Черный ящик – 1

OCR formatted by Ksu DatchЭксмо-Пресс; Москва; 2000
ISBN 5-04-005651-6
Аннотация
Десантник должен быть готов ко всему. Поэтому Николай Коротков особо не удивляется зигзагу судьбы, занесшему его в секретное диверсионное подразделение ЦРУ. Ему вроде бы `промыли мозги`, а остальное он и сам умеет: российский десант не для слабаков. Задание, которое ему поручили — устроить военный переворот в одной банановой республике, — увеселительной прогулкой не назовешь. Но это Николая не пугает, тем более что с мозгами у него все в порядке.
Леонид Влодавец
Атлантическая премьера
Часть первая. ШАГ ЗА ШАГОМ
Как я во все это влип
А так, как муха влипает в мед. Вкусненького захотелось, сладенького. Правда, муха, угодив в ловушку, чаще всего там и остается. Мне повезло больше: выкрутился. Утешение слабое — в отличие от мухи я влип в дерьмо, и отмыться от него вряд ли сумею. Нет, здесь, на этом свете, я думаю, все будет нормально. Но что будет ТАМ? Сейчас я веду себя по всем правилам, даже хожу в церковь и пытаюсь исповедоваться. Иногда я заглядываю в Священное писание и читаю те фразы, в которых чую какую-то надежду. Однако, едва мой взгляд упирается в Христовы Заповеди, мне хочется захлопнуть Евангелие… Я нарушил их все, без какого-либо исключения, а потому лучше бы мне быть неверующим юным пионером, которым я был когда-то, давным-давно…
Впрочем, все по порядку. Для начала мама с папой меня зачали и родили. Легли дядя с тетей в постельку, чуток построгали: палка-палка, огуречик — вот и вышел человечек. Все на месте: руки, ноги, голова, кранчик с прибором поставили — мужик получился. И пошла раскручиваться обычная советская программа, скучная, но зато надежная: ясли — сад — школа… Поскольку кранчик мне мама с папой привинтили, то следующим этапом, как ни крути, должна была стать армия. Конечно, можно было и в институт сунуться. Но мне было лень чего-то учить. Хотя по спортивным разрядам я бы, наверное, мог проскочить. Их у меня было штуки четыре — я много секций сменил, но выше первого (по стрельбе) подняться не мог. Надоело. Когда я боксом занимался, тренер Петрович — имя забыл! — все нудил и нудил:
— Работай, работай, Николаша! Ты в полутяже наша надежда!
Сделал я им тогда в полутяжке первое по району. А почему-то на область поехал другой. Продул, но съездил. В общем, бросил я это дело.
Но книжечки с разрядами сохранились. Военком, председавший в комиссии, поглазел и сказал:
— Орел! Вот у нас тут одно место есть — как раз для тебя!
И загремел я «под фанфары»! Завезли меня для начала в энскую часть самого хренового назначения. В смысле учебного. Подъем, весь день бегом, ползком, прыжком… То штангу мотаешь, то танковым траком пузо рвешь, то по макиваре кулаками и сапогами, то по тебе тем же самым, чтоб «пресс держал». То мишень из «калашника» дырявишь, то танк через тебя ползет, то ты под стропами висишь и дыхнуть некогда. 22.00 — в койку бух — и бай-бай, как труп, до того, как придет прапорщик Кузяев и заорет: «Подъем! Тридцать пять секунд, последнего — убиваю!» Убивать он, правда, не убивал, но пинок у него был крепкий.
Ротный был и того краше. Кулаком щит из доски-вагонки прошибал запросто. А голос! А глаза! Как в фильме Хичкока! Я их тогда еще не видел, поэтому еще страшнее было.
— Я вас учу убивать! — гудел он своим хриплым рыком. — Замполит может говорить по-другому, но мне на это плевать. Ради защиты социалистического Отечества, которое все время в опасности, надо быть готовым оторвать яйца любому агрессору! Даже если это придется делать зубами, за неимением рук! Коротков!
— Я! — У меня такая фамилия была — Коротков.
— Пять шагов вперед, шагом — марш! Напр-ра-во! Показательный спарринг! Я
— противник. Ваши действия? Докладывать без слов!
Двадцать секунд против него — это подвиг. При росте метр семьдесят пять и весе под восемьдесят, он вырубал всех наших правофланговых, которые были под два метра. Левый фланг он вызывал по трое сразу — разлетались, как мячики.
— Я делаю больно, — предупреждал ротный, — но убиваю и ломаю кости только условно.
Даст в дых — согнешься, начнешь ловить воздух, а он тут же добавит:
— После ужина, в личное время, сорок углов на стенке. Пресс хреновый.
А потом, когда мы всему, чему требовалось, подучились, то есть через полгода учебки, развезли нас, родимых, по боевым частям. Многих в Афган пихнули — там такие нужны были. А я угодил в славную страну Гэдээрию, в передовой окоп родного ОВД. В смысле, Организацию Варшавского Договора.
По немецким понятиям — глушь несусветная. Аж двадцать верст до ближайшего населенного пункта. Горка, поросшая лесом, а на горке — мы, за большим-пребольшим забором. И все то же, что в учебке, только в два раза злее и крепче. Потому что там мы все были шпана и сопляки, а тут, кроме нашего «духовского» племени, были вообще-то очень уважаемые люди — «дедушки» Советской Армии. В принципе, нормальные ребята, но со странностями. Особенно любили, чтоб мы, молодое пополнение, перед отбоем дружно орали: «До дембеля наших „дедушек“ осталось сто тридцать четыре дня! День прошел… Ну, и Бог с ним!» Правда, вместо слова «Бог» говорили другое, но тоже из трех букв. Носки стирать, однако, не заставляли, а били только на занятиях по рукопашке, Вообще, дедовство, оно разное. Меня перед армией уж стращали-стращали, а на самом деле все оказалось куда проще и даже веселее. Посылки не отбирали, а наоборот, смотрели, чтоб кто-либо втихаря не жрал. Надо делиться с товарищами. Сегодня тебе прислали — дели на всех, завтра мне пришлют — я поделюсь. Короче, коммунизм.
Дожил я до второго года службы. Стали считать дни, теперь уже НАМ ту же фигню насчет дембеля орали. И, наверное, все бы вышло как у всех: попрощались бы утречком с боевым знаменем, сели в автобус с чемоданчиками в руках и отпускными билетами у сердца, а затем покатили бы в родной, тогда еще целый и невредимый Союз. И с чувством исполненного долга перед Великой Родиной пошел бы я в родной военкомат становиться на учет как солдат запаса.
А дальше… Хрен его знает! Папы-мамы у меня ведь в натуре не было. Я только и знал, что они должны были меня сделать, но кто это конкретно — неизвестно. Разница в принципе небольшая: дом ребенка — ясли, малолетний детдом — детсад, просто детдом — школа. Все бы хорошо, только возвращаться некуда. Наверное, в общагу бы пихнули, на завод трудоустроили… Родина у нас заботливая была. В менты можно было записаться или в прапорщики — придумал бы, наверное, куда кости бросить…
Однако ничего такого не случилось. Это был мираж и призрак, вся та жизнь, которая мне грезилась после дембеля. И сам дембель тоже оказывался призраком.
А получилось вот что. Как все добрые «дедушки», водил я дружбу с хлеборезом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177