожали прогнать Временное правительство, если оно не будет слушаться Петроградского Совета солдатских и рабочих депутатов. Солдаты, не стесняясь, заявляли офицерам: «Раз говорят „мир без аннексий и контрибуций“ — для чего же нам теперь жертвовать своей жизнью?» Прибывающие на фронт из тыла пополнения отказывались брать оружие — «Зачем оно нам, мы воевать не собираемся».
Солдаты резерва под самыми различными предлогами отказывались сменять части, находившиеся в окопах: «плохая погода», «не все ещё успели помыться в бане», «мы уже были два года тому назад в окопах на Пасху». Приказ о переводе батареи с одной позиции на другую встретил на этом участке фронта сопротивление со стороны солдат пехоты: «Вы ослабляете нас, значит, вы изменники».
Мой гимназический товарищ выпуска 1912 года, в 1917 году — штабс-капитан одного из пехотных полков на Юго-Западном фронте, рассказал мне о красочной встрече солдат его полка с командующим Юго-Западного фронта генералом Брусиловым. Полк, в котором служил мой товарищ, получил приказ подготовиться к наступлению, чтобы захватить одну высоту. Солдаты заявили командиру полка, что наступления не будет, а они собираются уйти с фронта и разойтись по домам. Уговаривать полк приехал сам Брусилов. Он долго беседовал с солдатами и просил в конце концов дать ответ — будут ли они наступать и занимать высоту. Солдаты заявили, что дадут ответ письменно, и через несколько минут выставили перед Брусиловым плакат с надписью: «Мир во что бы то ни стало!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117